— Ну, тогда и не жалуйся больше! — вспылила Таня, но быстро успокоилась. Ей стало жаль Лизу: она так похудела за последнее время, а глаза, черные, с длинными ресницами, ушли далеко под лоб и смотрели, словно у испуганной девочки.

— Послушай, Лиза, поезжай учиться. Поезжай хоть на время, а потом, если уж ты не хочешь от него совсем уходить, вернешься опять. И он, может быть, поймет и не будет больше так относиться к тебе.

— Я не из-за него, он никогда не изменится. Горбатого только могила исправит. Я о себе говорю. Как можно сделать такое дело? Что скажут об этом люди?

— Что тебе люди?

Как она ни уговаривала Лизу, та не согласилась поехать учиться. Но вот вскоре случилось такое, что Лиза, прибежав раз ночью к своим, больше не вернулась к Николаю. Это и решило ее судьбу по-иному.

Дома Лиза старалась держаться независимо. Она равнодушно относилась к тому, что Пелагея с утра до вечера натравливала Николая на нее. Она теперь хорошо его знала и не боялась. Но Пелагея не оставляла надежды сломить ее упорство.

Раз как-то вечером, когда уже легли спать, Лиза и Николай разругались в постели, что с ними бывало часто. Агаша была на улице, где-то у соседей был и Лабырь. Пелагея долго слушала перебранку сына и снохи, слышала, как Николай раза два накидывался драться, но Лиза всякий раз давала ему отпор, пока наконец в одну из таких стычек Лиза не столкнула мужа с постели и тот с грохотом не свалился на пол. Пелагея слезла с печи и накинулась на сноху. Лиза не ожидала такого нападения. Мигом ее голова была закутана в одеяло, и всей своей тяжестью свекровь навалилась на нее, крича Николаю:

— Полено, полено возьми! Возьми полено, пока у тебя руки целы! Пока она тебя еще совсем не искалечила.

Ободренный помощью матери, Николай бросился бить жену.

— Полено, полено возьми! — неистово кричала Пелагея.

Лиза чувствовала, что он бил ее чем-то тяжелым. Частые удары сквозь одеяло сыпались по ногам, по спине, по рукам, которыми она пыталась защищаться. Она не кричала, да и бесполезно было звать на помощь. Кто мог услышать ее голос, да еще из-под одеяла! Вскоре она перестала даже защищаться. Пелагее показалось, что одеяло смягчает удары. Она оголила ее тело, села верхом на шею и схватила ее руки. Удары посыпались с удвоенной силой. «Они меня, пожалуй, так изувечат», — промелькнуло у нее в голове, и, собрав все свои силы, она резко выпрямилась. Пелагея съехала с нее и свалилась на пол. Лиза скатилась на нее, они забарахтались на полу. Николай, тяжело переводя дыхание, стоял над ними и ждал, когда опять можно будет продолжать избиение. Измученная Лиза не успела сразу подняться на ноги, свекровь опередила сноху, и опять удары посыпались на нее. Что-то соленое потекло по губам Лизы. Она, прикрыв голову руками, полезла под коник, где у них была постель. Половина ее тела оказалась снаружи. А Николай все бил и бил.

Лиза и не слышала, когда в избу вошел Лабырь. Удары прекратились. Когда она открыла глаза, в избе было светло. Лабырь зажег лампу. Со стоном она вылезла из-под коника и села на полу, даже не прикрыв рубахой обнаженные ноги, которые все были в синяках и кровоподтеках. Глухие рыдания сотрясали ее сжавшееся в комок тело. Николай, тяжело дыша, опустился на лавку. Он пугливо посматривал то на отца, то на избитую жену. Пелагея быстро юркнула на печь и оттуда кричала:

— Так ее надо, так ее надо учить! Дома небось не учили!

Лабырь тяжелым взглядом посмотрел на Пелагею и шагнул к сыну. Тот весь съежился, выпустив из рук колодку. Лабырь схватил эту колодку и наотмашь ударил ею сына по голове. Николай, словно сноп с воза, свалился с лавки и растянулся на полу. Лиза бессознательно отодвинулась от него, продолжая рыдать.

— Убил, сына убил!.. — с криком спрыгнула с печи Пелагея.

— Молчи! — цыкнул на нее Лабырь. — Я на тебя ни разу не поднимал руку, а сейчас…

Пелагея, испуганная его страшным взглядом, метнулась к двери. Никогда еще она не видела таким своего мужа. Но Лабырь отбросил в сторону колодку и подошел к снохе.

— Прикройся, Лиза, — сказал он ей дрожащим от волнения голосом.

Лиза попыталась вскочить, но со стоном опустилась на пол. Лабырь подхватил ее, помог подняться, затем подвел к постели и прикрыл ей ноги одеялом. Из ее разбитого носа капала кровь, растрепанные кудрявые волосы были рассыпаны по плечам.

Видя, что муж занят снохой, Пелагея бросилась к сыну и захлопотала около него. Николай уже оправился от удара и теперь сидел на полу, щупая голову. Лабырь, не взглянув на них, вышел из избы. Лиза, превозмогая боль во всем теле, поспешно стала одеваться. Ей было страшно оставаться с этими людьми наедине. Однако свекровь не выпустила ее. Лишь ночью тайком оставила Лиза этот дом, в котором провела столько безрадостных дней.

Целую неделю Лиза никуда не выходила. Ее распухшее лицо было покрыто синяками. А на тело страшно было посмотреть, всюду от ног до плеч виднелись черные следы тяжелой колодки. Таня предоставила ей свою комнатку и постель и ухаживала за ней. Она требовала от Сергея Андреевича, чтобы тот отвез дочь в больницу и передал дело в суд. Но Сергей Андреевич хмуро молчал и уходил из дому, когда она об этом заговаривала. Мать Лизы просила ее никому об этом не говорить, просила об этом и сама Лиза. Таня все же не послушалась их и рассказала Канаеву. Тот выслушал ее и сказал:

— До суда доводить не следует, такие вещи случаются каждый день. Воспитывать надо людей, Таня, а не судить…

— Но это же преступление, Григорий Константинович! — возмущалась она. — Так избить женщину!..

— Во многих из нас еще сидит эта звериная дикость, бороться с ней надо. И сколько тут еще предстоит нам поработать! А суд что?.. Ну, осудим одного, другого, и на этом, думаете, конец будет? Ручаюсь: завтра же опять кого-нибудь в суд придется тащить. И что всего хуже — не поймут, за что их судят. Не поймут, потому что веками так было… Я думаю, что Лизе пока надо остаться у своих, а там видно будет, придумаем что-нибудь. Скорее всего, Николай сам к ней с повинной придет, и они помирятся. Может, даже Николай к Сергею Андреевичу и жить пока перейдет. В ихней семье он переменится.

Слова Канаева оправдались. Однажды вечером к Сергею Андреевичу пришел Николай. Тани дома не было. Со слезами на глазах он просил у жены прощения, звал ее обратно к себе, клялся, что больше не станет слушаться матери. Лиза готова была помириться, но жить у них отказалась наотрез. И когда домой вернулась Таня, она спросила у нее совета, как быть. Таня не понимала Лизы: о какой совместной жизни может идти речь при таких отношениях? «Значит, я не знаю психологии людей, совсем не знаю жизни», — мучительно думала Таня. Но согласиться с существующим порядком было выше ее сил. Она стала настойчиво уговаривать подругу поехать учиться. На ее стороне теперь была и мать Лизы, не допускавшая и мысли, чтобы дочь снова вернулась к Пиляевым.

Лиза, днями и ночами лежа в постели, заново передумала свою жизнь, заново пересмотрела свои отношения с мужем. Она не нашла в своем сердце любви к нему. «Да и была ли когда-нибудь эта самая любовь?» — спрашивала она себя. Николай нравился всем найманским девушкам и поэтому нравился и ей. Ей было даже лестно, что она выходит замуж за парня, который ради нее пренебрег всеми. Только теперь, и то еще весьма смутно, она убеждалась, что до сего времени все делала по установившемуся обычаю, как было заведено. Заведено выходить замуж — и она вышла за самого видного парня в селе. Заведено быть покорной и верной женой — и она пробовала быть такой, но на этом и споткнулась. Покорность Лиза уже понимала отчасти по-новому. Да и не покорность это была, а нечто иное, чему у Лизы не было названия. Это и столкнуло ее с людьми, со старым пониманием семейного уклада. К тому же, близко узнав своего мужа, она не только не могла его любить, но даже за человека его не считала.

Как только сошли с лица следы синяков, Лиза пошла в сельсовет за документами. Она твердо решила уехать из Наймана, уехать куда бы то ни было, и попросила Канаева помочь ей устроиться учиться в городе.