Нет, он не просто живет без смысла и пользы, он даже вреден для этого мира, думал Анхель, бросая автомобиль у побережья недалеко от северо-западной турецкой границы. Позади занимался пожаром рассвета весь азиатский мир, но Европа еще была окутана синевой ночи. Ему туда.

Прохладная вода почти не доставляла дискомфорта, лишь приятно сдавливала со всех сторон дрожащее тело и смывала следы его преступления. Он убил человека, вампира, не важно. Лишил его жизни. И если когда-то он еще тешил себя мыслями о возможном возвращении в отчий дом, когда овладеет контролем над жаждой, то сейчас надежда ускользнула навсегда. Убийце нет места в мире маленькой Самины. Она и отец боготворят созданную Всевышним жизнь, а Анхель — черная тень, загадочно исчезнувшего в прошлом брата. И эта тайна, которая никогда не должна быть раскрыта.

Закинув рюкзак с немногими пожитками на голову, погружаясь в воду, он подумал о крещении, о котором читал когда-то в интернете. Наверное, вода обладает какой-то невидимой силой, раз в ней крестят. Подняв руки выше, он с головой нырнул под воду и замер. Толща воды пыталась вытолкнуть его наверх, но он старательно прислушался. Тук, тук, тук. Только биение сердца. Его сердца.

Вынырнув, он почувствовал, как вода выносит его на берег. Даже море не принимало такую гадость, как он, и отторгало негодяя, переступившего через себе подобного. Врезаясь в набегающие волны, Анхель мрачнее тучи двинулся в сторону темневшего впереди болгарского леса, где невдалеке покачивались у пирса рыбацкие лодки, когда первые лучи солнца коснулись его плеча.

Словно от ласкового поглаживания на коже, Анхель поежился, и обернулся. Рассветный пожар разогревал грязное с ночи небо. Никакая жизнь не пронеслась у него перед глазами как киномарафон, а только мысль: "Как это красиво, будто Всевышний разлил баночки со всеми яркими красками разом. И, если Аллах не сжег меня дотла сегодня, а судьба наделила удачей и неуязвимостью, значит, я для чего-то нужен. Я, а не тот другой. И я должен идти вперед."

Прохладный вечер уже опускался над болгарским побережьем, когда Анхель Сари вошел в город Варна. Его новые сатиновые бриджи и хлопковая рубашка с легким блеском немного приоткрывали бледное не по сезону тело и гордо вздымавшуюся широкую грудь. Раздобыв еще и кепи, у того же зазевавшегося туриста, что "поделился" с ним лоснящимся нарядом, он теперь смахивал на чистокровного европейца, коих было полно на золотых пляжах в разгар лета. Акцент выдавал в нем приезжего, но лишь настоящий ливанец угадал бы в нем бейрутские корни.

Неуверенной походкой он прошел к автобусам, теснившимся на станции у торгового центра. Небольшой, потрепанный жизнью рюкзак в бордовых пятнах за его спиной завершал блестящий образ неуклюжей деталью времен хиппи и вудстока.

Анхель вошел в экскурсионный автобус, следующий с остановками до Берлина и устроился на сиденье у окна, мысленно попросив молчаливого соседа. Поездка обещала захватывающее путешествие по лучшим городам Европы с посещением пивных ресторанов, фестиваля печеных поросят и чешского музыкального опен-эйра, на котором он намеревался подкрепиться вовсе не поросятами.

Если бы Анхель не мучился внутри угрызениями совести о совершенном накануне убийстве и не боролся с тревогой любого самозванца в краденой одежде и обуви, то наверняка заметил бы в сгущающихся сумерках темную фигуру высокого мужчины, наблюдавшего за ним из-за полога открытой террасы кафе у автостанции. У незнакомца, настойчиво следившего за Анхелем, был тяжелый взгляд охотника, а руки даже в жару покоились на коленях в тонких кожаных перчатках. Недорогой редикюль из бычьей кожи был непозволительно легким для долгих путешествий, но достаточно тяжелым для пары металлических щипцов, молотка на длинной деревянной ручке и катушки с крепкой рыболовной леской. Мужчина, не так давно заказал чашку кофе, но лишь делал вид, что наслаждается напитком и приятным вечером. Коротко стриженные, беспорядочно растущие кучерявые волосы скрывали десяток шрамов на его темной голове и в черной как надвигающаяся ночь душе.

Шесть дней тянулись здесь как китайская пытка. Саша выматывалась днем, и не могла сомкнуть глаз ночью, необъяснимая тревога стала ее постоянным спутником.

Но, как гласит мудрость, даже к постоянному страху мучительной перспективы быть перемолотой в челюстях псов или вампиров можно однажды привыкнуть. И к исходу первой недели Саша начала осваиваться: научилась избегать Генриха; всегда старалась закончить работу до заката, чтобы не пересекаться с хозяевами; игнорировала оборванных и вечно голодных лесорубов; и стала невидимкой в доме на ферме.

Работая все больше на автомате, она не замечала, как сменяются лица на лесозаготовке, но, похоже, и они оставили идею побега после неудачной попытки.

Целыми днями Саша носила дрова в господский дом, чинила корзину и снова носила дрова, хотя в мыслях пребывала в мечтах о том, как однажды станет свободной: с клыками или без них.

В ее мечтах она неизменно становилась желанной и нужной для таинственного новичка, несправедливо отвергнутого обществом как и она, парня с внешностью голливудского актера, или влюбляла в себя загадочного и пугающего Гектора, который, как она выяснила, был инфирматом и поэтому не питался человеческой кровью.

За этой ежедневной тяжелой рутиной, неуместно заправленной романтическими фантазиями, Саша сама от себя скрывала глубокие раны обиды, одиночества и жажды обрести защиту.

Тревога сделала ее дерганой, а хронический недосып заложил глубокие тени под нижние веки, хоть она и не замечала этого из-за отсутствия зеркал.

Хозяйка дома на ферме Лара относилась к ней с прохладой и, видимо, все ждала, когда Саша исчезнет за дверями поместья. Однажды даже сделала замечание из-за непричесанной головы, но Саша лишь завязала непослушные волосы узлом на затылке. Сердце твердило ей, что настоящий защитник распознает ее внутреннюю красоту, а привлекательность — глупая и опасная женская привычка.

Скорее за компанию, Саша тщательно мылась, вместе с подругами удаляла волосы на ногах и подмышках с помощью сахара, смешивая его с лимонным соком, а по вечерам перешивала одежду. Но от платьев категорически отказалась, и носила только плотные брюки, рубахи и вязаный жилет подпоясывала кожаным ремнем.

Свои длинные космы она хотела даже обрезать, чтобы сильнее походить на мальчишку, впрочем, Лена не позволила.

— Да ты и без волос не сойдешь за пацана, смотри, попу круглую какую наела. Не мужская у тебя фигура, издалека видно. А без волос только шея тонкая оголится, не делай глупостей. Хочешь вот, шапку носи.

В тот же вечер Лена вывязала специально для нее тонкую белую шапочку из чьих-то коротких будто детских варежек. Две завязки крепко прижимали края шапки под подбородком, защищая уши от сквозняка и пронизыващего на пустырях весеннего ветра.

Так и стала Саша ходить в шапочке да с корзинкой по тропе к лесу и обратно в поместье целыми днями. Молчаливая и мечтательная: то вздыхает, глядя на небо, отмеряя время до заката, то торопится по тропинке, прислушиваясь и оглядываясь будто дикий зверек.

Гектору, который часто наблюдал за ней из-за широких кленовых ветвей, она казалась диким горностаем, гибким словно кошачий хвостик с блестящими глазами-виноградинками в окружении пушистых ресниц.

Несколько раз он приходил к дому, ночью под предлогом других дел, но так и не застал ее больше.

Послушная новая девочка нравилась ему все больше. Беда была в том, что в поместье у него уже была пара, год назад подобранная создателем, и отношения с которой были скорее напрягающим супружеским долгом, чем разрядкой. Поэтому Гектор периодически сбегал "подышать воздухом" к дому на ферме или отводил душу в катакомбах, как он делал всегда уже больше пятнадцати лет.

Несколько раз он ловил себя на мыслях об охоте.

Если бы он захотел, ему никто не помешал бы напасть на Сашу среди зарослей высоких розг и камышей в низинке у перехода через заболоченный ручей. Прижать животом к земле и кинжалом вонзиться в мягкие бедра, как когда-то он разрывал клыками упругие сонные артерии своих жертв, выжимая из них греющую язык жизнь, что текла ему в горло как нектар, напиток богов.