— Вот несчастье! Что делать, ума не приложу. Вы как себя чувствуете?

— Пить, — морщась, простонал Новаков.

— Сейчас, сейчас что-нибудь придумаем. Мы определим вас на одну квартиру. Люди там надежные. Они наверняка передадут вас советским командирам, а те доставят вас в госпиталь. Все остается в силе. Вылечитесь — добейтесь направления в другую часть. Вы меня поняли?

— А что я им скажу...

— Скажите, что были в разведке. Но, думаю, вас особо не станут расспрашивать. Вы ранены, нуждаетесь в госпитализации. А пока потерпите.

Шеф снова сел за руль. Вскоре они подъехали к небольшому хутору. Шеф и Мэнсфилд помогли Новакову выйти и подвели к стоявшему в глубине двора домику.

— Мы — советские разведчики, — обратился шеф на ломаном немецком языке к хозяину дома. — Только что ранило нашего товарища, мы вынуждены оставить его у вас. Сегодня здесь будут наши войска. О нем, — как бы с трудом подбирая нужные слова и показывая на раненого, продолжал шеф, — вы должны сообщить красноармейцам. Да не вздумайте... — шеф показал кулак.

— Что вы, герр офицер, как можно. Все будет исполнено, — заверил хозяин.

— Надеемся. Ну, выздоравливай, — обратился шеф по-русски к Новакову, — до встречи: — Он слегка пожал агенту руку, наклонившись, поцеловал в щеку и зашептал на ухо: «Это ярые антифашисты, они сделают все, как им приказано. Так что мужайтесь. Ваша рана не опасна. Адрес тот же. Уверен, что мы с вами еще встретимся...»

Действительно, к вечеру хутор был занят советскими войсками, а еще через несколько часов Новаков был направлен в госпиталь. Как и предполагал шеф, никто не интересовался у Новакова тем, как и при каких обстоятельствах он был ранен. Мало ли раненых на фронте?

И хотя рана у Павла оказалась серьезной, она была не опасна для жизни. Поэтому через три месяца он выписался из госпиталя и выехал на службу в одну из частей, дислоцировавшихся в Австрии...

— Так, — выслушав шпиона, заключил полковник Вагин. — Ясно, что вас ранили преднамеренно. Ведь Павел Орешкин тоже ранен и, заметьте, в правый пах.

— Сейчас-то я догадываюсь, а тогда мне было не до этого.

— Сейчас вы получите ручку и бумагу, постарайтесь подробно изложить все, о чем рассказали. И кстати, не забудьте описать внешность ваших хозяев. Если знаете другие их фамилии, клички, укажите обязательно. И вот еще что: когда вы в последний раз виделись с Мэнсфилдом?

— После ранения я их не видел. Честное слово. Где они и что с ними, не знаю и знать не хочу!..

— А чемодан? Чемодан кто вам передал?

— Какой-то человек. Я его видел впервые. Он сказал, что все это от Мэнсфилда.

— Ну, хорошо. Берите бумагу и идите.

Отослав шпиона, Вагин посмотрел на Турантаева.

— Видал, как разговорился? Не остановишь. С ним-то теперь ясно. Меня сейчас занимает Штейн, который теперь Мэнсфилд. Знал я во время войны одного Штейна. Капитана. Неужели судьба свела нас снова? Ну, а что там с экспертизой?

— Через час, полтора акт будет у нас.

Вагин посмотрел на часы.

— Если так, пойдем перекусим. Кроме того, хотелось бы сегодня же побеседовать с геологом.

— Это не проблема.

Как только Вагин и Турантаев вернулись в кабинет, пришел капитан Оллонов с результатами вскрытия.

Вагин быстро пробежал глазами текст и прочитал вслух заключительную часть:

— «...Смерть наступила в результате отравления сильнодействующим ядом, который, возможно, был принят с дымом выкуренной папиросы».

— Папиросы?! — ошеломленно переспросил Турантаев. Он подошел к столу, выдвинул ящик, достал из него портсигар. — Проверить вот эти... — раскрыл портсигар, положил его на стол.

— Почему именно эти? — живо заинтересовался Вагин.

— На допросе он попросил закурить. Я же не курю, ну и подсунул ему его же портсигар.

— И не проверяя можно сказать — отравлены. Тут вы, Айсен Антонович, маху дали.

— Но позвольте! — вмешался капитан Оллонов. — Что ему, ампулы было мало?

— Ампулы, Николай Спиридонович, ему было вполне достаточно. А папиросы предназначались совершенно для других. Так что, по-моему, все логично.

— А ведь я у него тоже закуривал, когда мы его брали. Я, правда, не курю, так, для предлога...

— Вот вы сказали, Борис Иванович, все логично, — хмуро проговорил Турантаев. — По-вашему, логично и то, что я, старый дурак, не учел такой простой вещи?!

— Напрасно терзаешься, — остановил его Вагин. — Я уже как-то говорил, что это могло произойти с каждым. Все мы люди, и никто из нас не застрахован от ошибок. Всего никогда не предусмотришь. Так что лучше бери бумагу и выноси постановление. Пускай исследуют папиросы. Задали мы работенки экспертам. — Вагин улыбнулся. — А пока побеседуем с геологом.

Турантаев созвонился с Иваном Александровичем Орешкиным и пригласил его к себе. Минут через десять Орешкин вошел в кабинет. Поздоровавшись, он весело улыбнулся:

— Ну-с, чем могу служить?

— У нас к вам, Иван Александрович, очень важное дело, — усаживаясь рядом с геологом, начал Вагин. — Дело государственной важности. Мы располагаем точными данными, что вашей экспедицией и лично вами заинтересовалась одна иностранная разведка.

— Вот как! А я, признаться, о случае с бланком уже забыл. Правда, я понимаю, что наша работа кое-кого может заинтересовать. И насколько я догадываюсь, вам об этом сообщил Павел, — он с гордостью посмотрел на полковника.

— Что же, — Вагин помолчал секунду, как бы собираясь с мыслями. — Об этом мы, действительно, узнали от человека, которого вы назвали Павлом.

— Что? Как вы сказали?! Назвал Павлом? — изменившимся голосом зачастил Орешкин.

— Вот именно. Тот, кто выдает себя за Павла, на самом деле... — шпион.

— Это какое-то недоразумение. Кроме Павла, у меня никого не было. И никто за него себя не выдавал.

— Иван Александрович, вы меня не поняли. Мы знаем, что кроме человека, которого вы приняли за племянника, к вам никто не приезжал. Но это не племянник ваш, не Павел, а иностранный разведчик.

— Ничего не понимаю, — Орешкин растерянно смотрел на присутствующих.

— Иван Александрович, — вмешался Турантаев, — посмотри вот эти фотоснимки и скажи, кто это.

Орешкин мельком взглянул на фотокарточки.

— А что тут смотреть? Павел это.

— Вот тут, Иван Александрович, и весь фокус. Дело в том, что вот здесь сфотографирован действительно ваш племянник Павел, а вот на этом снимке — тот, кто нами арестован как шпион, как агент иностранной разведки. Его-то вы и приняли за Павла.

Слушая, Орешкин несколько раз порывался закурить, но вспомнив, что никто из присутствующих не курит, воздержался. Однако Вагин заметил с загадочной улыбкой:

— А вы не стесняйтесь, закуривайте.

Геолог достал из кармана позолоченный, с вмонтированной зажигалкой, портсигар, размял папиросу пальцами и прикурил.

— Разрешите и я одну испорчу,— протянул руку капитан Оллонов. Вагин и Турантаев переглянулись. Закурив, Оллонов повертел портсигар в руках.

— Точно такой же, как и у этого, — кивком головы он показал на дверь.

— Это же он мне и подарил.

— Позвольте, Иван Александрович, я его сравню с тем.

— Пожалуйста.

У себя в кабинете Оллонов открыл сейф, достал изъятый у шпиона портсигар, переложил в него папиросы Орешкина, вернулся и отдал портсигар геологу.

— Копия того. Разрешите, товарищ полковник, выйти, дело неотложное есть.

Оллонов позвал Черенкова в фотолабораторию и показал ему портсигар.

— Будешь помогать мне. Я буду разбирать, а ты запоминай, какая деталь откуда.

— Но вы его уже потрошили!

— Это другой. Я его только что у Ивана Александровича взял.

— Понятно.

Оллонов достал перочинный ножичек с большим набором инструментов и принялся за дело. Отвернув два шурупа, на которых крепилась верхняя крышка, он легко разделил портсигар на две части. После этого вгляделся в отверстие в месте крепления зажигалки. Не обнаружив ничего подозрительного, он стал вынимать зажигалку, раскладывая миниатюрные детали по очередности их извлечения. Вскоре в его руке оказалась зажигалка, из донышка который торчал тонкий, с волосок, проводок.