Сказать, что Дарре волновался, — все равно что сравнить грибной дождик с майской грозой. Словно самую важную жизненную проверку проходил. И дело было даже не в том, похвалит или укорит его Эйнард после выполнения задачи. Просто Дарре много лет сначала презирал, а потом ненавидел людей — всех без разбору — и в тот момент видел в помощи человеку свое искупление. Почему-то не получалось использовать свою силу, когда проблемы возникали у взрослых людей, хотя Дарре, насмотревшись в госпитале на чужие страдания, искренне хотел снять и эту боль. Но то ли доверия не хватало, то ли просто боги решили так, а не иначе, а исцелению по-прежнему поддавались только дети. И Дарре мог лишь смириться, радуясь этому умению и получая от своих маленьких пациентов ничуть не меньше, чем они от него. Потому что то искреннее счастье и восторг от свершившегося чуда, что Дарре видел в их глазах, нельзя было купить ни за какие деньги. Но именно они помогли Дарре обрести себя.
Мост они соорудили довольно быстро. Дарре еще проверил, как мальчишки закрепили между собой срубленные деревья, проводил взглядом умчавшуюся в лес ватагу, а сам неспешно побрел вдоль берега, ни о чем не думая, а просто вдыхая цветочно-свежий аромат весеннего воздуха, слушая пение радующихся теплу птиц, наблюдая за отражающимися в воде облаками. Следовало, конечно, вернуться домой и доделать прерванную появлением Вилхе работу, но она вполне могла подождать полчаса, позволив Дарре немного прогуляться. И… увидеть за излучиной знакомую девичью фигурку и горящие на солнце огнем золотые волосы.
Дарре вздрогнул. Сердце вздрогнуло вместе с ним и замерло то ли в панике, то ли в предчувствии. Спина заныла, предупреждая об опасности, но Дарре загнал мерзкий страх в самые недра. Обещал же себе рискнуть. Самое время держать слово.
Айлин полоскала в реке белье: судя по судорожным движениям, достаточно давно, и Дарре на себе ощутил, как она замерзла. Ну да, солнце припекало почти по-летнему, но вода в реке совсем не согрелась, а Айлин, очевидно, отвыкла в жарких странах от такого контраста.
Дарре сжал кулаки, понимая, что не сможет пройти мимо, просто поздоровавшись. Стянет, поддавшись жалости, куртку и накинет ее на подрагивающие плечи. И затаит дыхание в ожидании ответной реакции. Айлин могла, конечно, поблагодарить. Но могла ведь и сбросить, обжечь презрением, напомнить, где его место, или просто побрезговать. Дарре так и не решил, какой Айлин верить: прежней, способной только на оскорбления, или новой — несмелой, порывистой, ранимой и отчаянно желающей все исправить. Как будто было, что исправлять.
— С-спасибо, — кое-как выговорила она, даже не поздоровавшись и не удивившись, а только завернувшись в его куртку, запахнув ее напряженными пальцами и даже нос в воротник спрятав. — Я н-недолго… С-сейчас верну…
Дарре с трудом удержал себя от очередной глупости. Так и потянуло вперед обнять рыжую девчонку, согреть своим теплом, чтобы снова запунцовели бледные щеки, как за недавним обедом, когда она заметила, как Дарре утащил из корзинки последний рогалик. Не рассмеялась, не отпустила колкую шутку, а только отвела глаза и покрылась румянцем от явного удовольствия. Знала, на что его купить: Дарре обожал выпечку, а распробовав свежие, тающие во рту рогалики, просто не мог остановиться. И только сильнее растравливал душу, понимая, что открыл желанную девушку с новой восхитительной стороны и что из-за этого отказываться от нее только больнее. А от ее смущения оттаял, вдруг подумав, что не для родителей она вовсе старалась, завертывая тесто в виде полумесяца. Иначе зачем было так вцепляться ему в руки и задавать провокационные вопросы?
— Успеешь вернуть, — отозвался Дарре.
— З-замерзнешь, — пробормотала Айлин, и его вдруг развеселила ее забота.
— Разве что на тебя глядючи. Надеюсь, руки у тебя не такие же белые, как щеки? Иначе туго потом придется вкусности крутить. Без пальцев.
Айлин невольно заглянула внутрь куртки и с отвращением посмотрела на красные, скрюченные, будто куриные лапы, кисти. Хорошо, что их можно спрятать от взгляда Дарре, пока не отойдут. Вот только больно так к ним прикасаться, и кожа словно какая-то чужая, и…
— Показывай, — вдруг распорядился Дарре, и Айлин, уловив в его голосе беспокойство, не смогла противиться. Выставила руки из-под куртки, а сама отвернулась, чтобы не смотреть на это уродство и на выражение лица Дарре, которое, в лучшем случае, окрасится снисхождением. А в худшем…
— Отморозила, — сообщил он и вдруг обхватил ее ладони своими, укрыв с обеих сторон. Устроил поудобнее. — Лечить нечем, — покаялся он. — Извини. Хоть так помогу.
Айлин хотела что-нибудь ответить: пошутить или поблагодарить, но язык прилип к небу, потому что боль в его руках отступила, пальцы согрелись и необычное тепло поднялось к груди, к самому сердцу, вынудив его биться быстрее. Страшно невовремя вспомнился их единственный поцелуй и возникшие тогда ощущения. Восторг от того, как Дарре прикасался к ее губам. Смущение из-за того, сколь бесстыдно она себя повела. И желание, чтобы он никогда ее не отпускал. Как сейчас. Ну, пожалуйста! Ну у нее же очень сильно пострадали руки…
Дарре смотрел на получившийся замок, и Айлин вдруг поняла, что дышит он не как обычно: глубоко и будто с усилием, а большими пальцами осторожно и почти невесомо гладит ее запястья.
Лицо залило краской стыда, как будто Айлин стала свидетельницей чего-то очень личного, сокровенного, но подавляющее воодушевление уже проникло в душу, изгоняя оттуда все нерадостные мысли.
Она не безразлична Дарре!
Что бы ни было раньше, что бы ни ждало их в будущем, но сейчас ему явно нравилось к ней прикасаться! И Айлин безумно захотелось ободрить его. Чтобы он не решил, что ей это неприятно, и не отпрянул в разочаровании. Чтобы не разрушил это хрупкое и очень нужное взаимопонимание из-за ее беспомощности.
— Лучше любой целебной мази, — чуть слышно проговорила она, и Дарре словно мягким мехом по спине прошлись, отгоняя боль. В ушах зашумело: он переступил все мыслимые рубежи, отделявшие чужих людей от нечужих. Коснуться запястья девушки, да еще и погладить его, и не остановиться, даже когда стало ясно, что она заметила и что-то поняла… Дарре ждал оскорбленного вызова, внутренне сжимаясь и готовясь огрести, как два года назад. А услышал только приглушенный чуть кокетливый голос: Айлин не собиралась отнимать рук. И, кажется, даже дразнила его?..
— Должно быть больно до слез, — совершенно глупо заметил он. Айлин повела плечами, ничего подобного не ощущая. И вдруг в голове промелькнула невозможная догадка. Дарре, конечно, только детей лечит, а она почти совершеннолетняя. Но как иначе…
Она выдернула руки из его ладоней и не поверила своим глазам: даже памяти об обморожении не осталось. Здоровая кожа, сгибающиеся пальцы — и только чуть подрагивают, но уж точно не от холода.
— С ума сойти! — вырвалось у Айлин. — Это же!.. Это чудо просто какое-то!.. Я теперь понимаю, почему Кайя так на тебя смотрит и почти не дышит! И я тоже так буду! — и она уставилась на Дарре, изображая сестру и скрывая за этим совершенно отличные от благодарности чувства.
— Не надо, — Дарре вспыхнул и отвел взгляд. — Я не знаю, как это произошло.
Айлин осеклась и тоже посмотрела в землю.
— Ну, ты, наверное, просто пожалел неразумную девицу, не способную даже белье выполоскать без неприятностей, вот и…
Дарре вдохнул, пытаясь собрать разлетевшиеся мысли. Жалость была последним из того, что он только что испытывал. Но раз уж так, раз новое чудо произошло…
Он шагнул вперед, приподнял голову Айлин за подбородок и провел большим пальцем по свежей царапине на ее щеке — словно стер. Ошарашенно выдохнул.
— Получилось… — пробормотал он.
Айлин попыталась было улыбнуться, порадоваться за него, но сердце стучало слишком сильно, и хотелось остановить это мгновение, не позволить Дарре отпрянуть, а лучше заглянуть в серые глаза, затрепетать, податься вперед…
— Извини, я… — Дарре отдернул руку и снова отвел взгляд. — Не хотел тебя обидеть… Если неприятно…
