Вот как мы должны быть. Вот так. Свободные, непривязанные, и перед нами открытая дорога.

Возбуждение от того, что мы едем на мотоцикле, держась за Фокса, резко заканчивается, когда он подъезжает к моему дому. Линия напряжения сковывает его спину, когда я схожу с него, и замираю, когда вижу папу и Холдена, наблюдающих за нами со ступенек под арочным каменным портиком.

Выражение лица отца меняется от удивления до чего-то непонятного, когда он переводит взгляд с меня на Фокса.

— Спасибо, что не оставил меня в затруднительном положении, — говорю я, возвращая шлем.

Фокс не отвечает, просто смотрит на меня, прежде чем завести мотоцикл и уехать.

Я не успеваю войти в парадную дверь, как передо мной стоят мой брат и отец.

— Что ты с ним делал?а — требует отец.

Он всегда был чрезмерно заботливым, поэтому часто соглашается со строгими мамиными родительскими решениями, но на меня так голос не повышает. Между ними двумя папа остается более собой, чем мама, но странная нотка в голосе заставляет мои шаги замедляться.

— У нас было задержание. Помнишь? — Пытаюсь пройти мимо них, но они оба оказываются передо мной. — Он просто подвез меня домой. Я не думала, что ты здесь. — Подняв брови, я смотрю между ними. — Эм, могу теперь пойти внутрь? Серьезно, у меня от тебя двоится в глазах из-за всей этой атмосферы «старых мужчин дома»..

— Не надо так ко мне относиться, юная леди, — ворчит папа.

— Моя девичья добродетель в полном порядке. — Я демонстративно кланяюсь. Холден кашляет, чтобы скрыть фырканье, а седые брови отца распрямляются. — Остыньте, ребята. Это была просто поездка.

Они наконец-то двигаются, когда я протискиваюсь мимо них.

— Я не хочу, чтобы ты приближался к нему, — говорит отец, выражение лица суровое.

Раньше он так часто улыбался. Мне этого не хватает. В большинстве дней я просто хочу вернуть человека, который смеялся вместе с нами.

— Согласен, — говорит Холден. — Я же сказал тебе, не хочу, чтобы он причинил тебе боль.

Все вокруг как заезженная пластинка. Как будто они все забыли о Фоксе и просто верят в то, что говорит город — что он плохая новость и извращенное чудовище, проблемное, как его отец. Это все чушь.

Я кручусь вокруг, устав от всего этого. — Почему, папа? Скажи мне.

Заискивающее выражение лица не предвещает ничего хорошего, и мой желудок сводит в комок. Всякий раз, когда я за последний год заводила разговор о Фоксе и его семье, даже чтобы вызвать хорошие воспоминания, мои родители становились такими. Сначала думала, что они просто расстроены — они потеряли своих друзей так же, как и мы с Холденом, — но теперь я задаюсь вопросом, не кроется ли за этим нечто большее.

Может, они что-то скрывают?

Может быть, Фокс не единственный, кто не хочет быть честным со мной.

— Почему, — повторяю я более твердо. — Я не ребенок, так что перестань относиться ко мне так.

Он открывает рот, затем проводит по нему рукой и резко качает головой. Повернувшись ко мне спиной, он устанавливает нашу систему безопасности, достойную Форт-Нокса. — Просто держись от него подальше, Мэйзи. Притворись, что Фокса Уайлдера вообще никогда не существовало, и все наши жизни станут лучше от этого.

Мой желудок подскакивает, когда я думаю обо всем, что моя семья не знает о наших с Фоксом отношениях.

Слишком поздно.

Сожаление проникает в душу, когда я въезжаю в гараж на складе. Как только паркую мотоцикл, мой большой палец находит старую вмятину в хроме, и я потираю ее.

Не знаю, что заставило сдаться и подвезти Мэйзи, вместо того, чтобы бросить, я колебался. Что-то в этом упрямом выражении лица сломалось при мысли о том, что я окажусь на мели, один. Я не выдержал и подвез ее.

Ее нарушенное обещание увело моего отца, и я наслаждался, катая ее целый час. Ощущение рук, обхвативших меня, и эхо ее тела, прижавшегося к моей спине, не покидает до сих пор. Звук ее радостного крика, когда мотоцикл рассекал по горным дорогам, повторяется, каждая минута выжжена в моем мозгу. На короткое время мне показалось, что все было так, как должно быть.

Чувства, которые я так долго подавлял и отвергал, разворачиваются в груди, отказываясь быть полностью задушенными и тяжелый вздох покидает меня.

Девушке, с которой я лазил по деревьям, нравилось ездить на мотоцикле. И мне это чертовски нравилось.

Она до сих пор носит тот самый чертов браслет с тех пор, как мы были детьми, узнал его, как только взял ее запястье, чтобы получше рассмотреть. Моя кожа покрылась колючками от осознания. Она носит камни как напоминание об океане, а я сделал татуировку на своей коже. Я помню тот день, когда нашел эти камни для нее.

Камни и ракушки, которые мы собирали, скопились в нашем ведре. Моя концентрация была сосредоточена на влажном песке в поисках большего. Холден шел позади, карабкаясь на скалу, выступающую из песка, в то время как Мэйзи сунула нос в бассейн с приливами у основания.

— Там есть крошечные рыбки, — сказала она. — Иди посмотри, Фокс.

Прежде чем я подошел к ней, мое внимание привлекло небольшое скопление камней. Один из них был белый с черными линиями, другой — голубой, почти как морское стекло, а третий — оранжевый с крапинками. Как только я их заметил, Мэйзи заполнила мою голову и взял их в руки, очистив от песка. Они были круче, чем те, что мы собирали в ведро, и я знал, что должен отдать их ей.

— Вот, — сказал я, когда дошел до ее стороны у бассейна с приливами. — Нашел это для тебя.

Она взяла их, пробормотав слова благодарности, и ее глаза загорелись. — Они такие классные.

В моей груди появилось странное тепло, и я потер его. Когда ее взгляд встретился с моим, показалось, что внутри моих ребер живут бабочки, за которыми она любила гоняться в поле в конце нашего квартала.

— Я люблю их. Спасибо.

— Да, они заставили меня думать о тебе.

Она взяла в руки голубую. — А этот похож на твои глаза.

Позади меня раздался смех Холдена. — Ты дал плаксе красивые камни? — Он толкнул меня в плечо. — Отстой.

— Заткнись, Холден, — сказала Мэйзи.

— Ты ревнуешь, — добавил я.

— Нет. — Он толкнул меня сильнее. — Неважно.

Мы с Мэйзи хихикали, пока Холден плелся по пляжу, возвращаясь к месту, где расположились наши родители. Ее внимание вернулось к камням, которые я дал ей, и рот растянулся в широкой ухмылке.

И снова я пытаюсь подавить теплоту, которая пытается развернуться и взлететь. Прошлое лучше оставить похороненным. Она должна отпустить его… и я тоже.

Мой рот наполняется горьким вкусом, так как меня мучает конфликт. Я позволяю своим суждениям затуманиваться, сдерживаюсь, когда нужно мстить.

Мне становится все труднее удерживать внимание на ней. Возможно, мне не следовало прикасаться к ней. Если бы я не знал, каков на вкус кокосовый и цветочный аромат на ее коже, не знал, как зарываться пальцами в ее киску и выгибаться, чтобы заставить дыхание сбиться, я бы не попадал в такие ситуации, когда мой чертов член берет верх и заставляет забыть о ненависти к ней.

Каждый раз, когда мне кажется, что я знаю, что она сделает, она разворачивается и делает все наоборот. Когда я загоняю ее в угол, она позволяет мне владеть своим телом. Я угрожаю ей, а она… флиртует со мной. У меня голова идет кругом.

Что со мной не так? Почему какая-то часть меня подумывает о том, чтобы все бросить, если бы была еще одна минута этих моментов вместе на мотоцикле?

Выдохнув, слезаю с мотоцикла и подключаю телефон к колонке, установленной на верстаке. Через звуковую систему звучит песня, наполняя гараж тяжелым ритмом барабанов и гитарных рифов. У Колтона не было ничего нового, что могло бы мне помочь, когда я связался с ним после задержания. Пока он не вернется ко мне, я в тупике. Желание поработать руками, чтобы проветрить голову, охватывает меня, как тиски.