— Прекратите. Не знаю, как ваша фамилия...

— Орешкин! Орешкин моя фамилия.

— Ну, допустим. Так вот, гражданин Орешкин, давайте побеседуем откровенно. Это в ваших же интересах.

— Еще раз повторяю: я ничего не знаю. Чего же вы от меня хотите узнать?

— Для начала хотя бы ваше настоящее имя.

— Но я уже назвал. Да вы и сами знаете. Имя — Павел, по отцу — Ильич.

— Ну ладно, продолжайте.

— Родился в Ленинграде, там же и вырос...

— Понятно, — полковник досадливо махнул рукой. — В Ленинграде, действительно, жил Павел Орешкин. Он потерял родителей. Был на фронте. А теперь находится в Германии, где, к вашему несчастью, я и встретился с ним. Вижу, мы с вами сегодня ни до чего не договоримся. Сделаем так: сейчас мы расстанемся, а вы в камере, на досуге, хорошенько все обдумайте, и потом, я надеюсь, мы найдем общий язык.

— Это что, арест?

— На этот раз вы поняли правильно. Кстати, распишитесь в ордере.

— Значит, решили состряпать дело? Пардон, ничего не выйдет! Я не серый. На липу меня не возьмете! Трудно будет...

— Будем надеяться, обойдется. Расписались? Теперь все, что у вас есть в карманах, положите вот сюда на стол. Все? Очень хорошо. А теперь идите. Вас уже ждут.

Обернувшись, задержанный увидел в дверях конвоира. Проходя мимо автоматчика, он обернулся и кинул через плечо:

— Имейте в виду, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться. Блефуете! Но на мякине меня не проведешь!

— Ишь, разошелся, — усмехнулся Вагин, когда за арестованным закрылась дверь. — Твое мнение, Айсен Антонович?

— Полагаю, он и есть «Вольф». Уж больно не понравилось ему упоминание о волке. Ассоциация. А почему бы нам сразу не предъявить ему кое-какие улики?

— Было у меня такое желание. Воздержался. Посмотрим, что там раскопал Марченко. Сообразуясь с этим и будем работать. Пригласите майора, если он уже вернулся.

Турантаев позвонил Марченко.

— Айсен Антонович, разрешите нам всем вместе зайти, — отозвался тот. — Есть кое-что интересное.

Вскоре Марченко, Оллонов и Черенков вошли в кабинет.

— Ну, показывай, — попросил Турантаев майора, когда все подошли к столу.

— Вот, — Марченко раскрыл чемодан и достал из него пиджак. — Посмотрите, что я обнаружил: вшитый фотоаппарат, а в борту прощупывается ампула.

— Понятно. Ну, а еще что?

— Больше ничего, товарищ полковник.

— Не густо, — подытожил Турантаев. — Хотя и этого достаточно. Рация, шифр и прочее, видимо, где-то упрятаны. Надо будет все вещи осмотреть еще раз. Вместе с Оллоновым сделайте это.

— Ясно, Айсен Антонович.

— Кроме того, вместе же займитесь вот этой штучкой, — Турантаев достал из ящика стола изъятый у Павла позолоченный портсигар с вмонтированной в него зажигалкой.

— Точно такой же у Ивана Александровича, — вспомнил капитан Оллонов.

— Знаю. О нем речь потом. Борис Иванович, может, у вас к товарищам что есть?

— Все ясно, — заключил Вагин. — Пусть выполняют ваши указания, а завтра побеседуем с Вольфом еще раз. Да, Иван Петрович, как там Яна Дмитриевна?

— Плохо с ней, — ответил Марченко и подробно рассказал о том, что произошло после обыска.

— Жаль девушку. Но что поделаешь? — вздохнул Вагин, разводя руками. — Надо помочь ей оправиться. Возьми, Айсен Антонович, это на себя.

Утром Павла снова вызвали на допрос. Как и накануне он держался свободно, старался не выказывать признаков волнения. Положив ногу на ногу, безучастно уставился в окно. Но вот он повернул голову, поглядел в глаза полковнику и слегка растерялся. Взгляд того не выражал ни ненависти, ни злобы к арестованному, ни даже простого любопытства. Можно было подумать, что он, Орешкин, мало интересует органы МГБ, и что этому пожилому человеку все о нем уже давно известно. Арестованный опустил голову, но перед ним по-прежнему стояло лицо полковника с редкими, но глубокими морщинами, с поседевшими висками, со светлыми бровями, из-под которых спокойно смотрели внимательные серые глаза.

Вагин взял листок бумаги, остро отточенный карандаш, покрутил его в пальцах и, чуть подавшись к задержанному, спросил:

— Ну как, что-нибудь решили?

— Мне решать нечего. Я еще вчера вам все сказал, — арестованный посмотрел на полковника и откинулся на спинку стула.

— Это по-вашему. А по-нашему, вы еще и не начинали рассказывать.

— Ну что, что я вам должен рассказать? — как будто искренне удивился арестованный. — Если вы решили состряпать дело, валяйте, но я не подпишу ни одного протокола. Я сразу понял: вы кого-то ищете, но не нашли, и решили отыграться на мне. А что? Орешкин только прибыл, его никто не знает, вполне подходящая кандидатура, — он выдавил подобие улыбки. — Можно сфабриковать такое дельце, будь здоров! Пальчики оближешь! Можно доказать, что я не я, не Павел Орешкин, а шпион и еще черт знает кто...

— Прекратите, — строго оборвал арестованного Турантаев. — Вы не на вечеринке. Ведите себя поприличнее. То, что вы Орешкин и Павел, никто не отрицает. Вчера Борис Иванович пошутил. Ни в какой Германии он не был, как не был и советником. Больше того, будь он в Германии, будь он трижды советником, кто бы ему разрешил встречаться, вести какой-то разговор с перемещенными лицами...

— Ну вот, видите?! — повеселел арестованный. — Я же говорил...

— Вы напрасно спешите, напрасно радуетесь, — осадил его Турантаев, — ясно и то, что вы шпион.

— Опять двадцать пять, — усмехнулся Павел, но поежился так, словно ему за шиворот вылили ковш холодной воды. — Опять шпион. Подумать только. Докажите! До-ка-жите!

— Докажем. Каждому овощу свое время, — подполковник снисходительно улыбнулся. — Но учтите, это будет уже не в вашу пользу. Пока не поздно, ответьте: будете давать показания добровольно?

— Какие еще показания? Что вы пристали?!..

— Ну ладно, вижу, сами вы вряд ли начнете рассказывать. Что ж, поможем. При осмотре ваших вещей мы обнаружили...

— И там уже успели порыться?..

— Вы слушайте, что вам говорят! — повысив голос, прервал арестованного Вагин.

— Так вот, — снова начал Турантаев, — при осмотре ваших вещей мы изъяли пиджак, — он открыл чемодан, вынул из него пиджак. — Ну, вы не станете отрицать, что он ваш? Так вот, в этом пиджаке мы обнаружили вшитый шпионский фотоаппарат и ампулу с ядом.

— Фотоаппарат?! Ампулу с ядом? — Это же провокация! Провокация чистейшей воды. Вы сами это все вшили. Ничего там не было! Не было, слышите...

— Было. Вы лучше скажите, какая разведка вас так снарядила?

— Я его купил. Я купил костюм перед демобилизацией. И повторяю, никакого фотоаппарата и ампулы там не было.

— Значит, с пиджаком провокация? Что ж, пойдем дальше. Я почему-то думаю, что скоро мы поймем друг друга. Посмотрите вот на этот текст. Это перехваченная нами радиограмма, — он передал арестованному небольшой листок бумаги, — а это ее расшифровка, — и подполковник подал ему второй лист.

Посмотрев на листки, арестованный надолго задумался.

— Ничего я вам больше не скажу.

— Дело ваше. Мы не настаиваем, — сказал Турантаев. — Управимся сами.

Несколько часов спустя Вагин и Турантаев снова вызвали шпиона.

— Ну как, не передумали?

— Я все обдумал. Ваша взяла. Я, действительно, шпион, и у меня нет другого пути, как честно рассказать обо всем.

— Очень хорошо. Но раз уж решили рассказать, предупреждаем, — Вагин постучал пальцем по столу, — говорить только правду. Всякая изворотливость, полуправда, недомолвки только усугубят ваше положение. Хотелось бы, чтобы вы усвоили эту истину раз и навсегда.

— Я понял вас.

— А коли так, не станем откладывать. Для начала назовите свою кличку.

— Мой псевдоним «Вольф».

Турантаев и Вагин переглянулись.

— Кличку-то вы свою оправдываете, — как бы между прочим уронил Турантаев.

— Я не понял...

— Айсен Антонович хотел сказать, что вы, как волк, больше работаете за городом. Людей избегаете.