— Не стоит. Спасибо вам, Николай Спиридонович. Боли уже совсем не чувствую. А может, разрешите мне временно пристроиться прямо здесь, в отделении?

— Ни в коем случае. Да вы не волнуйтесь, нас не стесните. Мы, северяне, гостю всегда рады.

Они шли узкой горбатой улочкой, застроенной одно- и двухэтажными домами. Городишко был тих, завален снегом. Изрядно потрудившаяся за день пурга выдохлась, на улицах было много прохожих. Но Черенкову, привыкшему к лихорадочной сутолоке больших городов, казалось, что здесь, в Адычане, до невероятности малолюдно.

Он заметил с некоторым удивлением, что весь этот деревянный и сонный городок врастал в темное зимнее небо несчетными столбами дыма. Жители, видать, как только приходят с работы, тут же первым делом растапливают печи.

Первое, что бросилось в глаза Черенкову, когда они, раздевшись в прихожей, прошли в гостиную, это прибитая над тахтой шкура белого матерого медведя и лосиные рога, обвешанные крест-накрест охотничьими ружьями.

— Вы это сами... добыли? — поинтересовался Черенков, рассматривая желтоватую подпалину на медвежьем ухе.

— Да, это я подпалил ему ухо, когда он пошел на моего напарника.

Проводив лейтенанта на кухню, Оллонов вышел во двор и тут же вернулся с большой мерзлой рыбой в руках. Он расстелил на полу газету, поставил рыбу на голову и принялся чистить ее.

— Сейчас я угощу вас национальным блюдом, — ловко орудуя охотничьим ножом, проговорил Оллонов и поинтересовался, слышал ли лейтенант что-нибудь о строганине. — А то она не каждому с первого разу по вкусу.

Когда на столе все было готово, он достал из шкафа графинчик и поболтал им:

— Для закрепления, так сказать, нашего знакомства. Пойдем потом в кино. Я взял два билета, а жена звонила: задержится на работе.

Разговаривая, Оллонов как-то незаметно перешел на «ты» и легко перевел беседу на служебные дела, стал советовать, с чего лучше начинать новичку.

— Прежде всего тебе надо поближе познакомиться с людьми, а для этого, как я думаю, будет полезно подготовить хорошую лекцию. Надо, чтобы люди узнали тебя, послушали. Но к беседе готовиться тщательно. Геологи, сам знаешь, народ грамотный, им палец в рот не клади. Материал для беседы подберем вместе.

— Товарищ капитан, скажите...

— Давай договоримся, не называй меня по званию, тем более дома.

— Хорошо. И я вас прошу: зовите меня просто Юра. Я вот о чем хотел спросить. В справке я читал о работах главного инженера экспедиции. Насколько запомнил, Орешкин его фамилия. Что вы можете сказать о нем, хотя бы как о человеке?

— Иван Александрович — голова. Во время войны работал ведущим инженером-конструктором на военном заводе. Сейчас пишет научные труды, об этом ты уже знаешь. Словом, человек он настоящий. Одно плохо: детей у него нет. Сейчас ждет племянника. Скоро должен демобилизоваться из армии. А вообще Иван Александрович — человек душевный, иногда даже излишне доверчив. Познакомишься — убедишься сам. А теперь давай собираться, а то, чего доброго, в кино не пустят.

Придя к себе на квартиру, Дроздов долго не мог успокоиться. Он с неведомой ему ранее грустной, старческой злобой думал о том, что он уже не молод и что из всей проклятой жизни нельзя вернуть и минуты, чтобы прожить ее по-другому.

Состояние квартиранта сразу привлекло внимание хозяина избушки, и тот на ломаном русском языке спросил, не захворал ли он.

— Видать, простыл малость на море, — нудным, скрипучим голосом ответил постоялец и, словно его в самом деле знобило, принялся растирать себе грудь.

— Чай надо, крепкий чай, горячий, карасо будет, — засуетился хозяин у электрического чайника.

— Не беспокойтесь, не надо. Я лучше лягу отдохну, — нарочито простуженным голосом прохрипел постоялец и стал раздеваться.

Было уже далеко за полночь, а Дроздов так и не сомкнул глаз. Глядя в потолок, он перебирал в памяти свое прошлое, которое теперь проклинал. Потому, что оно, это прошлое, — виной всему.

Да, он жил не так и вел себя не так, как все люди. В этом, именно в этом, наверное, весь корень зла. Он любил беззаботную, сытую жизнь. Завидовал тем, кому везло в жизни, и вот теперь пришла пора за все расплачиваться сполна.

Подумав о расплате, Дроздов невольно поежился. Черт его дернул идти в эту полицию! Да и кто знал, что все так кончится. Пёрли-то как! Казалось, вот-вот победа. И вдруг все прахом. И вот теперь финиш.

На милость МГБ рассчитывать не приходится. Даже излови он трех таких пришельцев «оттуда». Выходит, остается ему одно — выслушать этого, а потом уже решать...

Вдруг скрипнула промороженная в стыках дверь кухни — Дроздов приподнялся на койке, вглядываясь в темноту прихожей, замер.

— Кто там? — окликнул он, еле сдерживая дрожь в голосе.

— Старик! Кто-то зашел... — крикнул он, не дождавшись ответа.

— Мой торук зашел. Замерз. Че так баишься?

— А... кто он? Этот... откуда он?

— Это мой догор[2], собака мой.

— Тьфу ты! — плюнул в сердцах постоялец. — С ума сойти...

— Ай-ай, крепко хворал, — покачал головой хозяин и накинул на «больного» свою оленью доху.

За несколько дней лейтенант Черенков неплохо изучил свое «хозяйство». Познакомился с начальником экспедиции, главным инженером Орешкиным, другими сотрудниками и, к своему огорчению, ничего особенного, что заслуживало бы серьезного оперативного внимания, не обнаружил. Где же те захватывающие трудности, о которых ему твердили в школе?

Все буднично, обыкновенно. Геологи исследуют в «камералках» заготовленные летом образцы минералов, составляют отчеты и планы предстоящих поисков. Никаких больших открытий, по их словам, в ближайшее время не предвидится. А что выйдет из попытки главного инженера изобрести новый минералоискатель, тоже неизвестно. Не первый год, как признался сам Орешкин, ломает он голову над ним, и не только он, целые научные учреждения, с которыми имеет непосредственный контакт. Не видно никаких перспектив и по делу бывшего полицая Дроздова. Правда, он уже получил некоторые сведения о поведении кочегара, но до завершения дела ой, как далеко...

Делясь своими соображениями по работе на порученном участке, лейтенант Черенков, хоть и не высказывался в открытую, но капитан Оллонов видел, что его подшефный чем-то недоволен. Поэтому однажды он как бы между прочим спросил его об этом.

Лейтенант признался:

— Я рад, что меня направили работать именно к вам, Николай Спиридонович. Думаю, многому научусь. У вас большой опыт. С вами мне вообще легко. Но... — он сделал паузу и посмотрел Оллонову в глаза. — Но меня несколько не устраивает работа. Там, в школе, нам говорили о многих захватывающих вещах, интересных операциях. А вот столкнулся — увы! — ничего подобного. Скука.

— «И душа полна нездешней силой, и в душе горит нездешний свет». Так, что ли, дорогой Юрий Васильевич? — Оллонов положил ему руку на плечо. — Ты извини меня, но ты глубоко заблуждаешься. Интересное для нас, конечно, мы сами должны искать. И искать в повседневных, будничных делах. Для этого нас и поставили. Труд чекиста не всегда романтика, не везде приключение. Мы, как пограничники, только наша граница везде. Это в книгах мы, как правило, все герои и будто только тем и занимаемся, что ищем-ловим шпионов да диверсантов. Однако лучше держать границу на замке, не дать ее нарушить. Так и стране, народу нашему спокойнее строить новую жизнь.

...Начальник райотдела МГБ подполковник Турантаев пригласил к себе нового сотрудника. Правда, он с ним уже беседовал на второй день после приезда Черенкова в Адычан, он хотел более подробно узнать, как освоился тот с работой. Причем особый интерес проявил к делу Зайцева.

Детально и увлеченно, даже излишне эмоционально (это он и сам чувствовал) докладывал лейтенант о полученных им новых фактах в поведении кочегара, очень важных, по его мнению.