С XV в. на Руси становятся популярными изображения кентавра в образе стрелка из лука. Иконография соответствует аллегорическому изображению созвездия Стрельца. Однако в значительной части случаев контекст не позволяет видеть в таких изображениях астральную символику. Есть изображения кентавров-стрельцов с подписью «Полкан» (Жегалова С.К., 1975, с. 31, 38–41, 49, 51) или на миниатюрах, посвященных иным текстам, не связанным со звездным небом (Буслаев Ф.И., 1861, с. 370, 371, рис. 5). Очевидно, популярность и этой иконографии в основном связана с ее воинским характером.
Итак, связь древнерусских изображений кентавров с конкретными текстами и в домонгольское время и в дальнейшем была довольно слабой, что вовсе не умаляет идеологической значимости изображений этого существа. О том, что она была велика, свидетельствует такой показатель, как наличие обратного влияния иконографии кентавра на русскую литературу (письменную и устную), имеется в виду придание черт кентавра Горгоне на миниатюре и в тексте рукописи XVII в. (Там же, рис. 6), превращение Полкана-богатыря (в первоначальной версии — получеловека-полупса с дубиной — Веселовский А.Н., 1888, с. 154) в кентавра-лучника (Ровинский Д.А., 1900. т. 1, с. 194; Жегалова С.К., 1975). В народном духовном стихе в образе кентавра описана Смерть. Во всех этих случаях литературный текст объясняется влиянием популярного зрительного образа.
Несмотря на распространенность образа кентавра и не книжный характер его символики, он не стал органичной частью русского крестьянского искусства, как, например, образ сирены. Действительно, кентавр встречается лишь в народной гравюре (лубке) и росписи по дереву, изготовлявшихся не крестьянами, а мастерами-профессионалами. В крестьянской резьбе по дереву этот образ не встречается. В фольклоре образ кентавра чрезвычайно редок, причем он встречается в тех его видах, которые сильнее подвержены влиянию книжной образованности — в духовных стихах (кентавроподобная Смерть) и в колдовских заклинаниях (Полкан, спаситель «Солнцевой девы» от змея). Если в книжной легенде XVII в. о похищении жены царя Соломона фигурирует Китоврас, то в ее фольклорной версии его заменяет человек. Образ кентавра чрезвычайно редок и в проникнутом фольклорным началом тератологическом орнаменте (Стасов В.В., 1887, табл. XVII, 8; LVIII, 12; Некрасов А., 1913, табл. VII, 3).
Сирена (сирин) — птица с человеческой головой, персонаж, также ведущий свое происхождение из античной мифологии. В известном на Руси главном византийском сочинении о символике животных «Физиологе» сирена — это демонический образ, однако на Руси она воспринималась, по-видимому, преимущественно как положительный персонаж. Сирену часто изображали с нимбом на голове, трактуя как райскую птицу, в той же симметричной композиции по сторонам древа, что и птиц. Разновидность этой композиции с сиренами в нимбах, уже несомненно, отражает представление о райском саде. Сирены ассоциировались с женскими образами низшей славянской мифологии — берегинями, вилами, русалками (Соболевский А.И., 1910, с. 270). Отметим, что птичий облик не мешал этим существам быть связанными преимущественно с водой. Разновидность иконографии сирены с рыбьим или змеиным хвостом (при этом крылья обычно сохраняются) в русском искусстве домонгольского времени редка, но широко распространяется с XV в. Таким образом, ей более свойственны демонические черты, но не всегда. Образ сирены пользовался на Руси большой популярностью и был усвоен крестьянским искусством (Рыбаков Б.А., 1987, с. 580–582).
Из чудовищ, лишенных антропоморфных черт, для древнерусского искусства наиболее характерны грифоны и драконы (змеи). Грифон — образ, восходящий к античности и Древнему Востоку, связанный с идеей власти (Вагнер Г.К., 1962б). Он мог выступать в роли охранителя. Помимо положительных значений образа, можно отметить и зловещее: на полях Киевской псалтыри 1387 г. (л. 144) представлен грифон-антропофаг, из пасти которого высовывается человеческая нога. Грифон ассоциировался с чудесными птицами славянского фольклора, причем греческое слово «гриф» переводилось древнерусскими книжниками как «ног» (Лопарев X., 1892, с. 30). Кроме орлиноголовых грифонов, в домонгольское время встречаются редкие изображения звериноголовых; в искусстве XV–XVI вв. преобладают последние. Для позднейшего крестьянского искусства образ грифона не характерен.
Дракон-змей — важный образ в поверьях восточных славян. Это устойчивый символ зла. Впрочем, как сильный и грозный зверь и он может символизировать доблесть воина-феодала. «Яко же змии страшен свистанием своим, тако и ты, княже, наш, славен множеством вой» (Даниил Заточник). О роли змея в поверьях уже говорилось в связи с вопросом о пережитках тотемизма в славянском фольклоре. На так называемом топорике Андрея Боголюбского изображен змей, пораженный мечом (есть отдаленные скандинавские аналогии — эпизод с Сигурдом и Фафниром — Сизов В.А., 1897). Очевидно, что изображение — отзвук вредоносной магии, направленной против врагов владельца оружия. На другой стороне топорика — изображение с противоположной, благожелательной символикой — птицы по сторонам древа.
Помимо рассмотренных образов реальных и фантастических существ, к числу зооморфных изображений относятся многочисленные рукоятки, навершия, маски, к которым прикреплялись дверные кольца с изображениями голов животных и птиц. Среди них встречаются лев, медведь, баран, свинья, конь. Многие из них отмечены яркими чертами стилизации. Это, например, рукоятки ковшей из новгородских раскопок. Одна из них, датируемая XI в., изображает конскую голову. Характерна трактовка гривы в виде ленточного плетения (Бочаров Г.Н., 1969, илл. 54). Еще более сложные плетения покрывают всю морду головы медведя на рукояти ковша XII в. (Там же, илл. 56).
Связь значительной части наиболее популярных зооморфных образов древнерусского прикладного искусства с темой княжеской власти и воинской доблести позволяет говорить об известной близости звериной орнаментики и феодальной эмблематики Древней Руси (Вагнер Г.К., 1962а). Наиболее зрелое и выкристаллизовавшееся порождение феодальной эмблематики представляет собой явление, по существу уже находящееся за пределами художественного творчества, — геральдику.
Связь феодальных эмблем со звериными образами может быть прослежена на Руси с древнейших времен. Действительно, ряд авторов предполагает генезис древнерусских княжеских знаков от стилизованного изображения хищной птицы (Рапов О.М., 1968; Ширинский С.С., 1968). Известны подвески с княжескими знаками, рядом с которыми изображены птицы. Несомненно, эмблематический характер имеют изображения хищных зверей и птиц на древнерусских перстнях, особенно печатных (Макарова Т.И., 1986, с. 39–48).
Однако существование в домонгольской Руси эмблематических изображений животных еще не свидетельствует о становлении в это время геральдики, как это представляется отдельным исследователям. Не являются доказательством этого и отдельные изображения животных на щитах. Они известны на щитах разных народов начиная с древнейших времен и могут не подчиняться каким-либо правилам их употребления, что составляет сущность геральдики. Частные признаки отдельных древнерусских щитов со львами в геральдических позах (на щите святого Георгия, на стене собора в Юрьеве-Польском и Федора Стратилата в Федоровском евангелии 1321–1327 гг. — Некрасов А.И., 1928) — наличие вдоль края щита орнаментального бордюра — не соответствуют западноевропейской геральдической традиции.
Безусловный аргумент в пользу существования в Древней Руси геральдики — изображения щитов с условными «собственно геральдическими» функциями, например, разделениями щита на части, окрашенные в разный цвет. Они изредка встречаются на Руси начиная с XII в. (Лабутина И.К., Кондратьева О.А., 1975; Кирпичников А.Н., 1971, табл. XVIII, 1; Овчинников А.Н., 1978, табл. 126; Чернецов А.В., 1981б, с. 232). Такие изображения действительно составляют специфику геральдики, однако ни в одном случае подобные щиты не выступают на Руси в роли родовой эмблемы, а изображаются у святых воинов, рядовых персонажей массовых сцен и т. п. Очевидно, щиты с геральдическими изображениями первоначально появляются в древнерусском искусстве как заимствованный мотив, без усвоения соответствующих представлений.
