Пока мужчины усаживались за столом, Пелагея кончила свой речитатив и теперь подошла к матери Лизы и запела. Ее голос звенел, точно у молодухи:
Ой, сватушка-матушка!
Оставлю у тебя найденное деревцо,
С моей меткой яблоньку.
Придут мои послы за нею,
Золотом они ее сдвинут с места,
Серебром они ее выдернут.
Не растряси, сватушка,
Землю черную от ее корней,
Не обломай, матушка,
На веточках ее цветики,
Как оставлю я ее целехоньку,
Так и отдай мне ее с добром…
— Скоро, что ли, кончатся твои песни? — с нетерпением сказал Лабырь, хозяйничая за столом.
В иное время он и сам не прочь был бы послушать жену, но теперь, когда на столе водка и кувшин самогону, ему было не до песен. Хозяйка дома взяла со стола принесенный каравай и заменила его своим. В избе появились родные Сергея Андреевича, тоже подсели к столу. Сразу сделалось шумно. Громче всех, как всегда, раздавался голос Лабыря. Где надо и не надо, он то и дело говорил своей новой родне: «Сват!» или «Сваха!» и все намеревался рассказать к случаю какую-нибудь быль, но Пелагея сердито одергивала его за рукав и шептала на ухо:
— Не нужны на таком месте твои побаски.
Все шло хорошо. Чарка быстро переходила из рук в руки, литр опустел, опустел и кувшин. Присутствующие много и громко разговаривали. Казалось, только одного Сергея Андреевича не затрагивало общее оживление, он отмалчивался и лишь поддакивал в ответ словоохотливому свату. От жены не ускользала его угрюмость, и она время от времени подносила к мокрым глазам конец головного платка. С улицы то и дело заглядывали в окна любопытные. Лиза, услышав голоса подруг, накинула на плечи зипун и хотела выйти к ним на улицу. Пелагея кольнула ее косым взглядом, а мать сказала:
— Ты далеко, доченька?
— На улицу выйду, к подругам.
— Повесь зипун и вернись на место.
Лиза недоуменно взглянула на мать, потом — на будущую свекровь и покорно опустила глаза. Она только сейчас поняла, что девическая воля кончилась вместе с вином, которое было в кувшине. Ей вдруг стало грустно, сердце сжалось, глаза затуманились слезами.
— Позови сюда подруг, — сказал ей отец.
Но Лиза ничего не ответила. Вскоре из чулана послышались ее всхлипывания. Мать Лизы подошла к окну и, приоткрыв раму, позвала Лизиных подруг. Девушки вошли толпой и с шумом забились в чулан.
День свадьбы был назначен на воскресенье следующей недели.
2
И не заметила Лиза, как прошли эти полторы недели. Наступило то воскресенье, когда в их доме ожидали сватов за невестой. Хлопоты и подготовка к свадьбе казались Лизе от непривычки удивительными. По вечерам на гулянье она уже не выходила. К ней в дом приходили подруги, вместе причитали об окончании ее девичьей свободы. Николай приходил каждый вечер, нарядный и веселый. Он каждый день приносил невесте какой-нибудь подарок: платочек, яркую ленту или отлитое им самим оловянное кольцо. Но это было все вчера, позавчера, на прошлой неделе. Сегодня же Лизу разбудили рано и стали собирать к отъезду в чужую семью. С рассветом их дом заполнили родные, соседи, близкие, знакомые. Все собрались проводить Лизу. Она в последний раз ходила по избе отца, прощалась со своим девичеством, с печальной улыбкой встречала приходящих подруг, вяло разговаривала с ними. Подруги жались у порога и вполголоса напевали тоскливые прощальные песни. На лавке были сложены Лизины вещи, которые она увезет с собой в дом жениха. Здесь был небольшой сундук, две подушки, одеяло из домотканого клетчатого холста. У эрзян перины в то время редкостью были, и то у очень богатых. Их заменяли ватолы — матрацы, сделанные из очесов пеньки. И у Лизы на сундуке под подушками лежала такая ватола. Одеяла тоже набивались очесами. Только были они тоньше и легче.
Лиза в последний раз вышла к колодцу за водой. Шла она медленно по огородной тропинке, мысленно прощаясь со всем, что попадалось ей на глаза. У колодца немного задержалась, нежданно и непрошено, словно бусинки с оборванной нитки, покатились светлыми шариками слезы.
Вспомнились эрзянские причитания, известные еще с детства от матери. Лиза осторожно запела. Кто в селе не знает певунью Лизу! Кто не слушал ее песен! Но теперь ее голос дрожал и прерывался:
Держатель колодца!
Хозяин колодца Кастарго!
Не пугайся моего голоса,
Не пугайся моего стона…
Лиза оборвала пение и огляделась испуганно: не слышит ли ее кто-нибудь? Прислонясь к косяку калитки, выходящей на огород, стояла Таня с полотенцем на плече. Лиза смутилась, однако подумала про себя: «Ее ли почувствовало мое сердце?»
— Что же ты остановилась? Пой, — сказала Таня и направилась к колодцу.
— Это не песня, это — урнема[12].
Лиза заметила, что со дня сватовства Таня словно избегает ее, говорит с ней мало и неохотно. Лиза пристально посмотрела в глаза подруги и убедилась, что та действительно недовольна ею. Она тихо спросила:
— Ты что так рано встала?
— Тебя провожать.
В этом «тебя провожать» Лиза почувствовала легкий упрек. «Так, значит, она потому на меня дуется, что я за Кольку выхожу. А чего ей дуться?» Но Таня и сама спохватилась, что сказала нехорошо, и поспешила исправить оплошность:
— Жаль мне расставаться с тобой, Лиза, я так к тебе привыкла. Ну с чего ты надумала замуж? Чего тебе не жилось у отца с матерью?
— Такая уж у девки судьба. С отцом и матерью век не проживешь.
— Все равно мне это странно: уйти в чужой дом, к чужому человеку…
Таня мотнула головой, точно ей за ворот плеснули холодной воды.
— Привыкну, — тихо отозвалась Лиза.
— Давай в последний раз умоемся вместе, — сказала Таня. — Лей мне из ведра, а потом я тебе полью.
Но Лиза отказалась умываться. Она полила Тане, потом зачерпнула еще воды и хотела идти домой. Таня схватила ее за рукав, показала в сторону сада.
— Кто там? — не понимая, спросила Лиза.
— Иван Воробей стоит, под деревьями, — вполголоса сказала Таня. — Подойди к нему.
— Что ты? Куда меня посылаешь?! — испугалась Лиза и заторопилась к дому.
— Лиза! — настойчиво позвала Таня и, когда та остановилась, сказала: — Ведь он любит тебя, Лиза. Что тебе стоит подойти к нему, сказать несколько слов? Я здесь постою. Дай ведро.
Она взяла ведро из ее рук, поставила на землю, но Лиза не двигалась с места.
— Мне сейчас нельзя к нему подходить, нас могут увидеть, — сказала она.
Тогда Таня рукой позвала Ивана и, когда тот нерешительно подошел к ним, схватила ведро и понесла к калитке. Там она остановилась, наблюдая за двором.
— Зачем пришел? — сказала Лиза, не глядя на Ивана. — Опозорить меня хочешь?
— Пришел проститься с тобой, Лиза.
— Чего нам прощаться, ведь мы не родные какие-нибудь, — перебила она его.
— Ты мне ближе родной была, нет у меня больше человека в Наймане, с которым бы я так хотел проститься…
— Зачем же тебе уезжать?
— Как же я могу остаться здесь, когда больше не будет тебя?
— Что я — умру?!
— Для меня ты словно бы умрешь…
— Хватит тебе, Воробей, чирикать чего не следует. Убирайся отсюда поскорее, пока тебя не видели со мной. Тоже приперся прощаться…
Лиза резко повернулась и быстро пошла от него, Иван постоял у колодца и тоже пошел прочь.
— Сердца нет у тебя, Лиза, — сказала Таня, когда они вместе вошли во двор.
— А чего мне с ним там делать? Еще увидит кто…
В избе Лизу уже давно ждали. Крестная мать кинулась ей навстречу, вырвала из рук ведро.
