— Не беспокойся, чакли! — широко улыбается Джасу. — Все хорошо. Он показал мне документы. Он хороший человек. А еще он поможет мне достать велосипед для работы. Я смогу пользоваться им сразу же, без оплаты. Хотя сначала мне придется отдавать заработанные деньги ему в счет велосипеда, но после того, как я его выкуплю, смогу оставлять все деньги себе.

Джасу садится и берет жену за плечи.

— Да не волнуйся ты так. Все ведь хорошо, чакли, очень хорошо!

Он обхватывает голову жены широкими ладонями и целует ее в макушку.

— Все устраивается быстро, как я и думал. Скоро у нас будет своя большая квартира. У тебя будет просторная кухня. А?

Кавита не может не улыбаться, когда у мужа такое настроение. Наступает ее черед выдохнуть и расслабиться.

— О'кей, мистер дхабавала, давай будем ужинать.

Утром две недели спустя Кавита, лежа на их спальном месте, наблюдает, как Джасу ставит в угол комнаты небольшую склянку с холодной водой. Он тщательно умывается и бреется. Всю последнюю неделю муж исправно ходил в контору дхабавал, но пока у них так и не появилось для него работы. Парень, взявший с него двести рупий, тоже больше не появлялся. Но Джасу каждый день встает пораньше и занимает очередь за водой. Он настаивает, что будет ходить за водой сам, хотя обычно это делают женщины из трущоб. Сегодня он услышал о вспышке тифа в северной части поселения. Трое детей уже погибли, и многие сейчас болеют.

— Не подпускай Виджая к грязной воде, — говорит Джасу Кавите. — Местные ходят в туалет где попало, как собаки. Никакого стыда.

Он тщательно одевается и причесывается. Джасу торопится, словно его ждут к определенному времени. Каждое утро, полный надежд, он покидает жену и сына и каждый вечер, в очередной раз отвергнутый, возвращается в их временное жилище.

Кавита выходит из лачуги, чтобы приготовить чаи на чуть тлеющих со вчерашнего вечера углях. От ужина осталось немного кичри. Она разделяет его на две порции для Джасу и Виджая. Пока Кавита готовит завтрак, из лачуг по соседству выходят люди и занимаются тем же. Женщины затыкают между колен измятые сари, садятся на корточки и начинают болтать. Эти соседки живут здесь уже долго. Кавита не вступает с ними в разговор, но внимательно слушает сплетни, которыми они делятся у очагов. Эта болтовня пугает Кавиту, она слышит истории о пропавших детях, об избитых вечером женах. Некоторые мужчины делают самогон из сахарного тростника, а потом продают или обменивают его. А когда выпьют, эти озлобленные мужланы не стесняются вымещать свою ярость друг на друге и на других.

Трущобы похожи на город в городе. Здесь есть кредиторы и заемщики, собственники жилья и арендаторы, друзья и враги, преступники и жертвы. В отличие от хорошо знакомого Кавите деревенского уклада, люди живут здесь как звери: ютятся в убогих хибарах, дерутся за самое необходимое для жизни. Но что самое ужасное — многие люди, прожившие здесь несколько лет, считают это место своим домом. Они занимаются самой грязной и отвратительной работой в городе: чистят туалеты, сортируют мусор и собирают старье. Здесь нет дхабавал. Такие живут в порядочных домах, как порядочные люди. Как только Джасу получит работу, они покинут это жуткое место. Кавита понимает, что здесь им не выжить.

Той же ночью, когда они давно спят, всю семью будят громкие голоса с улицы. Шум подняли какие-то мужчины. Джасу подскакивает к двери. Рядом стоят пустые бутылки из-под «Голд Спота», в которые они набирают воду по утрам. Джасу берет в каждую руку по бутылке. Кавита садится и прижимает к себе едва проснувшегося Виджая. Глаза начинают различать в темноте предметы.

Тем временем голоса звучат уже где-то рядом. Джасу приоткрывает дверь и выглядывает через щель на улицу. Быстро закрыв дверь, он шепотом говорит Кавите:

— Полиция. Они стучат в двери и заглядывают в дома. У них палки и фонари.

Джасу становится спиной к двери. Кавита загораживает собой Виджая, у которого от страха глаза становятся огромными, как пиалы.

Со всех сторон слышен стук в двери. В стены летят бутылки. Слышно, как бьется стекло. Кто-то громко ругается. Где-то протяжно кричит женщина, она кричит и плачет, плачет и кричит. Спустя несколько минут, которые всем показалось бесконечностью, страшные звуки прекращаются, их сменяет зловещий смех, но и он постепенно затихает. Наконец снова воцаряется тишина. Джасу все еще сторожит дверь. Кавита подзывает его. Прижавшись к мужу, она чувствует, как он вспотел от страха.

— Мамочка, — говорит Виджай. Он весь дрожит. Кавита видит, что руки мальчика прикрывают мокрое пятно на штанах. Кавита переодевает сына и застилает мокрую постель старой газетой. Все трое снова ложатся спать. Джасу обнимает Кавиту, а она обнимает сына. В темноте Виджай говорит:

— Я скучаю по Нани.

Кавита начинает беззвучно плакать. Постепенно дыхание Виджая становится глубоким и ровным, однако ни она, ни Джасу больше не смыкают глаз в ту ночь.

Наутро Джасу возвращается из похода за водой с новостями о полицейском рейде, что, по-видимому, здесь не редкость. Один из соседей рассказал ему, будто полиция разыскивала рабочего с фабрики, которого подозревают в краже. Полицейские подняли на ноги большинство обитателей лачуг, но все равно не смогли найти этого человека.

Зато нашли его пятнадцатилетнюю дочь. Пока соседи в страхе затаились по углам, полицейские прямо на глазах у матери и младших братьев зверски изнасиловали девочку.

Менло-Парк, Калифорния, 1991 год

Кришнан

— Крис, ты еще не сделал пюре?!

Кришнан так увлечен газетой «Индия Эброд», что почти не слышит Сомер.

— Надо размять картошку. Индейка будет готова через полчаса. И не забудь, что в этот раз не нужно добавлять перца. Папа не любит острое.

Кришнан тяжело выдыхает. Острое? Только американец может сказать, что пюре, возможно самое пресное блюдо на земле, может быть хоть сколько-нибудь острым. Нет, так можно сказать о батата пакора — блюде, которое готовит мать Кришнана. Она хорошенько обжаривает до золотисто-коричневого цвета ломтики отваренной до полуготовности картошки, приправленные специями и начиненные зеленым перчиком чили. Обычно, едва она успевала положить первый ломтик на тарелку, нетерпеливые пальцы сына уже утаскивали его. Как давно он не ел батата пакоры! Крис со вздохом принимается мять в большой кастрюле дымящуюся картошку. Сомер периодически заходит в индийские рестораны, словно делает ему одолжение, но по-настоящему она так и не полюбила индийскую кухню, а ее собственные кулинарные навыки весьма ограниченны. Как-то раз он показал ей, как делать чана масала — простое блюдо из консервированного нута и специй. Теперь это единственное, что она периодически готовит сама и подает с купленной в магазине питой. Дорогущая баночка шафрана, которую прислали его родители из Индии, не вскрыта, а Сомер давно призналась, что не знает, как его использовать.

Он добавляет в пюре пару чайных ложек растопленного сливочного масла, затем немного молока и помешивает. Содержимое кастрюли выглядит настолько белым и однородным, что обладает такой же привлекательностью, как больничные простыни. Как можно есть пишу без цвета и запаха? Эта картошка стала его особым заданием на каждый День благодарения. Один раз он размахнулся и добавил пригоршню мелко нарезанной кинзы в качестве украшения. На следующий год он размешал вместе с маслом чайную ложку маминых специй гарам масала. В этом году его ограничили лишь солью и маслом.

— Мне еще надо поставить в духовку пирог.

Сомер носится по кухне, подбегает к духовке, открывает дверцу и на некоторое время оставляет в индейке термометр.

Кришнан никак не может понять, почему американцы, в том числе его жена, каждый год так заморачиваются с одним-единственным блюдом. У него дома на семейных торжествах бывает как минимум дюжина разных блюд. Приготовление каждого из них гораздо сложнее, чем просто поставленная в духовку на несколько часов индейка. И ни одно не достают из консервной банки или коробки. Для главного праздника Дивали его мать и тетушки начинают готовить задолго до дня торжества. Они делают и легкие воздушные долка в густом кокосовом чатни, и нежную овощную корма, и вкусно приправленный дал. Каждый ингредиент тщательно выбирают еще у торговца, а все специи обжаривают, измельчают и смешивают вручную. И тарт, и сливочный йогурт готовят сами, а лепешки паратхи заворачивают и подают прямо с огня. Женщины часами сплетничают и смеются, пока все вместе чистят, режут, варят и жарят для двадцати человек, а то и больше. При этом ему ни разу не доводилось видеть такого безумного беспокойства, которое демонстрирует сейчас его жена. Кришнану вспоминается, как он впервые познакомился со странными обычаями американского Дня благодарения.