— Здесь в могиле лежит Ганиеда, дочь Кустеннина, в мире Христовом.

Надпись не упоминала о ребенке и о моем сердце, а зря, ибо их обоих похоронили здесь.

По крайней мере место и впрямь было мирное, недалеко от того, где она погибла, и почти заброшенное. И хорошо — бездумный прохожий не сможет случайно его осквернить.

Я преклонил колени и долго молился, а встав, ощутил, как в душе разлился мир. Из рощицы я вышел со спокойным сердцем и разумом.

Мы с Пеллеасом вернулись к спутникам и поехали в Годдеу.

Мне следовало знать, что я увижу, и приготовиться к этому. Но я был застигнут врасплох. Столько всего произошло за такое короткое время, что вид Кустеннина и его жилища, ничуть не изменившихся, потряс меня не меньше перемен в Маридуне. Вот он стоял, такой же громадный, как в первую нашу встречу: гордый монарх Калиддона, король Дивного Народа, великий воевода и правитель могущественной страны.

Подобно Аваллаху и другим атлантам, он был неподвластен течению времени. Все в нем осталось таким же, как в ту давнюю пору, и даже два черных волкодава так же сидели у его ног.

Он шагнул навстречу, я спрыгнул с седла и кинулся к нему. Без единого слова он заключил меня в мощные объятия, как при прежних наших бесчисленных свиданиях.

— Мирддин, сынок, — пробасил он, — ты восстал из мертвых.

— Да, — отвечал я.

Он отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и всмотрелся внимательнее. В глазах его стояли слезы.

— Вот уж не думал снова увидеть тебя... — Он перевел взгляд на Пеллеаса и легонько кивнул ему. — Пеллеас стоял на том, что ты жив, и не оставлял поисков. Мне бы его веру...

— Мне жаль, что я не вернулся раньше.

— Был на Ганиединой могилке?

— Только что оттуда. Хороший камень.

— Да, я заказал его священникам из Каерлигала.

Я заметил, что он не упоминает сына, и спросил:

— А Гвендолау?

— Похоронен на поле битвы. Я отвезу тебя, если хочешь; но ты сам вспомнишь место.

— Я не забывал его. И не забуду.

— Мы отдали должное покойным, — сказал Кустеннин, — теперь поговорим о живых. У меня еще сын — несколько лет назад я женился, и моя супруга недавно разрешилась мальчиком.

Это была радостная весть; я так ему и сказал. Кустеннин был доволен — рождение ребенка много для него значило.

— Как назвали?

— Куномор, — отвечал он. — Имя старое, но хорошее.

— Что ж, пусть растет достойным своих славных предков, — сказал я.

— Заходи, отдохнешь с дороги. Поедим и выпьем вместе, — промолвил ласково Кустеннин, увлекая меня за собой. Он крепко держал меня за локоть, словно боялся, что я вновь исчезну, стоит меня отпустить на мгновение. — Заодно посмотришь на моего младшенького.

Мы выпили и поели. Я увидел его сына, который выглядел, как любой младенец. После ужина я цел и лег спать, вспоминая, как впервые ночевал под этой крышей: нескладный мальчишка в волчьей шкуре, одинокий и полудикий, безнадежно влюбленный в прекраснейшую девушку на свете.

На следующий день я отыскал могилу Гвендолау и помолился благому Богу о его душе. Только вечером зашел разговор о цели моего приезда.

— Ну, Мирддин Вильт, — сказал Кустеннин, хлопая по ноге собачьим поводком, — какие новости в большом мире за пределами этой чащи?

Мы прогуливались по самому краю леса, перед нами бежала новая собака Кустеннина, которую он обучал.

— Вот тебе новость, — сказал я, поняв, что король приглашает к разговору. — Вортигерн мертв.

— Славно! — Он устремил взгляд на дорогу. — Пусть здравствуют его враги!

— Да, их немало.

— Кто будет Верховным королем вместо него?

— А нам нужен Верховный король? — спросил я, желая испытать его мнение.

Он быстро взглянул на меня, словно проверял, серьезно ли я говорю.

— Да, думаю, нужен. Верховная власть — хорошая вещь, несмотря на то что натворил Вортигерн. С каждым годом саксы становятся все более дерзкими. Невозможно каждому королю защищать свой клочок земли. Чтобы выжить, надо поддерживать друг друга. — Он резко смолк.

— Но?

Кустеннин остановился и повернулся ко мне.

— Но нам не нужен новый Вортигерн, который будет сидеть сиднем, упиваться славой и властью, грести под себя золото, привечать саксов и раздавать им земли, потому что боится встретиться с ними в честном бою... — Он выплеснул наболевшее и снова смолк. Потом продолжил уже спокойнее: — Нам нужен предводитель — военачальник, который поведет объединенную дружину.

— Dux Britanniarum, — задумчиво произнес я. — Верховный воевода.

— Да, вот кто нам нужен, а не еще один Вортигерн. — Кустеннин двинулся дальше по дороге.

— И все же нам потребуется Верховный король, — осторожно возразил я, — чтобы сдерживать других королей.

— Да, — согласился Кустеннин, — и снабжать войско из мошны подчиненных ему правителей. Однако на поле боя главенство должно принадлежать воеводе. В бою много забот, не хватало только думать, как бы не обидеть кого или не оказаться без припасов, оттого что кто- то не прислал обещанную помощь. При том, как мы сражаемся, — посетовал он, — удивительно, что нас еще не всех истребили.

У меня в голове начал складываться план.

— А если я скажу, что твои мысли уже сделались явью?

Кустеннин рассмеялся.

— Отвечу, что ты и впрямь чародей — главный чародей Острова Могущественных!

— Но согласишься ли ты поддержать такого человека?

— Как же иначе? Я уже сказал, что поддержу. — Он взглянул на меня. — Есть ли такой человек?

— Пока нет, но будет. Скоро.

— Кто это?

— Тот, кто убил Вортигерна... вернее, те. Их двое — братья.

— Братья!

— Более того, короли Диведда уже решили их поддержать.

Кустеннин задумался.

— Кто эти замечательные люди?

— Аврелий и Утер, сыновья Константина. Полагаю, при поддержке кимрских и северных королей Аврелий станет Верховным королем.

— А второй — Утер?

— Военачальником, о котором ты говорил.

Кустеннин понемногу начинал видеть то, что открылось мне. Он кивнул, потом спросил:

— Западные владыки готовы идти за ним?

— Да, — заверил я. — С ними я говорил, как сейчас говорю с тобой. От их имени Теодриг послал своего советника — он в моей свите, — дабы подтвердить мои слова: западные владыки поддержали Аврелия.

Кустеннин легонько хлестнул поводком по ладони.

— Тогда и северные владыки его поддержат. — Он мрачно улыбнулся. — И, клянусь Богом, которому ты служишь, хорошо бы ты оказался прав.

— Прав я или ошибаюсь, — сказал я, — однако новый король и его брат — единственная наша надежда.

На следующий день Кустеннин отправил гонцов к своим вождям и воеводам, прося их собраться в Годдеу и поддержать Аврелия как Верховного короля и Утера как верховного воеводу. Я в общих чертах догадывался, что ответят вожди, но не знал, как это воспримет Утер.

Это мне вскорости предстояло выяснить.

Не скажу, чтобы Утер скакал от радости, услышав о решении северных владык: они поддержат Аврелия, если Утер возглавит войско. Утер сам метил в Верховные короли, и предложение показалось ему унизительным.

Я изложил ультиматум в первые же минуты по возвращении из Годдеу. Кустеннин, подобно Теодригу, отправил со мной советников, и Аврелий видел их, когда мы въезжали в лагерь холодные и вымокшие, потому что моросило с утра. Король потребовал меня к себе еще до того, как я переоделся в сухое. Аврелий с Утером выслушали мой краткий рассказ, и Утер заговорил первым:

— Значит, лающему псу бросили кость, чтобы заткнуть пасть?

Я не ответил, и он продолжал, тыча кулаком мне прямо в лицо:

— Это ты их подговорил! Ты, Мерлин, вечно лезешь в чужие дела!

Аврелий хранил спокойствие:

— Утер, не принимай так...

— А как принимать, братец дорогой? Меня делают твоим оруженосцем, а ты сидишь и молчишь, — упорствовал Утер. — Я мог бы по меньшей мере стать королем.