После отчетной речи председателя потребительского общества Сергея Андреевича развернулись шумные прения, вызванные тем, что артель лесорубов во главе с Лабырем с прямого согласия самого председателя и продавца Архипа Платонова занималась продажей явлейским мужикам части леса, непригодного для строительства. Деньги пропивались и проедались сообща всей артелью. Против этого главным образом выступили Пахом Гарузов, Дракин и низкорослый Сульдин, большой охотник поспорить. Сергей Андреевич не видел в этом поступке ничего исключительного: лесорубы работали бесплатно, надо же было как-то поощрять. Однако доводы эти многим показались неубедительными. Дракин посоветовал основательно пересмотреть всю деятельность правления. А Пахом Гарузов предложил сегодня же снять с работы продавца Архипа Платонова, исключив его из членов кооперации как зачинщика продажи кооперативного леса.

— Мы не знаем, какой лес они продавали, пригодный для постройки мельницы или непригодный, это еще надо проверить, — с подъемом говорил Пахом. — Но присваивать и пропивать кооперативные средства никому не позволим!..

— А ты бы сам пошел задаром рубить лес?! — с места кричал Архип Платонов. — Небось сходил два раза, и в сторону.

— Я предлагаю заставить уплатить эти деньги, кто ими пользовался! — продолжал Пахом, не обращая внимания на выкрики Архипа.

Раздались сразу несколько голосов:

— Тогда заплатите нам за работу!

— В другой раз сам иди лес рубить!

— Нашли дураков за так работать!

— Пойду и сам! — кричал им в ответ Пахом. — Думаете, я работы боюсь?

— Пойдешь, когда там нечего больше рубить!

Председательствующий Сульдин пронзительно кричал, пытаясь восстановить порядок.

— А тебя, кулацкая порода, — обращаясь к Архипу, говорил Пахом, — надо метлой вымести из кооперации, чтобы ты не портил общее дело!

Пахома поддержали все коммунисты, и под конец собрание решило исключить Архипа Платонова из пайщиков. Сергей Андреевич не согласился с таким решением.

— Я знаю Архипа, — сказал он. — Он хорошо вел торговые дела нашей общественной лавки и ни копейки не присвоил. Два раза ты ему делал ревизию, — обратился Сергей Андреевич к Пахому. — Скажи, хоть какую-нибудь недостачу ты нашел у него? Так зачем же человека напрасно выгонять?

— Хватит и того, что у него брат церковный староста! — крикнул в ответ Пахом.

— Если так, то зачем же его принимали? — продолжал Сергей Андреевич. — Из тех денег, что артель выручила за продажу негодного леса, Архип копейкой не воспользовался. Об этом все знают, кто рубил лес. Пусть скажет Гостянтин Егорыч.

Но Лабырь молчал, прячась за спины сидящих.

— Прогнали мы его, и больше нечего об этом толковать! — вмешался председательствующий Сульдин. — Давай говори дело.

— И дело скажу, — ответил Сергей Андреевич. — Если на то пошло, снимайте и меня с председателей, я тоже виноват в этом, и больше Архипа. Мы думали, что мы хозяева в этом деле, и старались, как лучше, как полезнее обществу…

— Нечего сказать: большая польза кооперативу — половину леса пропили! — прервал его Дракин.

— Ну вот, снимайте и меня, не буду я больше работать, — сказал Сергей Андреевич и вернулся на место.

— И снимем! — отозвался Пахом, широкой ладонью, словно топором рубанув воздух.

Канаев долгое время не вмешивался в спор. Он считал, что Сергей Андреевич по-своему прав. Лес действительно рубили бесплатно, и эта выручка от продажи хвороста и непригодного для стройки леса сама по себе составляла немного. Но тут таилась опасность в самом факте нарушения устава. И это, пожалуй, правильно поняли коммунисты, ополчившиеся на правление. Пока речь шла о Архипе Платонове, можно было и помолчать, не имело значения, будет этот человек пайщиком кооператива или нет. Но последние слова Сергея Андреевича встревожили Канаева. Нельзя было допустить, чтобы такие мужики, как Сергей Андреевич, отказывались от общего дела. Он взял слово. Собрание сразу смолкло. Канаев попенял председателю правления потребительского общества за отказ от работы и осудил не в меру резкие выступления некоторых товарищей.

— Что ни говорите, а за это время правлением сделано немало, — говорил Канаев. — Надо отдать ему должное. Далеко теперь то время, когда лавчонка Лаврентия Кыртыма была для жителей Наймана единственным местом, куда они несли свои гроши. А тот ломался и драл за товар сколько хотел. Вскоре не придется кланяться и Кондрату Салдину, чтобы он смолол пуд ржи и поменьше взял бы за это… Сергею Андреевичу следует взять свое заявление обратно и продолжать с удвоенной силой работать на своем месте.

Но тот настоял на своем, работать в кооперативе отказался наотрез. Далеко за полночь затянулось собрание. Новым председателем потребительского общества был избран Василий Дракин.

— Вот тебе наказ, — говорил новому председателю Пахом Гарузов, хлопая его по спине, когда собрание уже окончилось. — Работай так, чтобы у кооперации были не только лавка и мельница, а целое общественное хозяйство с машинами и разными производствами.

Выборы нового председателя были отмечены любителями выпивки. Кто-то предложил собрать складчину и пойти к Самойловне, у которой всегда можно было найти самогон. А коллективная выпивка завершилась неожиданной свадьбой. Кузнец Петр был вдовцом и жил у себя в кузнице. Самойловна давно имела на него виды. Потеряв надежду выдать замуж дочь, она была не прочь сама испробовать счастья. Кузнец Петр — тихий человек. Похоронив в голодный год жену и маленькую дочь, он жил бобылем. Сам не решался к кому-либо посвататься. А тут выпил как следует, кто-то пошутил, что неплохо бы ему пойти к Самойловне в зятья, шутку подхватили другие, поддержала и сама Самойловна. Кузнец принял это всерьез и остался у нее. Здесь было куда лучше, чем в грязной кузнице.

Степан Гарузов готовился к весне. Он перетащил со двора соху и борону с деревянными зубьями и перед широкой дверью, сплетенной из ивовых прутьев, заменявшей ворота, расположился приводить их в порядок. Пахота еще не скоро, но у хорошего хозяина, думал Степан, все должно быть подготовлено заранее. Он раза два-три обошел вокруг рассохшейся сохи, почесал в затылке и отправился за топором. Надо было заменить оглоблю сохи. Одна еще хороша, но вторая совсем обветшала и может сломаться. Пахоты же у Степана много: надел на семь душ. Поэтому надо, чтобы вся сбруя была надежная, в порядке. «Железные зубья бы купить», — думал он, проходя мимо бороны. Он теперь считал себя настоящим хозяином. В небольшом дворике, обнесенном плетеной изгородью, гуляла довольно сытая и крепкая на вид чалая лошадка. Под небольшим, низким навесом стояла молодая пестрая коровка. В избе неистово мычал теленок. Все это по сравнению с тем, что у него было года два-три назад, уже настоящее богатство. С радостью чувствовал Степан, как у него понемногу расправляются плечи. Давнишние мечты его становятся действительностью. Ребятишки теперь с молоком, а к пасхе у них есть обновка. Зимой Степан был в извозе — возил от лесничества на станцию лес, немного подработал денег, и Матрена в кооперативной лавке купила на рубашки синего сатина, а себе — красного на рукава.

«Чудно, как меняется жизнь, — думал Степан, обтесывая толстую жердь на оглоблю. — Кажись, давно ли я ходил под окнами крепких жителей, вымаливая то взаймы, то в отработку, а теперь вот сам хозяин…» И началось все это с того, что однажды Совет дал ему семена, затем Захар помог купить лошадь.

Время было теплое, на завалинку, на солнцепек со двора вылезли куры. С краев крыши падала капель. Тропинка, идущая от дороги ко двору, почернела.

Степан и не заметил, как время подошло к обеду. На дороге показался Пахом. Проходя мимо брата, он остановился:

— Что это обтесываешь?

— Оглоблю у сохи надо сменить.

— Пустым делом занимаешься, время эту соху куда-нибудь в овраг столкнуть.

— Говоришь, Пахом, и сам не знаешь чего, — с досадой отозвался Степан и опять склонился к работе.