— Нельзя было этого делать, — рычит Грэм. Я смотрю то на Коши, то на Дону, пока тревога не накрывает меня с головой. Девушка держится за живот, а затем смотрит на кровь, окрашивающую её ладони. Она затыкает каким-то полотном рану, её щёки багровеют от злости. Великанша не умрёт от ран, помучается денёк, а если использует ониксовую мазь, вылечится за несколько часов. Мне удалось вскипятить покровителя как чайник.

Я успокаиваю себя этими словами, но торопливо бьющееся сердце эхом раздаётся в ушах. Грэм уводит меня из зала, оставляя окровавленный меч валяться на полу, как орудие убийства глупого преступника. Да почему я вообще о нём думаю?

Мы останавливаемся в веренице толстых песчаных колонн с искусной резьбой капители. Коши ведёт меня через узкие проходы между столбами прямиком к ярко-оранжевому свету. Я сажусь на тёплый кафель и поднимаю взгляд в пламенное небо: сегодня оно как никогда насыщенное и припекает сильнее прежнего. Отсюда видно двор, как на ладони, а вдали, сквозь ряд металлических прутьев, — скалистую пустыню, затянутую толстой пеленой дыма.

— Владыка и семья Бодо поймали тебя на удочку, — процеживает Грэм, опёршись руками в поручень перил.

— Это… конец?

— Дона ничего не расскажет, но мы не можем рассчитывать, что другие умолчат.

— Почему вообще такие мелочные вещи должны что-то значить? Дона будет жить.

— Когда отправишься в другие сферы, тщательно изучай общий свод законов. «Указ № 6. Если между покровителями или хранителями происходят серьёзные бои, видимые обществу, с намерением навредить или убить, то каждый, кто участвовал в битве, будет сокрушать ровно семь дней без перерыва. Требуется обязательное предоставление доказательства: присутствующие обязаны подтвердить цели каждого участника сражения».

— Отлично, теперь мне ясно, что ждёт Дону, но я…

— Правительство готово зацепиться за любую твою ошибку. Они узнают, что ты совершила, и появится предлог для наказания. Нигде не пишут о расплате обычных людей, потому здесь подразумевается «на своё усмотрение». За тобой идет постоянная слежка. Выглядит так, словно они… знают, — сквозь зубы проговаривает Грэм. — Знают, что в тебе есть огромная сила.

— Они могут знать?

— Пророчество открыли два десятка лет назад. Каждый местный знает о твоём приходе, но они не предполагают, что ты здесь уже два месяца и что это ты.

— Тот мужчина из Аметистовой сферы был хранителем? Тогда я подслушала ваш разговор.

— Это посыльный хранителя Адио. Фактически одно и то же. Он указал на тебя, однако я не буду рассказывать другой сфере о своих наблюдениях. Владычица Аметистовой сферы убеждена, что ты ключ Пророчества. Таким сведениям небезопасно разгуливать в пределах не доверенного круга лиц.

— А что по поводу других Владык?

— Если бы Флавиан и семья Бодо знали, я бы их давно уличил, а вот Джюель… От неё можно чего угодно ожидать.

— От болезни нужно избавиться прежде, чем она начнёт прогрессировать. Если кто-то разнюхивает о моей связи с Пророчеством, я не доживу до выпуска.

— Я буду наблюдать за каждым. Впредь сдерживай свой гнев. Столько сложностей из-за твоих вспышек.

— Вспышка? — возмущаюсь я. — По-вашему, мне стоило позволить ей изувечить меня? Да ещё и при всех.

— Стоило послушаться Дону и не лезть на рожон. Я всюду слышу, что ты тронулась умом.

— Пусть лучше так говорят. Я не жалкая.

— Да? Сейчас ты ничего не можешь сделать, кроме как показать свой неустойчивый характер.

— Хватит ни во что меня не ставить! Я живая, я человек и у меня есть грёбаные чувства. В отличие от вас.

Коши отводит глаза в сторону.

— Во многом я не права, но когда меня принижают… Я не намерена выносить подобную гадость. Это адски неприятно.

— Хочешь похвалы? — холодно с утверждением спрашивает Грэм.

— Я разве… просила нахваливать меня? Я просила не принижать меня лишь потому, что я человек. Вы не первый раз это делаете, будто люди — это пустота, ничто. «Чувства — это единственное, что связывает нас с земными. Мы другие, Милдред, запомни». Покровители возомнили себя защитниками из-за могущества. Люди и покровители одинаковые и не смейте отрицать это.

Я ожидаю, когда Грэм вымолвит что-то вроде сожалений или хотя бы вспыльчиво закричит, но ничего из этого не происходит. Он ненадолго сохраняет зрительный контакт без каких-либо эмоций, а затем спокойно выходит с балкона, будто его не задели ни одни из моих слов. Я останавливаю его, схватив за руку.

— Так вы реагируете на правду? — спрашиваю я. — Убегаете как трус.

— Милдред.

— Милдред?!

Коши оглядывает наши соединённые руки с презрением. Потом он встречает мой взгляд. Целых два месяца терпеть унижения и выслушивать, что я всего лишь человек мне осточертело.

Я толкаю Коши в плечи. Он не сдвигается с места. Ударяю ещё сильнее.

— Скажете ещё что-то, кроме моего имени?

Я поднимаю руку, чтобы снова выпустить свою ярость из клетки, как проголодавшегося волка, как в этот момент Грэм перехватывает мою кисть и выворачивает её. Я издаю сдержанный вопль, колени подгибаются, а затем я и вовсе приземляюсь на пол. Только тогда Грэм отпускает меня. Учитель садится на присядки.

— Я понимаю твой гнев, но и свой сдерживать я вечно не могу. Не делай так больше.

Он подаёт мне руку — я демонстративно смотрю на него и встаю самостоятельно, отряхнувшись от пыли.

— Мы оба неправы, — говорит учитель. — Отчасти.

— А я считаю, что полностью права. Моя речь была резкой, но это не значит, что я наплела чушь.

— Ждёшь извинений?

Я недовольно хмыкаю.

— Прошу прощения, что не следовал твоим принципам.

«Это, чёрт побери, не мои принципы, а факты», — гневно думаю я.

— Хорошо, — я выдыхаю горячий пар со рта и натираю область запястья. Он произнёс «прошу прощения», только это приносит мне спокойствие.

— У нас есть более важные темы для обсуждения, чем ссоры. Только я могу тебя защитить. Будь рядом, не отходи. Опасность повсюду.

— Конечно, — строго соглашаюсь.

На балкон, лавируя между колоннами, бежит посыльный Грэма.

— Как и предполагалось! — возглашает он. — Владыка… Он хочет найти Милдред и наказать её.

Мы с Грэмом переглядываемся. Казнь или наказание? Пытка или допрос?

***

— Предстань перед Флавианом и семьёй Бодо. Я сделаю, что смогу.

— Вашей «команде» я бы тоже не доверяла. Они могли сообщить.

— Нет. Это кто-то из толпы доложил. Покровителей было достаточно.

Мы с Грэмом стоим перед входом в зал Владыки. Двое посыльных у дверей терпеливо выжидают, чтобы открыть нам.

Паника нарастает с каждой секундой, а напряжение в коридоре ещё стремительнее. Я выкарабкаюсь из самостоятельно вырытой ямы, в которую затащила Грэма. Я всегда это делала, сделаю снова.

В школе, в десятом классе я разбила девочке бровь. Она это заслужила: лепетала грязные высказывания обо мне и моей родословной. Когда меня вызвали к директору, я так же застопорилась перед её кабинетом, не решаясь войти, а в мыслях умоляла себя двинуться с места. Тогда я внезапно ощутила груз на своём плече: «Я буду здесь. Твоя упорность никогда тебя не подводила. Удачи, Милдред». Айк пришёл в школу сразу же, как узнал об инциденте. Может быть, я не победила всемогущего директора, но я держалась, не упав лицом в грязь. Защищала свою честь.

— Открывайте, — наконец приказывает Коши.

Меня озаряет сияние зажжённых канделябров и подсвечников. Кому-то захотелось побольше света — как иронично для такой грязной власти. Грэм не моргает, не дёргается: какое-то свечение для него, как глоток воды сделать.

Мы с учителем уверенно двигаемся к главной части зала: платформе с троном для Владыки и двумя тронами поменьше — для его правой руки. Странно, что ранее этих жалких седалищ здесь не стояло. Алисия изящно опирается ладонями на трон матери. Они выглядят одинаково: та же ухмылка, дерзкий взор, длинные волосы цвета крепкого кофе и аристократичность.