Средняя школа должна была стать временем, когда я начала узнавать, кем могу быть, я должна была создавать воспоминания и открывать свой собственный голос. Это шанс начать исследовать независимость и формировать ценности и цели в жизни. Но у меня ничего этого не было.

На меня натыкается мальчик, которого даже не знаю, и это заставляет меня сожалеть о том, что у нас так и не было возможности подружиться. Я хмурюсь и бормочу извинения, от которых он отмахивается, продолжая оживленно беседовать со своими приятелями.

Если бы я могла сделать все заново, без всех правил и давления, чтобы показать себя именно так, как хотели мои родители, что бы выбрала?

Как только подумала об этом, на меня обрушилось осознание, которое почти поставило на колени, воздух вырывается из губ, и я хватаюсь за платье из полиэстера, свисающее с моих плеч. Кто-то бросает на меня веселый взгляд, но я едва замечаю это.

Мама и папа не просто контролировали меня в течение многих лет, чтобы убедиться, что следую плану жизни, который они разработали, — я позволила им это, помогала им, не сопротивляясь достаточно сильно. Я сдалась и пошла на поводу, задушив свои импульсивные порывы и обуздав каждый свой каприз.

Капризы — это для детей, а ты уже взрослая женщина.

Любимая мамина критика заполнила мою голову. Забавно, что я могу быть взрослой женщиной, но родители по-прежнему относятся как к ребенку. Какие бы манипуляции они ни проводили, чтобы держать меня в узде, делая то, что, по их мнению, было лучше — то, что позволяло им хорошо выглядеть — было для них честной игрой.

Сколько раз отрезала части себя, чтобы делать то, что говорили, чтобы меня считали идеальной девочкой?

Большие части и маленькие, те, которые не казались заметными, и те, которые причиняли боль, чтобы сбрить то, чем я действительно являюсь. Все, начиная с того, что я не крашу волосы в веселый цвет, и заканчивая тем, что выбираю только те предметы, которые они хотели, вместо хора, истории женщин и факультатива по скалолазанию, который ввели в прошлом году, — потому что все, что я хотела, было не так важно, как сохранение того пути, на котором они хотели меня видеть. Я делала это, чтобы сохранить мир, в надежде, что однажды мне будет дарована награда за то, что могу сама распоряжаться жизнью. Делала это, потому что в глубине души не хотела разочаровывать их, если мое хорошее поведение было единственной причиной, по которой они обращали на меня внимание.

Потому что я боялась.

Я посадила себя в клетку так же, как и мои родители. Этому нужно положить конец.

Мое горло сжимается, когда смотрю через открытые двери на трибуны, где сидят семьи, пытаясь отыскать своих родителей и брата.

Церемония вот-вот начнется. Мои одноклассники стоят вместе со мной в очереди, ожидая, когда их выведут на футбольное поле в яркий, солнечный летний день.

Я должна быть здесь. Меня ждут. Но это не то место, где я хочу быть.

Пора перестать притворяться хорошей девочкой. Это никогда не было мной.

— Куда ты идешь? Мы уже начинаем, — говорит Дженна Тейлор, когда выхожу из очереди.

Я оглядываюсьчерез плечо, и это первый раз, когда она обращается ко мне напрямую. Она дочь мэра, та самая, которая устроила вечеринку, на которой Фокс был раньше. Сейчас мне кажется, что это было миллион лет назад, я так ревновала, когда он повел ее наверх. Эмоции пронеслись, как гневный прилив, захлестнув до такой степени, что я просто не могла больше стоять и терпеть его дерьмо, потому что не такая. Наверное, я должна поблагодарить эту девушку за то, что подтолкнула меня к тому, чтобы найти силы.

— Мне нужно в туалет, — солгала я. — Сейчас вернусь.

Она кривится. — Тебя не волнует, что ты пропустишь начало? Это как бы твоя фишка.

— Что именно?

— Школа. Умная милая девочка? Не знаю, ты всегда казалась большой ханжой, так как ты не тусовалась все четыре года здесь и была сосредоточена только на школе.

Я поднимаю бровь. — Много предполагаешь? — Поведя плечом, смотрю мимо нее на других студентов в очереди. Большинство из них не знают меня настоящую и никогда не удосуживались заглянуть за пределы репутации или слухов. — Если ты когда-нибудь нашла время поговорить, ты бы знала, что это совсем не я. — Ее брови вскидываются, и смущенный румянец проступает на щеках, и машу рукой. — Я очень рада, что все это закончилось. На самом деле меня не волнует ни это, ни то, что я пропустила начало.

Или пропустить всю эту бессмысленную затею, думаю я, уходя, чтобы улизнуть из кампуса.

Как бы мне ни хотелось вырваться из своей воображаемой клетки и взять то, что хочу — автостопом, если придется, — есть кое-что более важное, что я должна сделать в первую очередь. Кто-то более важный.

Как только я сворачиваю за угол и попадаю в боковой холл, ведущий на террасу, я достаю свой телефон и пишу брату. Он поехал отдельно от меня и наших родителей, так что он — моя единственная надежда выбраться отсюда побыстрее.

Мэйзи: Встретимся во дворе у северного здания.

Холден: Это не футбольное поле. Что ты делаешь? Ты в порядке?

Мэйзи: Я скажу тебе, когда ты придешь. Быстрее!

Холден: Отлично, уже иду.

Облегченно выдохнула и прислонилась к осиновому дереву, но Холден появился не сразу и я не обращаю внимания на его растерянное выражение лица и бросаюсь к нему.

— Черт побери, ты в порядке? — спрашивает, когда я хватаю его за руки. Он сжимает мои локти, чтобы удержать равновесие. — Разве церемония не должна вот-вот начаться?

— Да, хорошо, — говорю я торопливо. — Забудь о церемонии и дай мне свои ключи.

Его хватка на моих локтях усиливается. — Почему?

Я откидываю голову назад и сглатываю раздражение. У меня нет времени объяснять это, но он никогда не поможет, если я не дам ему что-то.

— Нет никаких требований, которые говорили бы, что я должна идти на церемонию, лучше пойду потусуюсь в пекарне Теи вместо того, чтобы следовать всем этим душным традициям.

Холден одаривает меня плоским выражением лица. — Верно, — говорит он. — Только вот, я полностью узнал выражение твоего лица. Выкладывай, что ты не договариваешь, или я не дам тебе ни хрена.

Я вздыхаю. — Холден.

— Не-а. Назови мне настоящую причину, по которой ты хочешь бросить.

Черт. Ладно. — Я иду к Фоксу.

Его взгляд застывает. — Серьезно? Не думаю, что это хорошая идея. После того, как он обращался как с дерьмом, ты просто прощаешь его? Может стоит послушать папу и держаться от него подальше.

— Ну, я не могу. — Держаться подальше от Фокса для меня никогда не было в планах. Отчаяние, прозвучавшее в голосе, заставило его сделать паузу. — Просто… можешь не поверить, но я знаю, что делаю? Ему нужна помощь, и я собираюсь оказать ее ему.

Холден отпускает мои локти и отступает назад, почесывая подбородок. — Я все еще не хочу тебя отпускать. — Он поднимает руки, когда я открываю рот. — Боже, как же ты раздражаешь, когда зацикливаешься на чем-то. Ты уверена? Мама и папа будут в ярости, а ты уже катаешься на коньках по такому тонкому льду, что он трескается. Думаю, они серьезно относятся к этой дисциплинарной школе.

— Знаю, но я уверена. — Я предлагаю ему полуулыбку и протягиваю руку за ключами. — Пришло время прекратить позволять тому, чего от меня ждут, диктовать жизнь. Это делает меня несчастной, и мне надоело чувствовать себя дерьмом, чтобы сделать счастливыми всех остальных.

На лице Холдена промелькнули противоречивые эмоции, но через несколько мгновений он кивнул. — Хорошо, не хочу, но мне неприятно видеть, как ты была несчастна в этом году. Просто будь осторожна рядом с этим парнем.

— Он не представляет для меня угрозы и никогда им не был. — Мое горло жжет, когда я снова думаю о тех материалах по делу об аварии и о том, чему научилась у Фокса. — Я собираюсь исправить то, что сломалось между нами.