Турантаев слушал его внимательно, изредка задавал уточняющие вопросы, вертел в руке карандаш или тихонько постукивал им по столу, ничем не выказывая ожидаемой лейтенантом сиюминутной реакции.

— Быть может, я ухватился не за ту ниточку, — сказал Черенков с виноватой улыбкой. — Конечно, не ахти какое открытие, но...

Тут он смолк и выжидательно посмотрел на начальника, который снова застучал карандашом.

— У вас все?

— Да, товарищ подполковник.

Понаблюдав за привычными жестами подполковника, Черенков предположил, что тот обычно манипулирует карандашом, когда что-то сосредоточенно обдумывает, а проводит рукой от лба до затылка, если находится в затруднительном положении и при этом хочет что-то сказать.

— «Открытие»! — задумчиво произнес Турантаев. — Простите, Юрий Васильевич, я не люблю громких фраз, но... — он порывисто поднялся из-за стола, — но то, что вы не ограничились расследованием милиции по факту драки кочегаров и сами дошли до истины, очень важно и говорит в вашу пользу. А теперь давайте вместе попробуем проанализировать поведение Зайцева.

Турантаев пересел на стул рядом с лейтенантом.

— Итак, Зайцеву — заметьте, по его же просьбе — местком выделил путевку на курорт «Минеральные Воды». Но тот вдруг отказывается от путевки и, получив отпускные, подается в Северогорск. Зачем? Порыбачить? Отдохнуть, как говорят, на лоне природы? Допустим. И правда, там он на второй же день ставит сети. Рыба шла плохо, и Зайцев от нечего делать начинает охотиться на нерпу. Но в то время, как рыба пошла хорошо и началась массовая путина, он ни с того ни с сего укатывает обратно в Адычан. И весьма поспешно. По словам старика-якута, у которого там останавливался кочегар, у Зайцева якобы обострился ревматизм. Но к врачам он не обращался — ни там, ни здесь. Как вы думаете, почему?

— Значит, ревматизм — просто липа. Отговорка для выезда в Адычан.

— Выходит, так. Пошли дальше. Прибыв в Адычан, он часа через три появляется в кочегарке с двумя бутылками «Зверобоя» и свежесоленой рыбой. Так сказать, обмывает свое возвращение, но сам исподтишка натравливает кочегаров друг на друга. А когда началась потасовка, от имени случайного прохожего звонит в милицию. Так? Или в милицию действительно мог позвонить кто-нибудь из посторонних?

Черенков отрицательно помотал головой: он выяснил точно, звонить мог только сам Зайцев. Телефон висит в глубине котельной, и зайди кто из посторонних, его кочегары сразу бы заметили. Но тут непонятно одно: почему те два кочегара всю вину взяли на себя? Больше того, показали, что Зайцев пытался их разнять, уговорить.

— Все правильно. Все так и было. — Турантаев улыбнулся.

— Да, но зачем? Зачем он это сделал?

— Зачем? Думаю, его возвращение в Адычан и провокация с дракой — звенья одной цепи. Для нас пока ясно одно: у Зайцева появилась надобность прервать отпуск и немедленно приступить к работе.

— Да, но могло же, товарищ подполковник, случиться и так, что его не отозвали бы. Не забери милиция одного из них...

— Могло, — согласился Турантаев. — В таком случае он предпринял бы другой ход. Какой? Мы не знаем. Но его отозвали. Из этого и будем исходить. Нас интересует: что заставило его поступить так? Соскучился по работе? Это на него не похоже. Истратился, и ему понадобились деньги?

— Вряд ли. За отпуск он получил солидную сумму. При его прижимистости на такие деньги можно жить целый год.

— А жадность? Его жадность к деньгам?

— Я тоже было подумал об этом, но Николай Спиридонович меня разубедил. Ведь действительно, порыбачь Зайцев каких-нибудь десяток дней в разгар путины — заработал бы куда больше денег, чем в кочегарке.

— Точно. Тогда что же им двигало, если не материальный расчет?

— Другая цель.

— Но какая?

— Бог его знает...

— Не бог — мы должны знать, лейтенант.

Выдержав паузу, Черенков спросил: а что, если на основании полученных сведений взять Зайцева под стражу через милицию, предъявив ему обвинение как зачинщику драки и пьянки в рабочее время, а тем временем что-нибудь предпринять? Подполковник не согласился: «Вряд ли из этого что получится. Только вспугнешь. А испуганный зверь далеко бежит».

Низко склонив голову, как бы рассматривая что-то на полу, Турантаев медленно заходил взад-вперед.

— Юрий Васильевич, — остановился он вдруг. — Вот вы давеча обмолвились насчет открытия. Если бы Христофор Колумб тыкался со своими кораблями во все стороны, желая вообще что-нибудь открыть, он бы не открыл ничего. Вот мы иногда мечемся во все стороны или сбиваемся на шаблон. На обкатанную дорогу. Итак, мы должны уверовать: Зайцев — враг, скрывающийся от возмездия. Он должен быть разоблачен. Но это дело будущего. Сейчас же вы, Юрий Васильевич, как можно скорее, но с величайшей осторожностью должны выяснить... что?

— Что заставило его так поспешно покинуть Северогорск и возвратиться на работу?

— Именно! — подхватил Турантаев. — Это надо выяснить в первую очередь. В три часа у меня будет Оллонов, и мы втроем посоветуемся, что еще надо будет сделать.

Во второй половине дня, когда они втроем обсуждали дело Зайцева, кто-то нетерпеливо постучал в кабинет и, не дожидаясь ответа, рывком дернул дверь. Из полутьмы проступило белое, как снег, лицо инженера Орешкина.

Ударившись плечом о косяк, он неловко шагнул раз-другой и остановился, теребя шапку в руках. Видно было, ему хочется что-то сказать, даже крикнуть, но сил не хватает.

— Иван Александрович?! — подполковник Турантаев привстал. — Да проходите, проходите, пожалуйста. Что с вами? На вас лица нет.

— Беда, товарищи... ЧП... — тяжело, прерывисто выдохнул главный инженер, преодолев, наконец, оцепенение. — Вы ведь знаете, над чем я работал. Ах, как все нелепо получилось!

— Над чем вы работали, знаем. А вот что случилось...

— Просто с ума можно сойти... пропали мои труды... пропал новый минералоискатель!

— То есть, как пропал? — подполковник переглянулся с коллегами. — Вы хотите сказать, что его не приняли?

— Что вы! — Орешкин замахал руками. — Если бы это! Наоборот, у меня и сомнений не было... Айсен Антонович, разрешите, я по порядку...

— Пожалуйста. Именно этого мы от вас и ждем, — подчеркнуто спокойно произнес подполковник, и это подействовало на инженера.

Орешкин достал очки, протер стекла платком и, оседлав ими небольшой, с горбинкой нос, взглянул на ручные часы:

— Примерно часа три тому назад я завершил работу над минералоискателем. Еще утром мне удалось сделать последние расчеты. Все это я выписал на бланке с грифом «Совершенно секретно», и вот, представьте себе, исчез... бланк-то.

— Каким образом?

— Ума не приложу, — дернул бородкой Орешкин и снял очки. — Исчез, и все тут, — с натугой повторил он и вытянул из кармана пачку «Беломора». — Разрешите?

Турантаев кивнул: курите, дескать.

— Иван Александрович, — нарушил молчание подполковник. — Мы просим вас подробно припомнить, чем вы занимались в течение дня, когда именно обнаружили пропажу, ну и так далее. Вспомните, пожалуйста, и расскажите.

Орешкин торопливо и жадно затянулся, положил недокуренную папиросу в пододвинутую Черенковым пепельницу, и, близоруко щурясь, глухо и медленно роняя тяжелые для него слова, стал рассказывать...

Еще утром он нашел оригинальное конструктивное решение одного из последних узлов прибора. Тут же внес коррективы в прежние расчеты. Еще раз просмотрел все и аккуратно перенес основные формулы и схемы на бланк с грифом. Интересно, думал Орешкин, шагая из угла в угол по кабинету, как там, в Главке, отнесутся к этой новинке? Да, надо детально изложить в письме принцип работы прибора, продумать технико-экономические обоснования.

С этими мыслями он вышел из кабинета, захлопнул дверь, дважды повернул ключ в замочной скважине и направился было к машинописному бюро, но его окликнула секретарь-машинистка: там-де никого — все на обеде.