Ольшанскому, несомненно, не было безразлично, каким его завод покажется гостям, в свою же очередь японских строителей не могли не интересовать молодой энергичный директор, москвичи — рабочие в цехах.

Что же касается меня, то я хотел понаблюдать Ольшанского в общении с японцами и одновременно, как бы уже глазами гостей из высокоразвитой индустриальной страны, посмотреть на культуру труда, на эстетическую обстановку в цехах, которой так гордился Дмитрий Яковлевич.

Собственно, через полчаса мы вновь очутились в третьем цехе, но вначале была процедура знакомства в кабинете директора, рукопожатия, улыбки и представления через переводчиков, что облегчали коллективные визитные карточки с портретами гостей и краткой аттестацией каждого.

Группа японских строителей ездила по разным странам в поисках эффективных идей строительства в условиях сейсмических зон. В Японии бывают землетрясения. Однако, как сообщили гости, их интересуют и другие новинки строительной индустрии.

Вступительное слово Ольшанского удивило меня своей предельной краткостью. Оно состояло почти из одних цифр.

— Мы выпускаем санкабины методом объемного формования из гипсобетона. На заводе восемьсот рабочих. В сутки завод делает сто пятьдесят — сто шестьдесят кабин. В год мы комплектуем сорок тысяч квартир...

Гости старательно записывали. Сорок тысяч квартир в год! Это на кого угодно произведет впечатление.

— До реконструкции, — продолжал директор, — три цеха давали в полтора раза меньше продукции, чем сейчас дают два. Примерно на десять процентов увеличился средний заработок рабочих. Эти цифры на заводе знает каждый, ибо они результат большой работы всего коллектива. Что еще сказать? — спросил себя Ольшанский. — Да, отпускная цена кабины триста пятьдесят рублей, себестоимость — триста рублей. Остальное можно посмотреть в натуре.

Это было неожиданно быстрое приглашение незамедлительно пройти в цехи, ибо через полчаса обеденный перерыв и тогда уже ничего не увидишь в действии.

Но все же гости попросили разрешения немного времени уделить на предварительные вопросы, и пока переводчик переводил, Ольшанский взглянул на визитную карточку, где были обозначены должности туристов. Группа была весьма представительная: профессора университетов, директора, менеджеры и ассистенты менеджеров — из администрации крупных строительных фирм.

— Каков средний заработок рабочих?

— Сто восемьдесят рублей, — ответил Ольшанский.

— Как гарантируется качество изделий?

— Гарантирует отдел технического контроля.

— Какие марки бетона идут в употребление?

Ольшанский ответил.

— Скажите, Хорошевский — это от слова «хорошю»?

На это директор улыбнулся.

— Хорошевским называется наш жилой район, но слово «хорошо» очень уважается на заводе, мы стараемся, чтобы все было хорошо.

Один из ассистентов менеджера, вооруженный фотоаппаратом с огромным объективом, спросил: нельзя ли заснять общий план завода, изображенный на картине, висевшей на стене кабинета? Другой ассистент уже без разрешения чертил у себя в блокноте какую-то схемку.

Широкий жест Дмитрия Яковлевича, охватывающий не только кабинет, но и весь завод, как бы говорил: «Пожалуйста. Мы не делаем секретов из наших трудов».

— А вообще говоря, господа, все это у нас уже запатентовано, — заметил он, когда все поднялись из-за стола, чтобы вслед за Ольшанским направиться на заводской двор.

И вот мы идем вдоль поточной линии. Собственно, их две — справа и слева. Два движущихся конвейера с машинами для объемного формования. А они состоят из темного металлического сердечника формы и металлической же раздвижной оболочки. Между сердневиной и оболочкой пустое пространство, куда опускается деревянная опалубка. Это и есть каркас стен кабины. Форма оснащается каркасом за какую-нибудь минуту. И вот все готово для заливки гипсовой смеси.

Эту операцию производит специальный дозатор, установленный в глубине цеха. Он быстро заполняет пустоты гипсом. По сути дела, это самое обыкновенное литье в формы, в опоки, напоминающее чугунное или сталелитейное производство. Только здесь не раскаленный металл, а чуть подогретый гипс.

Так в чем же необыкновенность? Да в том, что это литье в объемные формы и представления о такой технологии никогда раньше не связывались со строительством — литье всегда было лишь монополией металлургии.

Я наблюдал за японскими специалистами. Малоречивы, сдержанны, ко всему приглядываются зорко. Сдержанность? Чего в этом больше — национального характера или корпоративной замкнутости ученых и предпринимателей, — сказать трудно. Что же совершенно очевидно, так это деловая заинтересованность.

Испокон веку мы привыкли к тому, что дома складываются из кирпичей, а в последние годы из более крупных элементов — бетонных блоков и панелей. Но к тому, что объемные части наших квартир могут производиться методом литья, как детали станков, как турбины, — к этому надо еще приучить наше воображение.

И гости наблюдали за ходом технологических превращений. Вот машина с залитой гипсом формой отъехала от дозатора. Вот она медленно движется по конвейеру, а тем временем гипс застывает и твердеет. И только одна легкая операция еще выполняется вручную — это две женщины деревянными скребками разглаживают наружную часть потолка кабины, пока он еще мягкий, пока его можно разглаживать. Но это, по сути дела, уже косметическая операция.

Всего четверо рабочих было занято на этой линии. Это ли не примета высокой технологичности и культуры труда!

— Распалубить! — отдал команду Ольшанский.

Это означало, что немного разойдутся в стороны грани металлической оболочки, сработает домкрат, оторвав кабину от пола формы, а затем уж мостовой кран зацепит сверху тросами за ушки кабину и приподнимет ее в воздух.

Вот и весь технологический цикл. В его простоте — очевидное совершенство.

Я вспомнил, как Ольшанский сказал в своем кабинете:

— Остальное, господа, можно посмотреть.

И действительно, если за какие-нибудь десять — пятнадцать минут можно наглядно продемонстрировать всю технологию литья кабин, к чему тогда длинные речи!

Ничто, пожалуй, так не впечатляет, как быстрое и вещное на наших глазах сотворение мощных литейных форм. Я в полной мере не раз испытывал это завораживающее чувство, наблюдая за жизнью литейных конвейеров на наших центролитах. Это всегда захватывает, этому не дано примелькаться, и даже на таком, казалось бы, скромном, будничном производстве санитарных кабин.

Мне показалось, что и сам директор, на что уж привыкший к этой картине, к обстановке цеха, но и он не без удовольствия наблюдал за тем, как шла заливка формы, как новорожденная кабина в клюве мостового крана повисла в воздухе над нашими головами, как машинист, чуть-чуть покачав ее, точно пробуя, крепко ли висит, хотел уже увезти ее в конец цеха.

Но в этот момент Ольшанский сделал знак машинисту, чтобы тот опустил кабину почти до самого пола, к ногам японских специалистов. Теперь все могли увидеть кабину изнутри, разглядеть ее внутреннее устройство, перегородки, помещение для ванны и при желании пощупать стенки. Всегда велико желание пощупать пальцами только что родившуюся вещь. Чуть-чуть шероховатая и уже прочная гипсовая плоть кабины излучала тепло.

Когда гости осмотрели все, что можно было осмотреть внутри кабины, Ольшанский сделал знак машинисту, чтобы тот убрал кабину на свое место.

— Ну, а мы посмотрим ли еще раз процесс? — спросил Дмитрий Яковлевич у руководителя группы.

Тот обратился к своим коллегам, и они утвердительно закивали.

И вот мы смотрим еще раз, гости засекают время на своих часах, идет нанизывание опалубки, заливка гипсовой смесью — твердение, — все за считанные минуты.

Стоявший рядом со мною, сравнительно молодой и молчаливый, все время слегка улыбающийся профессор Иокогамского национального университета Васуоши Суената, делавший пометки в своей книжке, едва успел выкурить длинную сигарету, как технологический цикл закончился.