— Ну так как, будем читать?

Шпион выпрямился, и вместо ответа спросил:

— Можно попить? — он покосился на стоявший на столе графин. Получив разрешение, дрожащей рукой налил в стакан воды и, как бы боясь, что у него могут ее отнять, жадно выпил. Поставив стакан на место, выдохнул:

— Читать нет смысла. Я понял, вам действительно все известно. Все. Значит, мне конец?

— Опять вы за свое. Хотя, скажу вам, если и дальше будете вести себя так, то...

— Как? — шепотом переспросил шпион.

— А вот так: до сих пор вы были с нами не откровенны. Вы многое скрыли. О том, как вы оказались на службе у иностранной разведки, вы нам насочиняли. Не рассказали, чем занимались. Как проникли в армию. По сути, ничего не рассказали и о своих шефах. Вот если вы на все эти вопросы дадите исчерпывающие ответы, у вас появятся какие-то шансы на спасение. Вот так. А теперь выбирайте.

Шпион снова попросил воды и, помолчав с минуту, изобразил на лице раскаяние.

— Да, верно. Кое-что я скрыл. Я думал, вы не узнаете. Я не хотел терять любимую. Но теперь уже все, — он махнул рукой. — Расскажу. Все расскажу. Спрашивайте...

— А что спрашивать? Перед вами поставлены конкретные вопросы, вот на них и отвечайте.

— Но это длинная история, — сказал шпион после минутной паузы.

— Ничего, послушаем. А начать можете со своей настоящей фамилии и с того, как вы стали изменником.

Шпион словно проглотил застрявший в горле комок и сдавленно произнес:

— Новаков я. Павел Новаков. Сейчас расскажу вам и о том, как оказался у немцев...

Он закрыл глаза. Перед его мысленным взором четко предстали события того дня, когда он изменил Родине. Вот он, как и другие солдаты, в составе взвода, с винтовкой в руках, с подсумком и гранатами на поясе короткими перебежками под сильным огнем противника медленно, но настойчиво продвигается к тракторному заводу. Огонь со стороны немцев усиливается. Взвод редеет, но те, кто еще остался, падая и снова поднимаясь, рвутся вперед. Вдруг бежавший рядом с Павлом солдат вскрикнул, выронил винтовку и стал медленно опускаться на землю. Новаков глянул на его перекошенное от боли лицо, и в это мгновенье прямым попаданием снаряда солдат был разорван надвое. Новаков с криком ужаса метнулся за развалины.

Вспомнив сейчас об этом, шпион открыл глаза и, желая избавиться от неприятного воспоминания, стал следить за ногами полковника. Однако это не помогло, и перед ним вновь ожило прошлое. Вот он преднамеренно оторвался от взвода, спрятался в подвале разрушенного дома. Ночью, обходя горящие здания и избегая освещенных мест, он перебрался на сторону врага. А дальше — плен, допросы, вербовка, разведшкола. Помолчав еще некоторое время, Новаков, не торопясь, тихим голосом пересказал эти события.

— Так, — выслушав шпиона, произнес Вагин. — Похоже, что сейчас вы рассказали правду. Ну и чем же вы занимались после школы?

— Ничем. Заставляли только агитацию вести в лагерях советских военнопленных.

— Назовите преподавателей школы.

— Я могу назвать только их клички. Правда, был там один майор по фамилии Штейн.

— Как вы сказали? — быстро переспросил Вагин.

— Штейн. Но после разгрома Германии, насколько мне известно, он сменил фамилию и стал Мэнсфилдом.

Вагин и Турантаев переглянулись.

— Скажите, — обратился к шпиону Турантаев, — как вам удалось завладеть документами Орешкина?

Шпион помялся.

— Об этом я могу только догадываться. Мне их вручил все тот же Мэнсфилд. А как это все произошло, я вам сейчас расскажу...

Поздним апрельским вечером последнего года войны по Берлину на большой скорости шла новенькая пятиместная машина марки «Хорьх». Сравнительно светлая ночь позволяла водителю вести машину не зажигая фар. Попетляв по городу, «Хорьх» свернул в темный переулок и заметно сбавил скорость. Еще через минуту шофер выключил зажигание, и машина покатилась по инерции. Проехав таким образом метров пятьдесят, водитель приоткрыл дверку кабины, посмотрел назад и тут же повернул налево. Поровнявшись с небольшим домом, скрытым со стороны улицы высоким густым кустарником, шофер притормозил. Из машины выскочили трое. Все они были в штатском. Машина тихо покатилась дальше. Проехав два квартала и повернув направо, шофер включил зажигание и, старательно объезжая воронки от бомб, повел машину в центр города.

Двое высадившихся из машины были высокого роста. Третий же заметно отличался от них: низок, тучен. На его широких округлых плечах небрежно висел темный плащ. По тому, как он держался со своими спутниками, по его манерам, было ясно, что он старший.

Человек в плаще шел впереди и через несколько метров свернул на узкую, выложенную из бетонных плит, дорожку и повел своих спутников вдоль высокой красивой ограды. Здесь он открыл калитку и через двор подошел к двери стоявшего в саду особняка. Снова остановился и стал вслушиваться в ночную тишину. Его спутники зашептались между собой. Один из собеседников был заметно взволнован, хотя еще и не знал, зачем его пригласили сюда. Это был Новаков. Волнение, видимо, передалось и его учителю, майору Мэнсфилду, который всячески старался сохранить спокойствие, но это ему плохо удавалось.

Мэнсфилд посматривал на человека в плаще и думал. Думал о том, что должно сейчас произойти. Он понимал, что шеф, причинивший в свое время ему немало неприятностей, сейчас наоборот будет разговаривать с ним очень вежливо. Его волновало другое. Сегодня его воспитаннику будет дано важное задание, и от того, как тот его выполнит, во многом будет зависеть и дальнейшая судьба Мэнсфилда. Он тут же мысленно подсчитал. Это был шестой подготовленный им агент для переброски в Советский Союз. Пять первых, засланных в Россию в качестве советских военнопленных, якобы бежавших из лагерей, не вернулись. Все они были разоблачены. За их провал шеф разжаловал Мэнсфилда на одну ступень, соответственно снизилось и жалованье. Мэнсфилд никак не мог понять, почему хорошо подготовленные агенты проваливаются в России. Почему те же люди в других странах аккуратно выполняли задания и благополучно возвращались обратно?

Стремясь побороть все нарастающее волнение, Мэнсфилд достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Но тут же услышал голос шефа.

— Майор, погасите огонь!

Мэнсфилд поспешно выполнил приказ, бросил сигарету на землю и раздавил ее каблуком.

Войдя в дом, шеф плотно задернул толстые темные шторы, повернул выключатель, и просторная комната озарилась приятным, мягким светом. Взорам вошедших предстал богато сервированный стол. Мэнсфилд, любивший и никогда не упускавший возможности хорошо выпить и закусить, еле заметно улыбнулся и по укоренившейся привычке потер руки.

— Прошу, друзья, к столу, — начал шеф, — у нас еще порядочно времени, успеем поговорить о деле. А сейчас — вот, — он развел короткими толстыми руками, показывая на стол. Затем налил три стакана виски и предложил: — Выпьем за успех нашего молодого друга, — он кивнул на Новакова. — Я знаю, у вас, дорогой мой, большие перспективы на будущее. Вы еще молоды, но уже достаточно много видели, прошли хорошую школу, а с теми знаниями и навыками, что вы получили, можно творить чудеса. Но об этом потом, а сейчас, как я уже сказал, выпьем за успех весьма важного дела. Я подчеркиваю: ваш успех! — и, как бы здороваясь, резко склонил над столом тронутую сединой, с небольшой лысиной на макушке голову.

Майор Мэнсфилд поднес свой стакан к губам, отхлебнул глоток виски. То же самое сделал и шеф, и только третий некоторое время стоял молча, затем принялся пить мелкими, неторопливыми глотками, как бы изучал вкус содержимого. Это не ускользнуло от внимательного взгляда шефа. Подождав, пока все выпили, шеф назидательно заявил:

— Я вижу, дорогой мой, в школе вас не научили пить, а в нашем деле необходимо уметь все. Например, выпить литр русской водки и не опьянеть...

При упоминании о русской водке тот, к кому обращался шеф, сразу догадался, к чему весь этот разговор. Правда, он давно был готов к такому обороту дела, однако решил проверить свои предположения: