Удовлетворение от того, что я сломал ее по-новому, оттеняется горечью, потому что так больше не может продолжаться — я слишком сильно хочу того, чем я ее дразнил. Один раз ошибка, два раза — плохая привычка. Трахать ее — единственное, что отказываюсь ей дать, даже если в моей голове проносятся тысячи фантазий о том, как я заставлю ее кричать, вгоняя свой член в тугое тепло.

Звонок звенит, когда я отступаю назад, видя, как она разбита. Ее красивые черты искажены в оргазмическом блаженстве от моих рук. Это пронзает мое сердце ледяным осколком. Я слишком сильно скатился вниз по склону, упустив преимущество, слишком увлекшись этой игрой.

Тяжело дыша и не обращая внимания на пульсацию в моем твердом члене, я делаю еще один шаг назад. Ее глаза наконец открываются, и она смотрит на меня сквозь ресницы. Очередная вспышка собственничества поднимает свою уродливую голову, и я стискиваю зубы, запихивая ее обратно, чтобы задушить, прежде чем она успеет полностью сформироваться.

Я провожу тыльной стороной ладони по своему рту. Мой голос звучит пусто, когда я нахожу слова. — Все здесь называют меня черной тенью. Они не ошибаются, Мэйзи. Когда ты называешь мальчика чудовищем достаточно много раз, это начинает прилипать. Все, к чему я прикасаюсь, превращается в пепел. Теперь это касается и тебя.

Задерживаю взгляд, а затем выхожу из кабинки, оставляя ее в точности так, как я предупреждал.

Последние несколько часов мои мысли были в хаотическом беспорядке, а на сердце было тяжело.

После того, как за Фокс захлопнулась дверь туалета, произошедшее сильно, задело. Я сказала, что мне все равно, но моя бравада улетучилась, как только он ушел. Я была разочарована в себе, что могла опуститься так низко сразу после того, как он надо мной издевался. Стоило ли оно того? Стыд пробежал по мне, когда я выскочила из кабинки и плеснула холодной водой на щеки. Это было бесполезно, то, что мы сделали, было написано на моем открытом лице и я не могла скрыть ни этого, ни того, как сильно наслаждалась этим.

Все было точно так же, как в ту ночь на вечеринке, вплоть до того, как он ушел. По крайней мере, в этот раз не пришлось выходить на улицу перед толпой людей, которые знали обо всем, просто взглянув на меня.

Я никогда не была человеком, который уклоняется от своих желаний, но то, что я продолжаю трахаться с ним, когда он мучает, гложет меня.

Сегодня было такое дерьмовое шоу.

От жгучего унижения из-за того, что я не была готова к уроку и не объяснила, как мои готовые задания пропали из сумки, до шепотков и взглядов в сторону, которые впивались мне в спину, когда проходила мимо. Обнаружение беспорядка в машине, а затем жестокие насмешки в обеденном зале. В довершение всего в туалете я попыталась встретиться с Фоксом лицом к лицу, потому что не собиралась просто так спускать это с рук. Мне надоело терпеть его дерьмо. Его вмешательство в школьные задания раздражает меня гораздо больше, чем то, что произошло после, но все это — одна большая куча дерьма на моих плечах.

Это было чудо, что я продержалась до последнего урока на автопилоте, не поднимая головы, пока не смогла сбежать. Я продолжала заниматься йогой, которую вела в студии в оздоровительном центре, радуясь, что в этот день мне разрешили воспользоваться машиной Холдена, а не рассчитывать на то, что кто-то подвезет. Хотя, если бы я не села за руль сегодня, его машина не стала бы местом одной из отвратительных выходок Фокса, и я остановилась, чтобы почистить ее перед первым занятием. Он никогда не узнает.

Остаюсь на уроке как можно дольше, чтобы выместить свое дневное разочарование, избегая идти домой, где, я уверена, мои родители уже узнали о задержании. Если они узнают, чем я еще занималась на территории школы, они просто лопнут от злости.

Последний из семи-восьми опоздавших учеников покидает класс, оставляя меня наедине с зеркальной стеной и пустотой, разъедающей внутренности. Я чувствую себя такой дрейфующей, и хотя обычно это не беспокоит, потому что я лучше переношу неизвестность, здесь все по-другому, словно тяжелый груз тянет меня вниз, удерживая в темной мгле, откуда, кажется, никогда не выберусь.

И чем ближе к окончанию школы, тем хуже. Между Фоксом и родителями проблемы грозят затянуть меня так далеко вниз, что я утону.

Мы с Фоксом никак не можем быть вместе. Может быть, я затаила дыхание в надежде, что сможем остаться друзьями — или даже больше. Его старое обещание — когда-нибудь — это то, о чем все еще думаю. Я никогда не забывала об этом, даже если он и забыл. Зная его прикосновения, еще больше надеялась на то, что это обещание сбудется.

— Нет. — Я протираю лицо руками. — Не в картах.

Мои старые чувства к нему и тот факт, что нахожу его сексуальным, не могут затмить суждение о том, как он со мной обращался. Это нехорошо.

Это не должно повториться.

После сегодняшнего дня в школе и прошлой недели у елки это стало еще яснее.

То, как грубо Фокс назвал меня отчаявшейся, эхом отдается в моей голове. Вот почему я позволила этому случиться? Почему не сказала ему остановиться и позволила дойти до того, чтобы тыкать в меня пальцем там, где нас мог найти любой?

Но знаете, что? Нет. Это был мой выбор, и мне придется жить с его последствиями. В тот момент я хотела этого, и отказываюсь позволять вине за все это гноиться. Я не собираюсь корить себя за то, что мне плохо. Это не мой стиль.

Раздраженная тем, что это занимает мои мысли уже несколько часов, я перехожу в поток, который продолжается даже тогда, когда плэйлист выключается. Мне не нужна музыка, чтобы потерять себя в поворотах своего тела. Я продолжаю двигаться, пока мое дыхание синхронизируется с сердцебиением, отгоняя от себя мысли о том, что Фокс каким-то образом так тщательно уничтожил мою классную работу, затем нарушил ею машину Холдена, после чего греховно приятное возбуждение от его прикосновений в сочетании с жестокими словами заставило меня кончить так сильно, что я не могла двигаться.

Приятно продолжать толкать свои конечности, растягиваться и выгибаться в потоке.

Мой разум не опустел. Хотела ли быть пойманной или просто остаться в его сильных объятиях и позволить ему мучить меня своим приторным удовольствием?

Жар, заливающий мои щеки, обжигает, и я закрываю их ладонями и закрываю глаза, концентрируясь на дыхании. Когда я открываю их, ярость, которую я хранила в своем сердце, отражается в отражении.

Мне нужен способ дать ему отпор, чтобы он увидел, что я не лгунья, в чем он меня обвиняет, больше не буду его бояться, потому что это ни к чему меня не приведет. Я думала, что он способен причинить мне боль, но у него была такая возможность, и он ею не воспользовался. Это должно дать мне единственную надежду, за которую могу держаться. Я должна найти способ достучаться до него, чтобы он перестал меня ненавидеть, и поворачиваю кожаный браслет так, чтобы видеть камни.

Если я смогу подобраться достаточно близко, чтобы понять, остался ли там хоть клочок от того мальчика, которого знала, я смогу пробиться сквозь его стену и все исправить. Исправить нас.

Сконцентрировавшись, перехожу в стойку на руках напротив зеркала, используя его для равновесия, пока тренирую свои перевороты. Мои плечи горят, когда я выгибаю позвоночник и развожу ноги.

Свет выключается.

Мое сердце пропускает удар, когда я вдыхаю воздух, пытаясь привыкнуть к темноте и продолжаю работать. Это уже не первый раз, когда работники службы охраны выключают мне свет, кроме того, у меня есть ключ. Йога в темноте — это здорово.

Я работаю над синхронизацией дыхания, чувствуя, как напрягаются плечи от нагрузки. После того как сосредоточилась на минуту, я заметила, что что-то не так. Волосы на затылке встают дыбом, и дрожь пробегает по моему животу, не прикрытому облегающим топом.

Воздух сгущается, и пульс учащается вместе с дыханием.