2
Марье Канаевой в эту зиму вечера казались не такими и длинными и скучными, как в прошлые годы. Исчезло глупое недоверие к мужу — исчезла и печаль. Марья только теперь стала понимать, что сама была причиной этой печали, потому что жила не одной жизнью с ним, не одними думами. И в домашних делах ей стало легче: свекор, как ни стар, все же крепок и во многом ей помогал. Марье иногда даже не верилось, что она так изменилась за эти два-три года. Конечно, изменения произошли не сразу. Нужно было многое пережить, чтобы освободиться от того, чему ее учили в молодости. Помогла ей и Татьяна Михайловна. После отъезда Захара Гарузова на учебу Марья оказалась для Тани единственной близкой подругой. Началось это с того, что Марья вечерами стала посещать собрания найманского актива. Одинокая Таня привязалась к Марье, часто наведывалась к ней. С помощью Тани Марья хорошо научилась читать.
Однажды она согласилась участвовать в спектакле, но просила не говорить об этом мужу. Ей хотелось удивить его. Вечерами она с Таней ходила на репетиции и молчала о том, где пропадает.
Как-то в воскресенье Марья сказала мужу, чтобы он непременно пришел в школу смотреть новый спектакль.
— Вместе пойдем, — отозвался Григорий.
— Мне надо зайти еще в одно место, — возразила Марья и вышла из дому одна.
Велико было удивление Григория, когда на сцене он увидел свою жену, сердце его начало усиленно биться.
Спектакль шел в самом большом классе школы. Людей набилось столько, что невозможно было вытащить руку, чтобы смахнуть пот с лица.
В пьесе говорилось о борьбе со старым бытом в деревне. Зрители, затаив дыхание, радовались и волновались вместе с «артистами». Марья под конец так вошла в свою роль, что ей казалось, будто это происходит у нее дома и она ссорится со своей матерью, Пелагеей.
— В меня, вся в меня, — говорил Лабырь, подталкивая соседа Филиппа Алексеевича, вместе с которым пришел посмотреть постановку. — Видишь, какая мастерица говорить-то. Так и надо, дочка! Руби их!
— Ты молчи, сосед, — останавливал его Филипп Алексеевич.
Когда занавес задернули в последний раз, в зале поднялся шум, слышались возгласы: «Давай еще!» Зрители неохотно направлялись к выходу. Все же класс понемногу опустел. Теперь шум слышался на улице. Люди делились своими впечатлениями, сравнивали сцены спектакля о событиями своей, найманской жизни. И долго еще по заснувшим улицам села раздавались говор и смех, пока за самыми запоздавшими не закрылись скрипящие калитки.
— Я только тебя боялась, знала, что смотришь на меня и считаешь мои ошибки, — говорила Марья мужу после представления, когда тот пришел за кулисы.
— И в голове у меня такого не было.
— Небось смеялся надо мной.
— А у тебя роль не смешная.
Они вышли на улицу. Время приближалось к полуночи. Тихо падал снег. Канаев и Марья не торопились. На повороте на верхнюю улицу их нагнали Таня и Лиза. Они хотели пройти мимо, но Канаев окликнул их:
— Чего вы так бежите? Смотрите, какая ночь: дышишь, словно холодную брагу пьешь… Ты, Лиза, что-то начинаешь отбиваться от подруг.
— Отбилась уж, дядя Гриша, — тихо ответила Лиза. — Вот только и вышла посмотреть спектакль, и то вся душа изболелась: будет теперь мне от свекрови баня, обязательно будет.
— А ты не смотри на нее, делай по-своему, — посоветовал Канаев.
— Живя одной семьей, так нельзя, она ведь всеми командует. Выйти на улицу не дает, — сказала Лиза, повернув к своему дому.
— Ее, Григорий Константинович, надо отправить учиться, — сказала Таня. — Иначе ей никак не поможешь. Надо ее вырвать из этой семьи. Там она никогда не увидит света.
Марье не понравились слова Тани, все-таки речь шла о семье ее матери, но вместо возражения она сказала:
— А какая теснота была в школе! Сколько оказалось желающих посмотреть спектакль!
— Да, подхватила Таня. — Нам нужен клуб, Григорий Константинович, а то молодежи негде собираться.
— Клуб будет, — заверил Канаев. — Я уже думал об этом. Договорюсь в волости насчет дома Артемия, вот вам целый театр.
— Как хорошо-то было бы, — обрадовалась Таня. — Все равно дом пустует.
Вскоре они расстались.
3
Таня вернулась домой немного усталая. Хозяева уже давно спали. Она осторожно, чтобы не потревожить их, поужинала и с лампой прошла в свою комнату. На столе лежало письмо от Захара. Его, наверно, принесли вечером. Таня взяла письмо, прижала к груди и, устроившись на постели поудобнее, стала читать:
«Добрый день, Танюша!
Тороплюсь ответить на твое письмо, которое ты написала в прошлую среду. Спасибо тебе за все найманские новости. Учеба у меня по-прежнему идет хорошо. От товарищей не отстаю, вот только с грамматикой большие неполадки, но грызу и ее. Как я тебе благодарен, Таня, за подготовку к учебе. Если бы мы с тобой не занимались, то многое для меня было бы темным присурским лесом. Труднее всего приходится с химией. Сроду не слышал, что есть такая хитрая наука. В ней все названия пишутся формулами, а я хоть убей — никак не отличу одну от другой.
Перед твоим письмом я от кого-то из Явлея получил пятьдесят рублей. Послать их, кроме тебя, некому. Я тебе как-то заикнулся, что иногда хожу на станцию разгружать вагоны. Давай, Таня, договоримся, чтобы ты больше никогда этого не делала. Твои пятьдесят рублей я пришлю обратно, подтверди, что их послала ты. А на станцию я хожу, чтобы не отвыкнуть окончательно от тяжелой работы, которую люблю с детства. В прошлом письме ты меня просила сходить к вашим. Знаешь, как-то неловко. Ну что я им скажу? Что Таня мой друг и мой товарищ, а дальше? Нет, уж лучше мы с тобой как-нибудь вместе сходим. Вот приедешь на каникулы и тогда сведешь меня к ним. У нас каникул не будет, потому что учиться начали поздно. Тебе, наверно, уже надоело читать мое длинное письмо? Ну, будь здорова. Если желаешь знать о Николае: он все-таки учиться не будет, думает сбежать. В городе нашел каких-то знакомых, ходит к ним ночевать. Жду письма.
З. Гарузов».
Таня откинулась на подушку и некоторое время думала о Захаре. Затем еще раз прочитала письмо. Заснула довольно поздно. А утром к ней из города неожиданно приехала мать, Анна Семеновна, еще бодрая, миловидная женщина лет сорока пяти, высокая и суховатая. Таня обрадовалась ей и немного испугалась: не случилось ли что-нибудь?
— Дома все у нас ладно, — успокоила ее Анна Семеновна. — Отец работает, братья учатся. У тебя все ли здесь в порядке?
Вопрос этот несколько озадачил Таню. Она не нашлась, что ответить, и заторопилась:
— Я сейчас сбегаю в школу, попрошу Пелагею Ивановну, чтобы она позанималась с моим классом. Я, мама, мигом сбегаю…
— Иди, иди, — сказала Анна Семеновна, испытующе-пристально рассматривая дочь.
Таня не знала, что и подумать. Она сбегала в школу и вскоре вернулась, застав мать беседующей с хозяйкой, женой Сергея Андреевича.
— Что же ты, мама, даже не предупредила о своем приезде? Мы бы тебе лошадь на станцию послали, — попеняла ей Таня.
— А кто это мы-то?
— Ну, я, Сергей Андреевич вот.
— Я и так хорошо добралась, попались найманские мужики, подвезли. Приехала посмотреть, как ты тут живешь. Сама небось не зовешь и не едешь.
— Да ведь работаю, мама.
— И летом работала?
— И летом некогда было, занималась тут с одним парнем, готовила его учиться в город…
— Знаю я этого парня, вот как раз поэтому и приехала.
— Откуда ты его, мама, знаешь? — с удивлением воскликнула Таня.
Но Анна Семеновна взглянула на хозяйку и тут же переменила разговор.
— Братья кланяются тебе, и отец кланяется. Совсем ты нас забыла.
Жена Сергея Андреевича поспешила выйти из избы, чтобы не мешать им.
— Ты еще, доченька, и не обняла меня. Подойди-ка сюда поближе, посмотрю на тебя как следует. Какая ты здесь стала…
— Хуже, мама, или лучше? — спросила Таня и снова вернулась к прерванному разговору. — Значит, Захар недавно был у вас, и вы с ним познакомились?
