Новая сварочная аппаратура должна была исправить эти недостатки.

Внедрять и испытывать ее приехал сотрудник Киевского института электросварки Чвертко Анатолий Иванович, плотного сложения человек, широкоскулый, неторопливый в движениях, с красивой седой шевелюрой, чуть спадавшей на лоб прямыми прядями.

Но, конечно, не красивые седые волосы заинтересовали меня, когда в цехе я впервые увидел Анатолия Ивановича.

Человек, внедряющий что-либо новое на заводе, всегда немного мученик сам и мучитель для других. Но Анатолий Иванович выглядел всегда спокойным, и вскоре я понял: это не от равнодушия, не от высокомерия представителя "высокой науки", не от инертности души, а от той, видимо, железной волевой пружины, которая образует непробиваемое упорство таких людей. Одним своим видом они показывают, что обязательно дойдут до цели.

По разным причинам новая аппаратура налаживалась трудно, а установлена она была на действующей сварочной линии.

Второй день линия простаивала. Тогдашний начальник трубоэлектросварочного А. М. Гарагуля, недавно принявший цех и, может быть, потому так нервничавший, грозно размахивал перед лицом Чвертко бланком телеграммы.

— Могу вас познакомить с телеграммой, которую мы получили, — почти кричал он. — План нам еще увеличили. Вы только вдумайтесь — надо дать за этот месяц десятки километров труб! А вы что делаете? А?!

— Да разве это довод против аппаратуры? — спокойно спросил Анатолий Иванович.

— Да разве это довод? — повторила вопрос Вера Терехова, которая как сотрудница центральной заводской лаборатории помогала Анатолию Ивановичу внедрять аппарат.

— Сколько по вашим расчетам потребуется времени, чтобы испробовать аппаратуру? — глядя на Веру, а не на Анатолия Ивановича, уже спокойнее спросил Гарагуля.

— Дней пять-шесть, — подумав, ответила Вера.

— Шесть дней! Я не могу пойти на это. Потерять столько километров труб! Кто возместит нам эту потерю? — опять взвился начальник цеха. — Не забудьте, пока мы не справляемся с планом!

Нельзя было отказать ему в известной логике, а главным образом, в серьезности его опасений, что эксперимент на пятой линии, действительно, сорвет выполнение плана.

— Но, может быть, на остальных линиях перекроют эту задержку более высокой производительностью? — высказала надежду Вера.

— Где для этого основания? Где? — обрушился на нее Гарагуля. — Мы же с вами ответственные люди. Да и не мешает сначала поговорить с рабочими.

— Я надеюсь… — начала было Вера, но Гарагуля перебил ее:

— "Может быть! Надеюсь!" Что за расплывчатые формулировки, когда речь идет о государственном плане? Нет, простите, не понимаю вас, товарищи.

А как вы намерены изготовить еще один опытный образец?

— Надеемся, помогут рабочие с той же пятой линии, — ответил Анатолий Иванович.

— Например, подручные сварщиков, которых вы, между прочим, этим же автоматом лишаете работы? съязвил Гарагуля.

Дело в том, что новый автомат действительно позволял сократить число подручных на линии, высвободить их для работы в других цехах. Именно это, видимо, и имел в виду Гарагуля, но в запальчивости выразился не очень точно.

Наступила зловещая пауза. Как-то очень глубоко и огорчительно вздохнул Анатолий Иванович.

— Вот уж не думал, товарищ Гарагуля, что вы не побрезгуете таким аргументом. Ведь для блага тех же рабочих возимся мы с этим автоматом!

— Для блага, — протянул Гарагуля. — Да что вам до интересов цеха!

Вере вдруг стал тесен белый воротничок ее платья.

— Между прочим, сварщики и их подручные, например, Митя Арзамасцев, они другого мнения! — выкрикнула она уже вдогонку уходящему начальнику цеха.

Но тот даже не обернулся.

Митя Арзамасцев… Это был молодой рабочий, недавний ремесленник, узкоплечий, щупленький, с пышной шевелюрой почти всегда запрятанных под плоский синий берет волос. Я не раз видел его около станов, и о нем мне много говорила Вера Терехова. Она же рассказала один немного смешной и чем-то трогательный случай.

Дело в том, что Митя работал в цехе неровно: то загораясь необыкновенным рвением, то с прохладцей, и нередко допускал брак. Митин берет и шевелюра, облюбованное цеховыми карикатуристами, частенько украшали сатирическую полосу стенной газеты под названием "Горячая прокатка".

Трубы, которые сваривал Арзамасцев, тут же, метрах в двадцати от него, на участке технического контроля проверялись мастером Ниной Петровой. Она браковала все некачествейные швы, отсылая трубы с дефектом по рольгангу назад, к рабочему месту Мити.

Поскольку бракованная труба катилась назад со звоном, ее, конечно, многие замечали. И это задевало Митю больше, чем выговоры в приказе и карикатуры в стенной газете. С тем и с другим он со временем даже свыкся.

Но вот случилось так, что Митя и Нина встретились в клубе на вечере, начали с колкостей, а потом Нина понравилась Мите, и он начал ухаживать за девушкой. Как-то незаметно для себя Арзамасцев стал по-новому относиться к Нине, даже работал теперь старательнее.

Но однажды Вера Терехова снова застала Нину расстроенной. Девушка пришла на рабочее место Арзамасцева, что-то сердито выговаривала ему. А он, что называется, ноль внимания. Не слушал да и не смотрел на нее. Но Нина не уступала. И тогда Митя зло выкрикнул:

— Гулять со мной согласна, а послабить не можешь, еще пуще придираешься?

Девушка ответила, что одно к другому не касается, и она не позволит, чтобы проскальзывал брак.

— Нечего меня учить, — отрезал парень. — Я сам себе контроль!

Они поссорились, и Вера тогда не смогла помирить их. Митя не захотел даже разговаривать с нею, полагая, должно быть, что сотрудница ЦЗЛ просто суется не в свое дело.

А мастер участка снова жаловался на Арзамасцева:

— Не знаю, что с ним и делать! Снимать с работы, что ли? Из-за своей несчастной любви портачит все больше. А мне на оперативках достается!

Вера решила вмешаться. Поближе познакомилась с Ниной, в которой почувствовала цельный и сильный характер, потом встретилась с Митей после смены. Предложила посидеть в одной из отдаленных заводских аллей, за ремонтным цехом, где никто их не видел и не мешал спокойно, откровенно поговорить.

— Нина тебя любит, она хочет, чтобы ты стал хорошим сварщиком, и это в твоих руках, — убеждала Вера парня. — За что же ты злишься на нее?

— Был бы контролером кто-нибудь другой! — огорченно махнул он рукой. — А то устаю, может, оттого, что гуляю с Нинкой поздно, — в его голосе прозвучала искренняя обида, — а она… Значит, целоваться я не бракодел, а в цехе не гожусь? И это любовь?!

— Да, любовь, — ответила Вера. — Если хочешь знать, большая любовь. По-твоему, Нина должна твой брак пропускать, нарушать свой служебный долг только потому, что встречается с тобой? Да где же твоя сознательность, честность, чуткость к ней, наконец?

— А чего! — отбивался Митя. — Я вчера ей подарок сделал — духи и сумочку. Я внимательный…

— Ну и что? — сдерживая улыбку, спросила Вера.

— А то! Одним словом, змея.

— Вчера ты ей сумочку, а сегодня она опять вернула бракованную трубу на стан? — догадалась Вера.

— Да там и была-то чепуховина: чуть-чуть пережег шов, — признался Митя. — Я думал, Нинка — человек!

— Конечно, человек! Я намного старше тебя, поверь мне, Нина тебя, дурня, любит. И такой крепкой требовательной любовью надо дорожить.

Они долго проговорили тогда в этой тихой заводской аллее…

Теперь Вера только издали следила за своими подопечными, Заметила: мастер стал меньше жаловаться на парня. Да и ссорились Митя и Нина реже, по слухам решили пожениться.

Когда началось на пятой линии испытание флюсового автомата, именно Митя Арзамасцев, Нина, еще несколько сварщиков и механиков, Вера Терехова и конструктор Анатолий Иванович образовали своего рода бригаду внедрения. К ним в качестве добровольного помощника примкнул и Павел Игнатьевич Гречкин, заинтересовавшийся новинкой. Иногда вместе с отцом заходил в трубоэлектросварочный и Саша Гречкин.