Она не хотела этих слов. Повторись то же самое сто раз, и она сто раз заткнула бы себе рот кулаком и подавилась собственными слезами. То были слезы очищения. Как и поцелуй — такой волшебный, такой сладкий, такой, что самой смелой мечте до него далеко.
Зачем Дарре так целовал? Словно вовсе и не презирал Айлин. Словно сам хотел этого поцелуя. Словно вот так — касаться ее губ, чуть обдавая дыханием, гладить растрепанные волосы, смотреть, как будто Айлин одна во всем мире, — это правильно и желанно для него.
Если бы не подруги, если бы не эта отвратительная игра и не слабость Айлин, все могло бы закончиться совсем по-другому. Или по-другому начаться. После пережитого Айлин сама не знала, чего хотела. Но она испугалась и произнесла роковые слова. Которые Дарре не простит никогда. Которые она сама себе не простит. Которые два года стояли комом в горле, вынуждая считать себя последней дрянью. И которые только что эхом отдались в ее сердце, вызвав уже привычную саднящую боль.
Дарре не забыл.
Да разве можно такое забыть?..
Три года мучений — каждый день, каждый вздох. Отрубленные крылья, незаживающие шрамы и вечная рана на душе. Постоянные унижения, насмешки, издевательства — и у Айлин хватило жестокости бросить ему в лицо «урод и дикарь». Худших слов невозможно было придумать. Дарре, наверное, разом вспомнил тогда всех своих хозяев и те пытки, которым они его подвергали. Уровняв с ними Айлин. И теперь мог видеть в ней лишь столь же гнилое и отвратительное существо, получающее удовольствие от надругательств над другими и не способное испытывать человеческие чувства.
От стыда снова запылали щеки, и слезы заструились по ним, не принося ни малейшего облегчения. Сколько же боли причинила Айлин другим, и за нее придется расплачиваться. Дарре ведь не единственный, кому от Айлин досталось. Родители тоже пострадали и вполне могли не обрадоваться ее сегодняшнему приходу. Это вчера радость встречи затмила все обиды, а нынче новый день. И никакие булочки не сотрут тех оскорблений в душах отца и матери, что нанесла Айлин. Почему же она вдруг решила, что сможет вернуться к прошлому, как будто и не было тех трех отвратительных лет? И что ее раскаяния достаточно для того, чтобы все исправить?
Айлин утерла глаза, не решаясь зайти в госпиталь. Сейчас еще была хоть какая-то надежда на то, что родители простили неразумную дочь и позволят ей начать все сначала. А что ждало ее там, за дверью? Что, если… повторится история с Дарре? Отцу с матерью тоже было, что припомнить в исполнении старшей дочери. Айлин даже думать об этом боялась. Да только от реальности все равно не убежишь.
Она собрала всю свою смелость и все-таки зашла внутрь. Уж слишком холодно было промокшей на улице: чай, пожалеют, не выгонят. Дадут шанс…
— Солнышко! — мама первой выглянула в приемную и, увидев там непутевую дочь, даже руками всплеснула. — Ты как здесь?.. Ты зачем?.. Ты под дождем, что ли, бежала?!..
Айлин сама не поняла, как задрожала мелкой дрожью — то ли от холода, то ли от облегчения. Если мама назвала солнышком после того, что было… значит, не все еще потеряно.
— Я б-булочек в-вам п-принесла, — не в силах усмирить застучавшие зубы, кое-как выговорила она. — Ис-спекла с ут-тра…
Мама, не дослушав, метнулась в какую-то комнатку и через пару мгновений вернулась оттуда с огромным шерстяным покрывалом.
— Скидывай все мокрое прямо здесь, — приказала она, — никто не зайдет в такую-то погоду — и быстро к огню! Не хватало мне тут еще воспаления легких после южных-то стран!
Айлин послушно сбросила накидку, стянула верхнее платье, оставшись в одной рубашке, и с удовольствием завернулась в колючее, но такое теплое одеяло, будто пахнувшее маминой заботой. Айлин невольно задержала ее руку в своих и сжала, не в силах поднять глаза.
— Я…
— К огню! Немедленно! — перебила ее мать. — Все раскаяния — когда отогреешься. Сейчас травы заварю, будем твоими булочками обедать. В зачет прегрешений.
Сказав это, она потащила Айлин к разожженной печи и усадила на самое хорошее место.
— Только попробуй мне простыть! — озабоченно пригрозила она и снова куда-то умчалась. А Айлин обхватила себя за плечи, уставилась на пляшущие искры и словно растворилась в огне. Мысли стали ленивыми и какими-то поверхностными. Совесть, кажется, и вовсе заснула. Айлин вздохнула, но не от грусти, а от чего-то светлого и легкого, что в последние годы почти ей не давалось, а теперь вдруг растеклось по жилам, проникло в сердце, возродило надежду…
Мама вернулась с большой кружкой, из которой торчали стебли засохших травок и доносился не особо способствовавший аппетиту аромат. Айлин попробовала было отговориться от такого напитка, но мама заявила, что это «рецепт Эйнарда», и Айлин не смогла отказать.
К счастью, булочки почти не пострадали. Правда, мама лишь перехватила парочку из них на ходу, торопясь на перевязку, но зато папа, покончивший с какими-то срочными делами, оценил выпечку дочери по достоинству.
— Ты настоящая мастерица, — вынес вердикт он. — Я всегда знал, что у меня талантливая дочь, а теперь и доказательства в руках держу. Это в доме бывшего градоначальника такими потчуют?
Айлин качнула головой, но рассказать правду почему-то не решилась. Не время еще было для этого. Сначала нужно другой вопрос выяснить.
— Пап, ты же скажешь мне правду? — очень серьезно спросила она. — Какой бы горькой она ни была?
И замерла, потому что отец вдруг изменился в лице, тяжело выдохнул, сжал зубы и только потом кивнул.
— Если тебе это действительно нужно, — сдавленно ответил он, и Айлин, сколь бы ни была загружена своими проблемами, не могла не почувствовать его отчаяния. Но что она такого сказала? Мог ли отец скрывать какую-то тайну, боясь разоблачения? Нет, это казалось совершенно невероятным.
— Очень нужно, — совсем тихо пробормотала она и отвела глаза. Сочиняй — не сочиняй, а от себя не уйдешь. Рано или поздно придется бухнуться в омут. — Ты слишком долго относился ко мне, как к маленькой девочке, оберегая и прощая все на свете. Пап, я… совсем тебя разочаровала, да? Так, что уже невозможно простить?
Эйнард вздрогнул от прозвучавшей в голосе дочери боли. Он-то после ее вступления неожиданно решил, что Айлин что-то разузнала о своем настоящем отце и теперь хотела услышать от него подтверждение. А она… Глупенькая!..
— Не за что мне тебя прощать, солнышко, — как можно мягче проговорил он, а потом, не удержавшись, пересел на скамью рядом с дочерью и нежно обнял ее за плечи. — Мы с мамой не меньше твоего виноваты в том, что произошло: увлеклись работой и не увидели, как нужны тебе. А ведь должны были: возраст-то самый опасный. Я сам в четырнадцать лет из дома ушел, решив, что лучше всех знаю жизнь, и бросив, по сути, на произвол судьбы мать и сестру. Благо боги сохранили мне жизнь, а потом и мозги вправили. Ненадолго, правда, судя по всему. Раз не увидел твоих проблем. И не захотел в них разобраться.
Айлин тихонько вздохнула. Легче почему-то не стало, хотя папа и сказал такие правильные, согревающие душу слова. Но он снова не услышал главного. Айлин не хотела, чтобы ее оправдывали: она приняла себя со всеми недостатками и стремилась во что бы то ни стало их исправить. Но как же объяснить папе? Чтобы они вновь не разошлись непонятыми?
— Пап, пожалуйста, — вздохнула она, все так же глядя в пол. — Я очень всех обидела и вовсе не хочу, чтобы ты брал мою вину на себя. Поверь, я способна отвечать за свои поступки и готова к тому, что меня ожидает. Мне бы только знать, что вы с мамой действительно в меня верите. Тогда и не страшно ничего.
— Мы никогда и не переставали верить, — тепло ответил Эйнард и искренне улыбнулся. — Потому и отправили тебя с Ильгой и ее семейством подальше и от нас, и от подруг, чтобы ты могла в спокойной обстановке все взвесить, осмотреться и решить, какой Айлин тебе хочется быть. Прости, что пришлось прибегнуть к такому суровому методу, но мы были уверены, что ты справишься и сделаешь правильный выбор.
