— Что ты с ним будешь делать? — спросил я.

— А что, по-твоему, надо?

— Таким мечом можно завоевать королевство.

— Так возьми его, сын, и завоюй. — Она встала передо мной на колени и протянула меч.

Я потянулся было к рукояти, но что-то меня остановило. В следующее мгновение я сказал:

— Нет, нет, он предназначен не мне. Во всяком случае, пока. Может быть, когда-нибудь мне потребуется такое оружие.

Харита не стала ничего спрашивать.

— Он будет тебя ждать. — И она вновь принялась укутывать меч.

Мне хотелось остановить ее, прицепить красавец-клинок себе на пояс, ощутить в ладони его приятную тяжесть. Однако время еще не приспело. Я знал это и потому молчал.

Итак, я снова оказался в седле — на сей раз на пути в Ллионесс. Впрочем, до отъезда я выкроил несколько деньков, чтобы погостить в Каеркеме у дедушки Эльфина. Сказать, что мне там обрадовались, значит не сказать ничего. Все просто обезумели от радости. Ронвен осталась такой же красавицей, какой я ее помнил. Она суетилась вокруг меня и беспрерывно кормила все то время, когда мы с Эльфином и Киаллом не сидели за чаркой.

Естественно, разговор зашел о том, что всех беспокоило. Здесь, как и везде, были недовольны, что Максим провозгласил себя императором и уплыл с войсками в Галлию. И ничего хорошего не ждали.

После того как чара с пивом прошла по кругу четыре или пять раз, Киалл подытожил общее мнение:

— Мне он по сердцу — я готов сразиться с любым, кто скажет иначе. Но... — он подался вперед, — опрометчиво было забирать с собой все британское воинство. Уж больно на многое он замахнулся. Впрочем, он всегда был хват.

— Ничего доброго из этого не выйдет, — согласился Турл, сын Киалла (теперь один из воевод Эльфина). — Крови прольется море, и чего ради? Чтобы Максим смог надеть лавровый венок? — Он громко фыркнул. — Ради пригоршни листьев?

— Они проходили здесь по пути в Лондон, — пояснил Эльфин. — Император звал меня с собой. — Эльфин с сожалением улыбнулся, и я догадался, как много значило для него это предложение. — Я не мог...

— Ты не говоришь по-латыни! — хохотнул Киалл. — Воображаю тебя в тоге — да как бы ты там ужился!

— Нет, — рассмеялся Эльфин, — не ужился бы.

Подошла Ронвен и подлила пива.

— Мой супруг чересчур скромен. Из него вышел бы прекрасный наместник. — Она наклонилась и поцеловала его в макушку. — А император — еще лучше.

— По крайней мере, я бы не поплыл искать неприятностей на чужой стороне. Почему бы не устроить столицу прямо здесь? — Эльфин раскинул руки, словно хотел обнять всю свою землю. — Представьте себе! Британский император, и весь остров — его столица! Вот с кем пришлось бы считаться!

— Верно, — согласился Киалл, — Максим сделал большую ошибку.

— Тогда он заплатит своей жизнью, — прорычал Турл — плоть от плоти своего отца.

— А мы — своей, — промолвил Эльфин. — То-то и грустно. Платить будут невинные — наши дети и внуки.

Разговор принял печальный оборот, и Ронвен поспешила сменить тему.

— Как тебе жилось средь Обитателей холмов, Мирддин?

— Они на самом деле едят своих детей? — спросил Турл.

— Не говори глупостей, сын, — укорил его отец и тут же добавил: — Но, я слышал, они умеют превращать железо в золото.

— Они мастерски обрабатывают золото, — сказал я, — но своих детей ценят много выше, выше даже собственной жизни. Дети — воистину единственное их сокровище.

Ронвен, чей собственный ребенок родился мертвым, понимала, как это может быть, и поддержала меня:

— Одна их старуха каждое лето приходила в Диганви покупать спряденную шерсть. Она расплачивалась кусочками золота, которые отбивала от слитка. Я давно о ней не думала, но помню так, как если бы это было вчера. У жены нашего вождя были судороги и жар, так она вылечила ее кусочком коры и глиной.

— Они знают много тайн, — произнес я, — и все же им недолго осталось жить на земле. Для них уже нет места. Уже и сейчас люди-большие теснят их: отбирают лучшие пастбища, заставляют уходить все дальше и дальше на северо-запад, в бесплодные пустоши.

— Что же с ними будет? — спросила Ронвен.

Я помолчал, вспоминая, и ответил словами Герн-и-фейн:

— На западе есть земля, которую Мать создала и оставила своим первенцам. Давным-давно, когда люди начали кочевать по земле, ее дети разбрелись и позабыли путь в Счастливый край. Но однажды они все вспомнят и отыщут дорогу назад. — Закончил я уже от себя: — Притани верят, что им будет знамение, появится избранник, который поведет их за собой. Они верят, что день этот близок.

— Интересно ты рассказываешь, Мирддин, — заметил Киалл, медленно качая седой головой. — Мне это напомнило об одном моем старом знакомом. — И он могучей пятерней взъерошил мне волосы.

Киалл не шибко умен, но верность его крепче смерти. Бывало, король мог похвалиться дружиной в шестьсот всадников, но дай мне двенадцать таких ратников, как Киалл, и я стал бы императором.

— Надолго к нам, Мирддин? — спросил Эльфин.

— Нет. — Я рассказал о намеченном путешествии в Ллионесс и Годдеу. — Через несколько дней выезжаем.

— Ллионесс, — пробормотал Турл. — Оттуда до нас доходят странные слухи. — Он выразительно закатил глаза.

— Что за слухи? — полюбопытствовал я.

— Знамения и чудеса. Там поселилась великая волшебница. — Турл огляделся, словно прося подтвердить его слова. Никто его не поддержал, и он пожал плечами. — Так я слышал.

— Уж больно ты легковерный, — промолвил его отец.

— Но хоть эту-то ночь у нас переночуй, — сказала Ронвен.

— Эту и следующую, если место отыщется.

— У нас что, нет конского стойла или телячьей клетушки? — Она крепко обняла меня. — Конечно, я найду тебе место, Мирддин Бах.

Время пролетело незаметно, и вскоре я уже прощался с Каеркемом. Жалел я об одном (если не считать краткости моего пребывания) — что не повидал Блеза. Эльфин сказал, что после смерти Хафгана он много путешествует и редко бывает в каере. Со слов друида он поведал, что в Ученом Братстве раскол и Блез всеми силами старается предотвратить кровопролитие. Вот и все, что Эльфин знал.

В тот же день, когда я вернулся из Каеркема, мы отправились в Ллионесс. Я никогда не был в южных низменных землях, знал лишь, что они принадлежат Белину и что Майлдун, Харитин брат и мой дядя, живет вместе с ним. Во дворце Ллионесскую ветвь нашей семьи упоминали редко. Несколько слов о размолвке, которые я услышал совсем недавно, — вот, наверное, и все. Никто мне не говорил, что за человек царский брат и какая нас может ожидать встреча.

Весна только-только начиналась, все зеленело, обещая богатый урожай. Впрочем, здешняя местность суровее нашей, трава ниже, склоны круче, почва тоньше и каменистее. Далеко ей до щедрости Диведа или Летнего края.

Торчащий в море, как палец, Ллионесс с его кривыми балками и скрытыми от глаз лощинами отличается от Летнего края и Инис Аваллаха решительно во всем. В любое время дня или ночи с моря может наползти туман, яркое солнце — спрятаться за тучу. Резкий ветер пахнет морской солью, слух наполняет неумолчный рокот волн — отдаленный и в то же время близкий, как биение крови в жил ах.

Короче, я сказал бы, что здешняя земля дышит скорбью. Нет, это слишком сильное слово, лучше сказать — грустью. Каменистый мыс оседал под бременем своей горести, его холмы были тоскливы, а долины угрюмы.

Я ехал и пытался понять, отчего местность выглядит столь безотрадно. Солнце ли тусклее, небо ли не такое голубое, холмы ли менее зелены?

В конце концов я решил, что у мест, как и у людей, есть свой характер. Подобно человеку, страна может быть дружелюбной или печальной, веселой или унылой... Возможно, со временем земля обретает черты своего хозяина и раскрывается путнику в виде таких вот впечатлений. Думаю, важные события тоже накладывают на окрестности неизгладимый отпечаток.