— Ты говорил, что я могу получить должность мейстера? — Чуть слышно проговорил Анхель. — Я хочу быть мейстером Красной Горы. Сможешь это устроить?

— Зачем тебе эта дыра? Там разруха, никто не живет уже много лет… — Кардинал сморщился как от кислого запаха. — Нет, конечно, могу. Но у меня есть идея получше. Юго-Восточные рубежи. На китайских землях всегда было много пищи, великолепная природа. А если захочешь больше пространства, то можно подвинуть островитян, они сильно разжирели и уже четыре сотни лет ни с кем не воюют. Что скажешь? Восток прекрасен.

— Да, надо подумать… — Ответил Анхель. — Пожалуй, и вправду, приму ванну, от меня разит. Хорошей ночи, Энгус.

Кардинал замер, услышав имя, которое никогда ему не называл. Но, промолчав, слабо улыбнулся в ответ. Дверь за Анхелем закрылась и он, сжав маленькие кулачки, пнул корзину ногой. Ему стоило открыть окно, чтобы проветрить. Внезапно, внутреннее ухо словно чутье хищника уловило глухой удар, будто одинокий хлопок клапана в сердце. Но Анхель ушел, он явственно слышал его шаги на лестнице.

Распахнув дверцы шкафа, Кардинал недоуменно замер, глядя внутрь.

— А ты еще откуда взялся, голодный щенок?

* * *

Когда Анхель направился в свою комнату за маленьким Игорем, он уже ломал голову над тем, как утром вывести людей из катакомб, не привлекая внимания. Собрав свои вещи в старый рюкзак, он в последний раз взглянул на изодранную и перепачканную простынь в комнате. Анхель уже перестал считать это место своим домом, как только решил, что оставит Бранденбург, но все же оно напоминало ему о Саше. Боясь потерять воспоминания о тех моментах, когда он был счастлив здесь с ней, Анхель старался запомнить все в мелочах от белоснежной ванны до цвета простыней, по которым рассыпался шелк ее излучающих свет волос.

Голод как будто очистил его разум, и он наконец понял, то, чего не замечал с вечера Паренталий. Каким же дураком он был, решив, что Брандт нападет на женщину, которую отнял соперник. Сноб Гектор изначально был слишком горд собой, чтобы признать сам факт соперничества. И Саша стала мишенью Кардинала. Это вампир приказал Игорю в первый же вечер убрать с дороги подвальную девицу. Хромую, с дефектом в грудной клетке. Ему нужна была рядом с Анхелем та, через которую им можно управлять днем, тогда как сам Кардинал контролировал Анхеля ночью.

Кольцо, которое дал Саше Гектор, принадлежало не ему, а брату Кардинала. И не было лучшего способа выдать себя за брата, чем живой свидетель с печатью Аргия на руке. Так они избавились от Саши и выдали Энгуса за Аргия, ведь Саша наверняка сказала Хайтауэру, что это кольцо хозяина Бранденбурга. Не оставалось теперь сомнений в том, что Кардинал скрывался и скрывал свое лицо от беспощадного ночного правосудия. Он сам когда-то признался, что имел большой список преступлений. Хотя, не Анхелю его за это осуждать.

Малыш Игорь мерно сопел у него за пазухой, когда они отправились к отверстию старого каменного дота, стараясь не попадаться в поле зрение охраны на внутренней стене. Дизельное топливо догорело и в воздухе остался только летучий углекислый газ да копоть на кирпичах.

Дымка и туман смешались, превратив весь мир в густое молоко. Анхель уже собирался спуститься вниз, когда увидел движение среди деревьев. Кто-то притаившись в темнеющем лесу, наблюдал за ним и за догорающим в ночном небе рвом у внутренней стены. До рассвета еще оставалось около трёх часов.

— Покажись или сдохнешь. — Выплюнул Анхель, дерзко глядя в черноту кустистого бурьяна на другой стороне каменной реки.

— Ты обещал не убивать меня, — услышал он хриплый кашляющий голос.

— Герман? Как… ты здесь оказался? — Анхель не верил своим глазам. Подлатанный, но живой контрабандист полулежал у высокого тисового дерева у самых камней, кутаясь в старое одеяло. — Я сам спустил тебя под землю…

— То было почти двадцать четыре часа назад. Но знаешь ли ты, что для погребенных в земле заживо время течет иначе. Там ты каждую секунду трижды сходишь с ума, и сутки равны годам… Поможешь встать? Я отведу тебя к остальным, они там разбирают дом Татарина, чтобы сделать плот.

Ошеломленный Анхель поднял худого парня на руки и понес через лес словно мешок картошки, слушая невероятный рассказ о том, что произошло с группой Алексея, замурованной в подвалах.

Оказалось, что жителей особняка в полутьме пещеры быстро охватила паника, и, испугавшись, что истерика и крики людей, выдадут их местоположение и подвергнут всех риску, Фефел приказал связать паникеров и тряпками заткнуть им рты. Та же участь ждала и тех, кто начал роптать на руководителя за то, что он пошел на поводу у клыкастого убийцы и его шлюхи. В гнетущем молчании до смерти напуганные, но преданные Алексею люди просидели много часов, передавая друг другу тряпки смоченные в воде и крупицы еды, пока сверху не раздался оглушительный грохот, и с потолка не начали сыпаться острые камни.

Одного из шахтеров убило на месте длинным как нож сталактитом, сорвавшимся с каменных сводов, а когда грохот через какое-то время повторился вновь людей охватила коллективная истерия. Молитвы были забыты и все руками бросились откапывать заваленный вход, позабыв об опасности быть съеденным заживо. Когда же Алексею удалось призвать всех к порядку и вразумить толпу, он не нашел ничего лучше, чем пересчитать всех, вооружившись единственным оставшимся у них источником света. В этот момент и вскрылся тщательно хранимый руководителями подземелья секрет Лёни.

Еще при жизни его матери он пристрастился пить крыс. Затем их таскала ему Вера, каждый раз оставляя в кармашке пальто найденного мышонка или попавшую в крысоловку хвостатую тварь. Лёня играл с ними, а затем ел их сырыми, высасывая из тощих шкурок весь сок.

Когда Ворчун и Фефел узнали об этом, рука не поднялась наказать мальчишку, ведь в омерзительной привычке не было Лёниной вины. Метаморфозы произошли с Леонидом в день обвала в шахте. Первым об этом догадался Ворчун, заворачивавший тела погибших в саваны для похорон в Яме. Сначала он решил, что обезвоженные трупы со следами зубов на коже, дело рук спустившихся в катакомбы хозяев, но те никогда бы не тронули мертвечину. В тот момент, когда единственный слабый фонарь выхватил из темноты тело погибшего шахтера и склоненного над ним Лёню с окровавленным ртом, Ворчун всё понял.

Он понял, кто выкопал тела людей из последнего тоннеля в ту ночь, когда на Сашу напали. Лёня, ведомый голодом, после отбоя был в шахте, и услышав Сашины крики, дождался, когда напавший потеряет к ней интерес, а затем приволок ее к ближайшему тоннелю, которым оказалось общежитие Ворчуна и его жен. Лёня никогда не был нормальным в том понимании, в каком ему сохранили бы жизнь доведенные до отчаяния люди. И опасаясь, что обезумевшая толпа линчует мальчика, которого неделю назад считала героем, он предложил спустить его в Яму. Надеясь, потом поднять его назад, когда тоннель будет открыт.

Веревка уже была готова. И на той петле, в которой только что хотели повесить несчастного ребенка, Лёня был отправлен вниз в зловонное чрево Ямы. Среди отбросов и фекалий, останков тел и мертвых крыс, по руслу подземной реки, Леонид по сквозняку выбрался на поверхность к каменной реке, в которой петлял бивший из подземелий родник. Вернувшись, он убедил Ворчуна спуститься и тот превеликим с трудом уговорил и вывел остальных на поверхность. Когда носилки с Германом вынесли под ночное небо, все вокруг было в дыму от горящего рва, и люди, решив, что горит лес, бросились к обрыву.

В тот момент, как Анхель и Герман добрались до бывшего дома Татарина, крыша и стены его уже были пущены на хитро скрученные тряпками без молотка сходни, спускавшиеся по скалистому обрыву к песчаному побережью. Жавшиеся друг к другу с полудикими взглядами люди, прятались под скалами, пока Фефел и несколько крепких парней скрепляли стропила с конька в плоты. Крики чаек предвещали скорое наступление рассвета, и Анхель с щемящим чувством в груди подумал, что с такой целеустремленностью люди переживут даже ядерную войну, а уж прячущихся в норы с рассветом вампиров и подавно.