Оник бежал не останавливаясь и только бормотал на ходу:

— Скорей, тетушка, скорей!

— Дай немного вздохнуть, сынок, постой!

— Провожу вас до дому, там и вздохнете!..

Нельзя стоять — догонят!

Так они оказались на самой окраине города. Оник сообразил, что здесь его искать уже не будут. Но беглецу всегда кажется, что преследователь идет где-то близко, за спиной. Поэтому Оник успокоился лишь тогда, когда следом за женщиной повернул в ворота.

— А что там случилось, тетушка? — спросил он, вытирая пот.

— Да разве ты не был на рынке?

— Я только шел туда…

— Что было? Пришли пьяные солдаты и начали подряд все бить, колотить, разбрасывать, топтать… «Дорого, кричат, продаете! Спекулянты!» кричат. Одна молодуха стала ругать их, так схватили вчетвером, раскачали и бросили с размаху… Сколько там добра пропало! «Спекулянты»! Как будто жизнь теперь такая дешевая. Да будь прокляты они, эти звери!.. Спасибо, сынок, что помог. Вот и наш дом, — зайди, отдохнешь хоть!

Во дворе стоял на костылях седой человек с болезненным, давно не бритым лицом. Он стоял возле клетки с курами и чинил сетку, которой затянуты дверцы.

Увидев жену и с ней незнакомого парня, он бросил работу.

— Что, без толку? — кивнул он на корзину и ведро.

Женщина, скрашивая рассказ мелкими подробностями, доложила мужу о случившемся на базаре происшествии.

— Спасибо вот ему, — добавила она, — кабы не он, не знаю, как и дошла бы до дома.

Человек выслушал ее рассказ и покачал головой:

— Ну и порядочки же пошли!..

Тут же, словно спохватившись, он протянул Онику руку:

— Что ж, будем знакомы! Пожалуйте в дом, а я сейчас…

Надо было что-то сказать этому человеку о себе. Он выглядел не слишком доверчивым.

— А вы тоже были на рынке? — спросил он.

— Нет, — сказал Оник. — Я здесь случайно, иду из Львова… Проголодался, решил — дай-ка зайду на рынок, может что куплю, да не успел: вижу, тетушка бежит… Часто случаются в вашем городе подобные вещи?

— Какой город? Разве это город? Город — это закон. А где тут закон? Порядочки пошли! И ночью-то нет покоя — стреляют, пугают добрых людей.

— Кто? — прикинулся непонимающим Оник.

— Известно, кто! — У кого ружья нет, тот не выстрелит. А у кого оно? У немцев!..

Поговорив о том, о сем, Оник сказал:

— Устал я с дороги, дядюшка! Если бы вы позволили мне переночевать у себя, был бы вам очень благодарен.

Хозяин был захвачен врасплох и не решился отказать. Впрочем, Оник ему понравился. Когда старик собрался чистить хлев, Оник молча забрал у него лопату и быстро выбросил навоз на огород. Рукоятка лопаты была сломана, — он заодно сделал новую. Старику было приятно видеть лопату с новым черенком. Оник все больше ему нравился. Было ясно — этот простой, славный парень любит крестьянскую работу.

На другой день Оник встал на рассвете и, чтобы не сидеть без дела, аккуратно сложил разбросанный по двору кирпич, натаскал воды, расколол дрова.

За завтраком хозяин предложил ему погостить у них.

— Раньше, — жаловался он гостю, — мы выпускали кур на улицу, там свободно они бродили. Сейчас нельзя. Любой немецкий солдат вправе схватить твоего петуха, свернет шею, а ты и слова не можешь сказать. Держим в клетке… Надо бы сделать загородку в хлеву — скоро зима.

Оник тут же взялся помочь:

— Мне спешить некуда… Если вам нужно, я с удовольствием останусь, помогу вам все сделать.

Он хотел выиграть время. Несомненно, полиция уже вела поиски беглеца. Но у немцев хлопот не мало. Он рассчитывал, что его будут выслеживать первые дни, потом займутся другими делами и о нем вовсе забудут.

Хорошо, что подвернулся этот Полищук со своим хлевом. Это давало возможность не показываться на глаза людям. Оник остался. Два дня перегораживал он хлев, не выходя оттуда. Он виделся только с хозяевами. Но его не оставляла мысль как-нибудь связаться с товарищами. Как? Выйти на улицу — значило подвергнуть себя опасности, быть схваченным на первом же перекрестке. Хотя бы Переменить одежду. Но заговорить об этом с хозяевами Оник боялся. Они могли бы встревожиться и попросить из дома.

Связаться бы с Марьей Андреевной!.. В этом-то, вероятно, хозяйка не откажется ему помочь.

Вечером он закончил строительство в хлеву. И когда старуха стала благодарить его, Оник сказал:

— Да бросьте, тетушка! Я вам больше обязан: вы позволили мне передохнуть у вас. Но… вот… просьба у меня есть. Здесь, в Черткове, живет одна женщина, я не могу к ней зайти сам — соседи у нее нехорошие. Не скажите ли вы ей потихоньку, что я здесь?

— Это можно, сынок, — подумав, согласилась хозяйка. — Ты только скажи, какая она из себя, эта женщина. Я возьму бутылку молока и отнесу ей. Никто из соседей и не догадается, зачем я приходила.

Она отправилась в этот же вечер. С бьющимся сердцем ждал Оник ее возвращения. Старуха вернулась не скоро.

— Лежит больная, — сообщила она. — Сказала, что пошлет дочку.

— Что с нею? Не спросили?

— Не знаю, сынок. На сердце жаловалась.

— Обрадовалась?

— Еще как! Слава тебе, говорит, господи!

Через час, когда спустились сумерки, — Оник обнял Стефу. Она, заплакала, как ребенок на его груди:

— Ой, как же я рада, Оник!..

Хозяева с любопытством смотрели на них. Затем старик деликатно кивнул жене на дверь и, стуча костылями, первый вышел в сени. Молодые люди остались в комнате вдвоем.

— Знаешь что, Стефа… — начал Оник, но тут же осекся. — Ребята где? Где ребята?

— Здесь они, только на новой квартире. Сколько тревог было за тебя!.. — Стефа оглянулась на дверь и шепотом закончила: Харченко арестовали!..

— Это я знаю. Больше, Стефа, я не могу тут оставаться. Принеси мне какую-нибудь одежду. И еще раздобудь очки. Надо полностью преобразиться.

— Да-да, я уже подумала об этом! Ты можешь переночевать здесь? Завтра я принесу все.

— Могу, буду ждать.

Они бросились друг другу в объятья, губы слились в поцелуе. Но хозяин уже покашливал на крыльце, и Оник разжал руки:

— Иди, Стефа… пора!

Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом, коротко поцеловала и выбежала, крикнув с порога:

— Значит, до завтра!..

— Ах, спасибо вам, тетушка! — воскликнул Оник, от избытка чувств обнимая старуху.

— Невеста, что ли? — полюбопытствовала та.

— Невеста, тетушка! Только вот война мешает, пожениться не можем. А кончится война — справим Такую свадьбу!.. И вас приглашу! Знаете, из Львова молодых парней угоняют в Германию, а мне что-то не хочется туда… В Харькове, наверное, легче найти работу. Если удастся — заработаю денег на свадьбу.

— Дай бог, дай бог!.. Дивчина, видать, хорошая, да и ты неплох — парочка складная! Ох, бедные вы, бедные!.. Едва и глаза-то открыли, а тут война. Вот и здесь тоже начали хватать, облавы устраивать. Не приведи господь, попадешь им в недобрый час на глаза.

— Завтра я уйду, тетушка.

На следующий день Стефа принесла в корзине отцовскую одежду, кепку и очки.

Оник переоделся и тепло попрощался с хозяевами:

— Не забуду никогда вашей доброты! Последняя просьба к вам только: не говорите никому, что у вас жил незнакомый человек. Беспокоить будут, да и арестовать могут. А война кончится, я обязательно приеду к вам и тогда кое-что расскажу. Будьте здоровы, не поминайте лихом!

— Ну, кому говорить и зачем говорить? Мы вам тоже благодарны — помогли нам по хозяйству, — сказала старуха.

— Благодарствуем!.. Доброго пути, сынок! — напутствовал старик.

Стефа проводила Оника до новой квартиры, где укрывались Гарник с Великановым. Те не были предупреждены и меньше всего ожидали приятеля. Увидев его, переодетого и в очках, оба вскочили. Изумлению их не было конца. Великанов, сжимая друга в своих лапищах, кричал:

— Ты, Оник, просто оборотень какой-то!.. Как тебе удалось вырваться? Мы уж и могилу-то твою не надеялись найти. Черт-те побери, живой! Живой, живой!..

— Ух! — облегченно выдохнул Гарник. — А я думал, что всю мою жизнь буду мучиться за тебя. Ну, сто пудов с плеч свалилось!.. Да, кстати, слышал ли ты, что твоего приятеля Харченко немцы арестовали? Говорят, был партизаном… Что скажешь?