Лицо Лаврентия побелело. Он мигающими глазами смотрел на Стропилкина, силясь что-то сказать. Анастасия хотела выйти в заднюю избу, но Пахом остановил ее.

Лаврентий совсем растерялся.

— Чего же ты молчишь, не слышишь, чего тебе говорят? — сказал Стропилкин, несколько понижая тон.

— Вот как перед богом говорю: никакого обреза у меня нет и не было, — говорил Лаврентий крестясь.

— Ну, а если найдем? — заметил Пахом.

— Ищите, — тихо ответил он.

— Значит, он у тебя не дома спрятан? — спросил Стропилкин.

— Ничего у меня нет, — опять заговорил Лаврентий. — Пусть у того человека отсохнет язык, кто сказал такую напраслину. Да откуда мне взять обрез? Продают, что ли, их?

Стропилкин вылез из-за стола и оглядел избу. Затем кивнул Пахому:

— Искать будем.

До самого темного вечера Стропилкин и Пахом рылись в избе Лаврентия. Искали везде, куда только можно залезть и заглянуть. Однако ничего не нашли.

— Надо за ним следить, откуда-нибудь да появится, — говорил Пахом, когда они вышли от Лаврентия.

— Насчет выпивки ты напрасно отговорил меня, — недовольно сказал Стропилкин. — Попробуй найти теперь, где опохмелиться.

— Да похмелье-то уж давно прошло, наверно?

— Пока не выпью, у меня не пройдет, такой уж характер. Нешто опять к Самойловне податься. Пойдем вместе?

— Мне некогда. Видишь, на крыльце клуба молодежь толчется, надо идти туда.

Они расстались. Пахом пошел в клуб, а Стропилкин обошел вокруг церкви и вернулся обратно к Кошманову.

Кондратий Салдин и Иван Дурнов давно собирались съездить в лесничество закупить делянку липы для выделки мочала. Дело было весьма выгодно. Кондратий торопил Дурнова обзавестись делянкой заранее, чтобы кто-нибудь их не опередил. Затем наступила оттепель, и было решено поездку отложить до той поры, пока сойдет снег. Сегодня же совсем неожиданно Иван Дурнов после обеда верхом на своем жеребце приехал к Салдину и предложил сейчас же отправляться в лесничество.

— В такое время да в лесничество? — удивился Кондратий. — Не сегодня-завтра вскроется Явлей: как же мы переберемся обратно?

— Там переждем, пока спадет река. С делянкой все равно задержимся денька на три, — ответил Дурнов. — Так бы не к чему торопиться, но я слышал, что кооперация хочет опередить нас и перехватить делянку.

Лучшего довода и придумать нельзя было. Кондратий больше не заставил уговаривать себя. Он сказал Елене, чтобы та собрала ему сумку с продуктами денька на три, а сам вышел во двор готовить лошадь.

Вскоре они выехали по той же явлейской дороге, по которой час назад верхом на лошади Лабыря уехал Григорий Канаев. Дорога вся уже была разбита, ездили по ней только верхом. Следов проезжающих нельзя было разобрать в жидком месиве снега и грязи. Не доезжая версты полторы до Явлея, Кондратий и Дурнов свернули влево, к реке, на той стороне которой чернел массив смешанного леса. Деревянные строения лесничества скучились на опушке и издали казались поленницами дров.

— Того и гляди сегодня ночью тронется лед, — сказал Кондратий, когда они спустились к реке.

— Хорошо, хорошо, — оживленно ответил Дурнов.

— Не понимаю, чего здесь хорошего? — недовольно заметил Кондратий. — Загородит река нас на недельку, вот тебе и будет хорошо.

— А мы тем временем выкупим липы, пускай тогда ихняя кооперация торкается сюда — делянка будет в наших руках.

Нельзя было не согласиться с Дурновым, рассчитал он все это очень умно, и Кондратий молчаливо одобрил его.

Вода выступила поверх льда, но ее было не так много. Лошади с пугливой осторожностью пошли по скользкому льду.

— Не дай господь, полынья где-нибудь, — сказал Кондратий. Иван Дурнов внимательно следил, где ступали лошади, и старался запомнить, в каком месте они спустились к реке и в каком месте вышли на другой берег. Время от времени он качал головой и что-то шептал себе под нос. Но Кондратий этого не видел и не слышал.

В лесничестве работа давно уже кончилась, и в канцелярии они застали только сторожа.

— Придется вам до завтра обождать, — сказал он приезжим.

— Мы так и метили, знако́м, чтобы, значит, к завтрему, — ответил Дурнов. — Местечко нам где-нибудь определи на ночь да сенца лошадям.

— В конторе посторонним не полагается, — возразил сторож и, немного повременив, предложил: — Разве в мою сторожку, и лошадей там под навесом поставите.

Дурнов сказал, что они ему заплатят, и сторож заторопился, привел их в небольшую избушку, принес охапку сена на постель и оставил хозяйничать.

Кондратий и Дурнов расположились на полу. В избушке было тепло, даже жарко.

— Эх, тронул ты меня из дому, теперь бы вот на мягкую постель, рядом с Еленой, — сказал Кондратий.

Но Дурнов не склонен был разговаривать. Он растянулся чуть ли не на всю длину избушки и притих, положив руки под голову. За единственным окошечком избушки хмурились весенние сумерки. Кондратий и не заметил, как забылся сном.

…Проводив мужа, Елена до самого вечера не отходила от окна. Ждать было некого, но глаза как-то сами собой следили за случайными прохожими. Уложив Надю, она было опять подсела к окну, но вскоре опустились сумерки, и на улице стало темно. Не вздувая огня, она стала готовиться спать. В задней избе время от времени приглушенно стонала свекровь. Елена была готова задушить ее, только чтобы не раздавались эти стоны.

Во дворе неистово залаяла собака, послышался крик о помощи. Елена спрыгнула с постели и в одной рубахе выбежала туда.

— Полкан, Полкан! — позвала она и подбежала к человеку, стоящему посреди двора. Елена сразу узнала Николая: он беспомощно размахивал руками, пытаясь спастись от собаки. — Ты как попал сюда? — с удивлением спросила Елена, придерживая пса за ошейник.

— Укроти этого зверя, потом уж спрашивай, — взмолился Николай. — Весь пиджак и штаны разорвал.

Елене с трудом удалось посадить разъяренного пса на цепь.

— Где же ты зашел-то?

— Через забор. Я думал, она у вас на цепи.

Елене было и смешно и жаль его.

— Ну, пойдем в избу… зашью пиджак-то.

Когда они проходили через заднюю избу, с печи со стоном свесилась старуха Салдина.

— Никого нет. Дрыхни, — ответила Елена.

Николай прошел за ней в переднюю и остановился посредине избы, ожидая, пока Елена засветит огонь. Она в темноте надела сарафан, перевесила лампу за голландку и лишь после этого зажгла ее. Николай снял пиджак, не спуская с нее глаз.

— Садись, чего стоишь, словно столб? — сказала она стрельнув в него глазами.

Николай было направился к постели, чтобы сесть рядом с ней, но она остановила его.

— Не сюда. Эка какой ты: не успел войти в избу, уж на постель лезешь. Садись вон за голландку на пол, а то тебя в окно видно, не ко вдове пришел.

— Эх, Елена, все сердце ты мне высушила. Как мы с тобой тогда с базара ехали, с той поры не нахожу покоя, — заговорил Николай, опускаясь на пол рядом с кроватью.

— Говори тише, а то Надю разбудишь, — зашептала она, дотронувшись до его плеча босой ногой. — Ехала-то я, а ты пешком за мной бежал.

Николай промолчал, она спросила:

— Скажи, зачем ночью лез к нам через забор?

— Говорю же тебе: все сердце ты у меня высушила!

— Да тише ты ори! Что я, глухая?

Николай недовольно покосился на Надину кровать и затих. Елена напрасно боялась разбудить дочь: Надя не спала. Она проснулась, еще когда вошел Николай, и украдкой наблюдала за ними, слегка приподняв край одеяла.

— На, иди еще к кому-нибудь заберись во двор, — сказала Елена, кончив зашивать пиджак.

— А штаны? — спросил Николай.

— Может, еще что-нибудь зашить тебе? — улыбаясь, спросила Елена. — Ну, давай, скидай штаны, если не стесняешься меня.

— Как же быть? Не могу же я вернуться домой в таком виде, мать меня со свету сживет, — возразил Николай, вопросительно глядя на Елену.

— Ну, давай, давай, снимай, не стану глядеть на тебя, пока ты без штанов будешь сидеть.