Мечта разбилась на тысячи осколков, причинив боль, какой Айлин еще не испытывала никогда в жизни. Все, что она так давно лелеяла в душе и на что страстно надеялась, оказалось неправдой. Дарре совсем не был похож на дядю Лила. Он не нуждался в Айлин и не хотел с ней дружить. А она напрочь разочаровалась в нем. И, когда тетя Ариана мельком поинтересовалась, как у них с Дарре дела, Айлин припомнила все обиды и вывалила их скопом, надеясь найти у самого близкого человека поддержку и понимание. Но она забыла о том, что разговаривает с матерью Дарре. И потому меньше всего на свете ожидала, что любимая тетя встанет не на ее сторону, посоветовав набраться терпения и не давить чересчур на товарища.

Кажется, это и стало отправной точкой преображения Айлин. Она вдруг решила, что никто на свете ее больше не любит. Мать всю жизнь занята только мужем и госпиталем, родная сестра ни во что не ставит и уж точно в ней не нуждается. Обожаемые тетя с дядей нашли ей замену в лице Дарре. А отец… Он просто делал вид, что никакой проблемы не существует. По-прежнему считал Айлин маленькой и глупой, угощал леденцами и гладил по голове. И не желал услышать ее и заглянуть в сердце. Айлин стала лишней в семье, обузой для всех. Она попыталась запереть свое несчастье внутри, но обида, боль и разочарование, объединив усилия, вырвались на волю и подчинили себе Айлин. И сделали из нее настоящую мегеру.

Никто ей больше был не указ. Поступала, как хотела, разговаривала, будто свысока, дерзила, ослушничала, никого не считая авторитетом. Беату каждый вечер доводила до слез, не думая о том, что сестра на шесть лет ее младше. Материны слова пропускала мимо ушей, а на упреки советовала следить за собой. Вилхе и Ану, ставших на сторону Дарре, просто не замечала, глядя мимо них и радуясь своей хитрости. Тете Ариане и дяде Лилу затыкала рот, напоминая, что они ей не родители и воспитывать не имеют права. Дарре…

Сначала пыталась делать вид, что и его не существует, как Вилхе. Но потом, попав в компанию таких же малолетних оторв, как и она, начала развлекаться, вообще не считаясь ни с чьими чувствами. Постоянные насмешки, подколы, словесные издевательства над Дарре не шли ни в какое сравнение с тем, какую она замыслила шутку незадолго до своего отъезда из Армелона. Раз в месяц их компания выбирала жертву, которой хотела отомстить за какие-то — настоящие или надуманные — обиды. Каждая «мстительница» задумывала «самую гадостную гадость», которую она хотела бы сделать несчастному, писала ее на клочке бумаги и бросала в общий мешочек, чтобы потом осуществить доставшееся по жребию желание. Когда пришла очередь Айлин назвать своего обидчика, она без тени сомнения указала на Дарре — виновника всех девичьих бед: от разбившейся мечты до отказа от нее родных и близких.

Айлин не помнила, что тогда написала, и только очень надеялась, что до жестокости подруг все-таки не опустилась. Потому что в одной из записок, например, было указание сшить игрушечного бескрылого ящера, проткнуть ему кольцом губу и за это кольцо подвесить на дереве напротив окна Дарре. В другой доброволице нужно было стянуть у Дарре одежду во время купания в море и закинуть ее в крапиву или колючий кустарник. Айлин в какой-то момент поняла, что ее вовсе не забавляет столь изуверское развлечение над живым существом, но ни остановить подруг, ни выйти из игры ей не позволяла зарвавшаяся гордыня. Она уже натворила столько дел, что отступать было поздно. И в каком-то совершенно сомнатическом состоянии она сунула руку в мешочек и вытащила свою судьбу.

То ли самое легкое, то ли самое сложное…

Айлин предстояло поцеловать Дарре, а потом оттолкнуть и пригрозить обвинением в насилии. Каким местом она думала, когда сочла эту шутку забавной, а отмщение равным ее оскорблению? Айлин, разумеется, не собиралась на самом деле жаловаться взрослым на нападение, тем более что в отношении дракона такое дело однозначно закончилось бы его смертью, но очень хотела увидеть лицо Дарре после своего поцелуя и дальнейших действий. Она почему-то не опасалась от него соразмерного ответа. И все же сердечко замирало, и даже дух перехватывало в преддверии первого настоящего поцелуя. Когда-то Айлин думала, что подарит его только любимому мужчине, но те представления о жизни развеялись вместе с мечтой. Она единственная из подруг в почти шестнадцать лет все еще оставалась нецелованной и не желала ударить перед ними в грязь лицом. Ну а Дарре или кто-то другой — какая разница? Зато будет с девчонками наравне. А то… Словно дурочка неопытная…

В Дарре тогда сложно было увидеть мужчину. Ростом чуть выше Айлин, невозможно худой — кожа да кости, сутулый, угловатый. Глаза вечно за отросшими волосами. Ни улыбки, ни слова доброго. Тоска…

Впрочем, Айлин же не замуж за него собиралась. А для тренировки и он сойдет. Тем более что для него это был вообще единственный шанс хоть раз в жизни девушку поцеловать. Кто в здравом уме таким, как он, заинтересуется? Так что Айлин еще и одолжение ему сделает…

Зачем она искала себе оправдания, Айлин тогда не понимала, но упорно продолжала это делать. Зато потом те же самые вещи позволяли хоть как-то себя простить и дать надежду все исправить. Впрочем, то, чем закончилось испытание, уничтожало и ее. Зарвавшаяся, бесстыжая, безмозглая соплячка!

С трудом удалось застать Дарре одного: обычно его всюду сопровождали либо Вилхе, либо Ана, что тоже не раз и не два было поводом для насмешек Айлин над кузенами-наседками. Признаться, в глубине души она даже надеялась, что, не дождавшись подходящего момента, подруги переключатся на следующую жертву, однако боги тоже захотели позабавиться.

Айлин помнила все какими-то урывками — словно картинками из прошлой жизни. Зелень леса. Высоченные сосны. Кусты малины с крупными ягодами на ветках.

Дарре в льняной рубахе и грубых штанах.

Айлин шагнула вперед с бешено стучавшим сердцем и почти слышимой молитвой о том, чтобы прямо сейчас из леса выскочили кузены, или чтобы Дарре, увидев ее, выругался и скрылся за деревьями, или чтобы солнце перестало светить и боги захлопнули этот мир…

Но Дарре только обернулся на звук ее шагов и поймал взгляд: слишком серьезно, слишком странно, слишком… неправильно…

Айлин шла к нему, словно завороженная, не в силах остановиться и желая только скончаться прямо на этой поляне от разрыва рехнувшегося сердца. Ойра милосердная, да если бы она знала, что все будет именно так, сотню раз отказалась бы, и плевать на мнение подруг: себя-то она потом как собирать думала?

Неровный вздох — кажется, обоюдный. Напротив друг друга — слишком близко для врагов, слишком далеко для любовников. Тонкий, едва уловимый незнакомый запах, разом вскруживший голову. Айлин перестала что-либо соображать. Чуть подалась вперед, потянулась к Дарре…

И почувствовала его губы на своих губах…

Первый поцелуй — словно единственный в жизни.

Дарре касался ее губ так нежно, так чутко, что хотелось плакать и ликовать одновременно. Айлин вцепилась ему в рубаху, чувствуя, что ноги ослабели, и ощутила его пальцы у себя в волосах. Так приятно, так нужно…

Она невольно притиснулась ближе, пытаясь ответить, желая только, чтобы никогда этот поцелуй не кончался, потому что доходил он до самой глубины души — чистой, незапятнанной местью, толкнувшей на помощь Дарре и все еще желающей его близости.

Отвратительный смех и оглушающие аплодисменты обрушились, словно с неба. В голове что-то бахнуло, опуская на землю, руки сжались в кулаки и уперлись в окаменевшую грудь. Айлин оттолкнула, отпрыгнула, тяжело дыша и едва не захлебываясь в бьющих через край эмоциях. Стыд, страх, презрение — скорее к себе и подругам, чем к Дарре…

Жгучие слезы набухли в глазах.

— Дикарь! — не думая, что говорит, прошептала она. — Урод!.. Не смей никогда ко мне прикасаться! Ненавижу!..

Она отпрянула и сбежала одна, не желая никого видеть, не в силах ни с кем говорить, только в полностью расхлестанных чувствах и в страшном отвращении к самой себе.