Рядом с Университетом восстанавливается в первозданном виде один из красивейших особняков XVIII века, так называемый «дом Меншикова». Дом этот есть в «казаковских альбомах», вобравших в себя не только то, что выстроил сам архитектор, но и то, что показалось ему достойным сохранения. Многие дома из этого альбома и поныне стоят на улице Герцена и прилегающих к ней переулкам. Здания эти будут реставрироваться, как и «дом Меншикова».
Выше комплекс сооружений — Московская консерватория. Это тоже памятник архитектуры, и он навсегда останется таким, каким его знают миллионы почитателей. Консерватория получит и новые корпуса, один из них на месте старенькой, из красного кирпича, школы. И новая оперная студия выйдет своим фасадом на улицу Семашко.
Я как-то гулял с Владимиром Ефимовичем по улице Герцена и, взглянув на здание школы, сказал ему, что это здание скоро снесут.
— А ведь тут до войны некоторое время располагалась, вернее, арендовала гимнастический зал театральная молодежная студия, — вспомнил я. — Здесь родилась известная в свое время пьеса «Город на заре», посвященная строителям Комсомольска-на-Амуре. Пьеса писалась коллективно, молодыми актерами и драматургами. Это содружество было известно еще и под именем ее руководителя — как «студия Арбузова».
Копелев слушал с интересом.
— Это который «Иркутская история»?
— Он самый. Я же, студент в те годы, иногда приходил со своими товарищами сюда смотреть репетиции «Города на заре». Помню молодого Плучека, ныне он руководитель Театра сатиры, тогда вел репетиции, молодого Арбузова, студийцев. Перед самой войной в своей страстной, умной статье поддержал рождение нового театра Константин Паустовский.
— Я люблю этого писателя, — сказал Копелев.
— А потом, в сорок первом, осенью, в том же самом гимнастическом зале разместилась рота истребительного батальона, здесь жили мы, солдаты. Во дворе напротив консерватории учились военному делу, днем и ночью несли патрульную службу во всем районе — от Центрального телеграфа до Зоопарка.
— Я вас понимаю. Но все-таки эту развалюху надо сносить, — произнес Копелев с легким вздохом. — Мы ведь хотим, чтобы Москва становилась все лучше. Я вот с удовольствием поработал бы в центре. Слепил бы здесь высотные кубики.
— Надоели окраины?
— Да нет. И на окраинах хорошо. Но центр — это центр! Что тут говорить! И у людей на виду, — и Копелев усмехнулся, — и до своей квартиры близко. Это ведь всякому удобно, когда работа рядом.
После здания Консерватории мы миновали по пути две церкви с примечательной архитектурой — Малое Вознесение и Большое Вознесение. Здесь, в Большом Вознесении, у Никитских ворот, как известно, состоялось венчание Александра Пушкина с Натальей Гончаровой.
Я обратил внимание Копелева на здание Кинотеатра повторного фильма. Это ведь бывший дом Николая Огарева, у которого часто бывал Герцен.
Когда недавно начали реконструировать площадь Никитских ворот, в юго-западном углу ее вдруг открылась незаметно притаившаяся там церковь Федора Студита, выстроенная в честь победы русского оружия в 1612 году. По преданиям, сюда часто приезжал Суворов. Невдалеке от Никитских ворот находился дом родителей полководца.
А еще дальше особняк, где провел свои последние годы Максим Горький, тут же дом Алексея Толстого. И памятник ему в сквере, выходящем на ту же улицу Герцена, где находятся и Центральный Дом литераторов имени Александра Фадеева, и наш старинный особняк Союза писателей СССР.
Владимир Копелев живет метрах в двухстах от площади Восстания. Мы говорили с ним о том, что весь прилегающий к этой площади район Красной Пресни, по сути дела, «район-музей» борьбы и восстаний русского пролетариата.
Если свернуть с другой знаменитой улицы, названной именем писателя, с улицы Горького, в Трехпрудный переулок, то вскоре подойдешь к массивному дому с вывеской, на которой четыре крупных буквы составляют сокращенное название — «АСУС». Расшифровывается оно так: Управление автоматизированных систем планирования, контроля и регулирования строительства.
Казалось бы, какое отношение имеет это АСУС к сохранению архитектурных памятников? Конечно, прямого отношения нет. В АСУС работают не архитекторы, не проектировщики, а математики. И все же, если АСУС регулирует и планирует все строительство в Москве, то и сфера его деятельности не может не захватывать массовое жилое строительство, создание уникальных высотных зданий, работу заводов железобетонных изделий, экспериментальные районы Москвы и реконструкцию исторического центра города с его заповедными улицами и ценными сооружениями.
АСУС всего лишь пять лет, но оно уже планирует, контролирует, регулирует деятельность 332 строительных организаций, 2500 одновременно строящихся объектов, 95 предприятий, 15 баз комплектации, 30 баз механизации, 31 автохозяйства. Оно создает сетьевые, почасовые, монтажно-транспортные графики, регулирует доставку бетона, растворов, битума, асбоцементов, асфальта, рассчитывает выемку земли, подготавливает территории для строек и контролирует ввод объектов в эксплуатацию.
АСУС — это вторжение вычислительной техники в древнее строительное искусство, это поступательная мощь научно-технического прогресса.
Когда я ходил по вычислительным залам АСУС, слушая объяснения одного из руководителей управления — Аркадия Анатольевича Каширского, то подумал о том, что не около монтируемых корпусов, а вот, пожалуй, здесь, в этих залах, где около тихо рокочущих электронно-вычислительных машин ходят сосредоточенные люди в белых халатах, ощущаешь наиболее впечатляюще — что же это такое современная строительная площадка Москвы!
— Наши основные кадры — это математики, — говорил мне Каширский, — причем высокой квалификации. Всего же технических работников, обслуживающих вычислительную технику, связь, программирование и диспетчерские службы, около тридцати тысяч. Ведь, получив задачу, — продолжал он, — надо сначала создать модель алгоритма, найти математический ход решения задачи. А затем наши программисты приспосабливают этот алгоритм к «языку» вычислительной машины.
Оказывается, мало знать только арсенал «команд», которые можно задавать машине, надо уметь рационально распределять эти задачи, экономить, — скажем, вместо десяти тысяч команд разбить алгоритм на пять-шесть тысяч.
— Когда отработан «язык», машиной может пользоваться каждый инженер, — заметил Каширский, — но создание самого «языка» — это большая наука.
Никто уже ныне не мыслит себе современного строительства без АСУС и создания новых экспериментальных районов без ЭВМ, этого «электронного мозга», который умножает прогностическую силу проектировщиков, помогает им предвычислить будущее.
Все это, конечно, в полной мере относится к строительству в Северном Чертанове. На карте Москвы около этого района мы видим Севастопольский, Нахимовский и Балаклавский проспекты, само название которых ассоциируется у нас с Южным берегом Крыма, его славной историей. Не случайно это. Ведь здесь и юг столицы.
Итак, Северное Чертаново (а есть и Южное) сравнительно небольшой участок земли, где началось не просто экспериментирование, а еще и создание так называемого образцового и перспективного полигона столицы и всей страны.
Что это означает? А то, что тут в подлинном смысле слова опытный полигон будущего, кварталы которого уже сейчас возводятся по нормам одиннадцатой и главным образом двенадцатой пятилеток. Иными словами, то, что строится сейчас в Северном Чертанове, во всей Москве появится лет через десять.
Читатель понимает, что Северное Чертаново — это, конечно, особая тема. Я проезжал не раз по Балаклавскому проспекту, видел этот пустырь, уже изрытый глубокими котлованами и траншеями, видел начало работ, которыми руководят сотрудники МГПСО, то есть того самого Московского государственного проектно-строительного объединения, где главным инженером работал мой старый знакомый Лев Карлович Дюбек.
Даже внешний вид площадки говорил о том, что здесь большое внимание будет уделено использованию подземного пространства, которое будет отдано гаражам для легковых машин, энергоблокам, трансформаторным подстанциям, транспортным тоннелям. В Северном Чертанове поднимутся шестнадцатиэтажные и двадцати-, двадцатипятиэтажные корпуса, в первых этажах которых разместятся магазины, прачечные.