— А ты думал кто? Кого ты здесь ждешь? — спрашивал Васька, подходя ближе.

— Никого не жду. Понимаешь, этот черт Гарузов меньшой сейчас чуть не избил меня. Как бешеный накинулся, но я и сам ему сдачи дал, так что теперь до самой своей Камчатки бежать будет.

— Ай опять кого не поделили? Пойдем со мной. Напьемся где-нибудь, а то до смерти скучно. Не хочешь? Один пойду, пойду к Самойловне, у нее всегда в запасе бывает. Кстати, и Дуняшу навещу. Ходишь, что ли, к ней?

— Нет, — с неохотой ответил Николай.

— Все равно пойду напьюсь…

И он быстро, как и появился, исчез в темноте.

Потоптавшись на месте, Николай бесцельно зашагал по улице. Ноги его привели к дому Сергея Андреевича. Из шести окон болдыревского дома светилось только одно, выходившее на огород, в небольшой комнатушке постоялицы. Николай осторожно перелез через забор и взобрался на высокую завалинку. Занавески на окне доходили только до половины, и Николаю хорошо была видна большая часть комнатки с узенькой чистой постелью и столиком у самого подоконника. На столике лежала раскрытая книга. Таня, полураздетая, сидела на постели и, видимо, готовилась лечь. Она распускала косу, уставившись взглядом в пространство. Ей показалось, что под окном что-то зашуршало, и она быстро потушила лампу. Николай спрыгнул с завалинки. Он был очень доволен, что ему удалось увидеть девушку без кофточки.

Насвистывая мотив уличной песенки, Николай отправился домой, весело поглядывая на темные, спящие дома.

Второй месяц пошел, как Захар Гарузов посещает вечернюю школу, организованную Татьяной Михайловной. Из всего состава неграмотных и мало-мальски знающих буквы вскоре выделилась группа более успевающих, в числе которых оказался и Захар. За это время он научился читать, чем немало удивил молодую учительницу. Букварь был уже исчерпан. Захар однажды вечером робко попросил Таню дать ему почитать какую-нибудь другую книжку. Та охотно согласилась и принесла ему детскую книгу для чтения. Захар ее прочитал и дня через четыре вернул, не высказав особого восторга. Он ожидал что-нибудь особенное, а тут оказались простенькие сказки и рассказы из детской жизни.

— Неужели уже прочитали? — удивилась она, слегка приподнимая темные линии бровей. — Чего же вам еще дать, у меня здесь ничего такого для вас нет.

— А ты мне дай то, что сама читаешь, — вдруг сказал он, взглянув ей в глаза, и тут же спохватился, что, пожалуй, хватил через край. «Как бы она про меня чего плохого не подумала. Не хвалюсь ли я прежде времени?» Таню действительно немного смутила его просьба. У нее уже сложилось приятное впечатление об этом плечистом парне с бронзовым загаром на лице, в широкой ладони которого тонкий карандаш казался иголкой. Надо сказать, что и для Тани время, пока она живет в Наймане, не прошло даром. Она уже немного научилась говорить по-эрзянски, а понимала почти все.

— Хорошо, я вам принесу то, что сама читаю, — улыбнулась она. — А теперь перепишите в тетрадь вот этот кусочек из книги, проставляя пропущенные буквы. Только не торопитесь, пишите правильно да не заходите через линейки.

Захар снял пиджак, расстегнул пояс, ворот рубахи и приготовился к самому трудному. Чтение ему далось легко, но письмо было сущим мучением. Его подготовка к письму не ускользнула от Тани, она невольно рассмеялась, подумав, что он словно собирается корчевать пни.

В следующий раз Таня принесла ему стихи Пушкина. Эти стихи он читал довольно долго, некоторые из них даже наизусть выучил.

— Ну как? — спросила она, когда Захар вернул ей книгу.

— Песни, конечно, хорошие, но многое в них мне непонятно, — ответил он. — Вот если бы по-эрзянски были написаны.

— Не песни, а стихи, — поправила Таня.

— Ну стихи. Там есть такие слова, которых я и у явлейских русских не слышал.

— Значит, не понравилась вам и эта книга? Какой вы все-таки, на вас трудно угодить, — слегка обиделась она.

— Что ты, Татьяна Михайловна, твоя книга мне очень понравилась. Я даже некоторые песни на память знаю. Хочешь, прочитаю?

— Ну, — промолвила она, опуская глаза.

Ее немного смутило, что этот здоровый парень, по сравнению с которым она кажется маленькой и беспомощной, называет ее Татьяной Михайловной и, разговаривая с ней, робеет и теряется, как ученик младшего класса.

начал было Захар и сразу же осекся.

— Что же вы перестали? — спросила Таня и с удивлением подняла на него взгляд.

— Не буду больше, — буркнул Захар.

Он был чем-то смущен и некоторое время не знал, что делать, потом, словно спохватившись, опять взял карандаш и склонился над своим письмом. Неопределенная догадка мелькнула у Тани, она испытующе посмотрела на него. Он сидел, согнувшись над партой, старательно исправляя неудачно написанную букву. В классе они были почти одни. Две пожилые женщины, оставшиеся на дополнительный урок, были заняты своим делом. Таня медленно отошла от Захара.

Наудачу взятое стихотворение Пушкина выражало чувство Захара к Тане, тщательно им скрываемое. Он не стал читать дальше, боясь, что она догадается. Одна эта мысль приводила его в смятение. Для него Таня была недосягаемой.

За последнее время Захар стал замечать, что Таня как-то отличает его от других, охотнее разговаривает с ним, чем, например, с Николаем. Между прочим, Николай должен был признать свое поражение. Однажды Таня просто выгнала его из класса, куда он продолжал ходить каждый вечер. В другой раз выступила на комсомольском собрании и открыто сказала, что он плохой секретарь и неспособен руководить комсомольской ячейкой. Николая это особенно обидело. Он счел, что ее выступление подрывает авторитет секретаря. Вообще работа в ячейке после приезда Тани заметно оживилась. Вечерами там читали книги, а не балагурили, как это было раньше. А совсем недавно комсомольцы стали готовить антирелигиозную пьесу, сумели привлечь в качестве суфлера даже старую учительницу Пелагею Ивановну. Захар от роли отказался, сославшись на свою неспособность. Чтение теперь было самым любимым его занятием, и он читал все, что ему ни попадалось под руки. Спустя некоторое время он опять попросил томик стихов Пушкина. Еще раз перечитывал все стихотворения, и они наконец увлекли его своей стройностью, красотой языка.

Заметив, что Таня его, да и всех, называла только на «вы», Захар стал отделываться от найманской привычки называть всех на «ты». Правда, по-эрзянски это как-то не получалось, но Захар старался как можно больше говорить по-русски, чтобы хорошо знать этот язык. Вечерами Захар, кроме как в школу, никуда не ходил, читал, упражнялся в письме и думал о Тане. Дуняша понемногу забывалась, Захар не чувствовал угрызений совести. Эта случайная связь оборвалась так же неожиданно, как и началась. Захару казалось, что сейчас он не допустил бы ее. Теперь он понимал, что не телесная близость главное в отношениях с женщиной. И это подняло женщину в его глазах. Захар чувствовал, как он постепенно становится другим человеком. Он словно очищается от чего-то лишнего, ненужного. И желания его стали как-то определеннее, и жизнь казалась чище и красивее.

Тане осенью исполнилось восемнадцать лет, пришел возраст, когда девушка достигает полного расцвета. Тонкая и гибкая, с длинными светлыми косами, всегда улыбающаяся, она пользовалась всеобщим расположением. В Наймане ее искренне полюбили, хотя в первое время встретили несколько враждебно, думая, что эта городская, в коротенькой и узенькой юбчонке, пожалуй, будет опасной подругой для честных девушек. Но опасения эти вскоре рассеялись. Отец Тани был рабочим кожевенного завода. Она закончила школу-девятилетку и после двухмесячных учительских курсов была направлена на работу в деревню. Таня вскоре привыкла к деревенской жизни, привыкла и к людям, простым и нетребовательным. Пожилые называли ее Татьяной Михайловной, молодые — Таней. В первое время она немного скучала, но когда втянулась в работу, влилась в среду комсомольцев, дни стали проходить незаметно. Ей теперь иногда казалось, что в этом селе она живет много лет и давно знает его жителей.