Секретарь протянул ему две бумажки, вторую велел передать Кошманову. Кондратий машинально сунул их в карман и направился к двери. Выходя, он казался еще сутулее, словно эти две бумажки придавили его к земле. Однако выражение лица и глаз совсем не соответствовало согнутой спине. Его маленькие серые глазки сверкали из-под седых и лохматых бровей, словно зловещие искорки из сухого взъерошенного мха, готовые в любую минуту вспыхнуть бурным пламенем. Широкий рот был искривлен в холодную улыбку, бросавшую тень на сморщенные желтоватые щеки. «Начинают подтягивать супонь», — проговорил он и выругался, споткнувшись о порог. Кондратий пересек небольшую площадь позади церкви и прошел мимо своего движка, хмуро поглядывая на посеревшие тесовые стены. Почти у самого дома вспомнил, что надо было зайти к куму и отдать одну из бумажек.

В доме все еще шла перебранка между Еленой и ее свекровью.

— Да перестанете вы добром или нет?! — крикнул на них Кондратий, входя в переднюю избу.

Обе женщины сразу умолкли. Кондратий дома почти никогда не повышал голоса, его окрик сразу прекратил ссору.

— Ай что случилось? — спросила старуха.

— Случилось, старая карга! — опять крикнул он, метнув на мать сердитый взгляд.

— Господи, боже мой, что с тобой?! — закрестилась старуха, шагнув к нему, но сразу же остановилась.

Кондратий схватил с лавки тяжелую каталку для белья и запустил ею в мать. Та охнула и выскочила в заднюю избу. Елена отвернулась, сдерживая смех. Однако это не ускользнуло от Кондратия.

— Ты еще смеешься, паскуда! — крикнул он и, сжав кулаки, направился к жене.

— С ума спятил! — удивилась Елена, быстро поворачиваясь к нему.

Кондратий молча, с пеной на искривленных губах, лез драться. Елена схватила его за руки, заломила их назад и с силой оттолкнула от себя. Кондратий потерял равновесие и, как куль с овсом, тяжело рухнул на пол, стукнувшись затылком об угол голландки. Он лежал неподвижно, с посеревшим лицом и раскинутыми по сторонам руками. Картуз его отлетел в сторону, из-под растрепанных седых волос на полу показалась кровь. Елена быстро опустилась перед ним на колени и стала тормошить его за полы коротенькой шубенки.

— Кондраша! Кондраша! — шептала она дрожащими от испуга губами.

Услышав шум, старуха заглянула и тут вбежала в комнату. Бросилась к сыну. Увидев кровь, завопила истошным голосом:

— Караул! Убила!..

Кондратий заворочался, повернулся на бок.

— Чего орешь, безумная? — хрипло сказал он.

— Иди принеси из погреба лед, — торопливо сказала Елена свекрови, снимая с головы белый ситцевый платок и разрывая его надвое.

Кондратий осторожно встал и молча направился к столу. Не торопясь сел, как бы пробуя прочность и устойчивость сиденья. Потом он мельком взглянул на жену и отвернулся, однако нельзя было понять, сердится он или нет. Елена вертелась возле, виновато заглядывая ему в глаза.

— Больно? — спрашивала она.

— Завяжи, — не глядя на нее, сказал он.

— Сейчас лед приложим, да ты шубу-то сними, она у тебя вся в навозе.

Елена помогла ему снять шубу, потом подобрала валяющийся картуз и тряпочкой стерла пятно крови на полу. Вскоре вернулась и старуха со льдом в чашке. Елена перевязала Кондратию голову. Когда она прикладывала ему на затылок лед, обхватив руками его голову, он морщинистым лбом прижался к ее мягкой груди, некоторое время оставаясь в таком положении. Старуха, искоса посмотрев на них, плюнула и торопливо выплыла из передней. «Воистину, муж и жена — одна сатана», — подумала она.

Близко познакомился Захар с новой учительницей вечером в школе, когда открывали ликбез. Он сидел в самом дальнем углу большой классной комнаты и внимательно слушал ее торопливую речь. Говорила она, как горох сыпала. Здесь присутствовала, кроме неграмотных пожилых и молодых, вроде Захара, вся комсомольская ячейка с ее секретарем Николаем Пиляевым. Правда, Таня потом попросила всех уйти, кому не надо, но Николай все же остался. Он сел за переднюю парту и не сводил глаз с новой учительницы.

— Зачем вы так на меня смотрите? — наконец сказала она ему, смущаясь и краснея.

Николай улыбался и продолжал смотреть, размашисто откидывая со лба белые курчавые пряди волос. Он иногда поворачивался назад, чтобы видеть, какое впечатление производит на присутствующих своей «безусловной победой», как он сам думал.

— Ну вот испугалась совсем, — остановилась вдруг Таня у доски, объясняя начертание заглавных букв алфавита. — Да не смотрите вы ради бога на меня! Вам здесь совсем нечего делать, только мешаете другим, — сказала она Николаю более решительно.

Захару понравилась в ней эта смелость. Ни одна найманская девушка не посмела бы так оборвать первого парня на селе, скорее обрадовалась бы, что он на нее заглядывается.

С этого вечера Захар, не пропуская ни одного дня, ходил учиться в ликбез. Сюда же регулярно приходил и Николай, занимая свое место за передней партой. Татьяна его совсем перестала замечать и не обращала внимания на его пристальные взгляды и подмигивания.

Захар всегда садился на самую последнюю парту и сидел один. Он старательно выводил голубеньким карандашом по линейкам тетради буквы, которые Таня писала на доске.

Тонкий карандаш в неуклюжих и толстых пальцах слушался плохо, буквы выходили кривыми, несуразными, а строчка упрямо лезла вверх через линейку.

Сегодня у него особенно плохо выходили буквы, больше всего не давалась заглавная «Д». На лбу у него выступил пот, спина взмокла, словно он без отдыха вспахал десятину целины. Пришлось скинуть пиджак и расстегнуть ворот рубашки. Бросая мимолетные взгляды в сторону Захара, Таня украдкой улыбалась его старательности и подбадривала словами, обращенными ко всем. Потом она прошлась по рядам учащихся, просматривая тетради. Очередь дошла и до Захара. Она похвалила его за первые успехи.

— У меня вот «Д» никак не выходит, — сказал Захар, не поднимая головы.

Он стеснялся взглянуть на нее, а она как ни в чем не бывало подошла к нему вплотную, взяла тонкими белыми пальцами его темную руку с карандашом и стала помогать выводить непослушную букву. Что-то горячее шевельнулось внутри Захара, заставляя усиленно биться сердце. От ее руки и толстых кос, концы которых легли к нему на стол, исходил тонкий запах незнакомых ему цветов.

Ему стало вдвойне жарко, и пот еще обильнее выступил на его лице. Но вот букву наконец вывели, и Таня пошла к доске.

— А сейчас попробуем читать, — сказала она, открывая книгу.

Захар все еще чувствовал на своей руке прикосновение ее тонких пальцев, а на бумаге остался тот легкий запах незнакомых цветов.

После занятий в попутчики ему навязался Николай, Захар шел молча, не отвечая на его глупую болтовню.

— Видал, брат, как это делается: раз, два — и ваших нет, — хвастался Николай, шагая с ним рядом. — Я в своих глазах большую силу имею и если уж на какую посмотрю, то сразу скажи — моя. А хорошая, брат, деваха, правда ведь? Закручу с ней, непременно закручу… Ты как думаешь, сколько вечеров, мне еще придется провозиться с ней, чтобы, значит, полную победу над ней иметь?.. В три вечера обделаю?

— Уйди от меня, а то сейчас пришибу! — неожиданно гаркнул Захар да так, что тот сразу отскочил в сторону.

— Ты что, бирюк эдакий! — опешил Николай. — Молчишь, молчишь, да вдруг и рявкнешь что-нибудь.

— Уйди, тебе говорят, пока цел! — тем же тоном произнес Захар и быстро зашагал прочь, словно не надеясь на себя.

Николай остался стоять на месте. Когда шаги Захара затихли, он разразился бранью. Немного успокоившись, сказал: «С чего это он вдруг на меня накинулся? Опять, наверно, из-за Дуньки. Вот далась ему эта Дунька, да она давно уже скинула…»

Из темноты выплыла фигура.

— Кто это?! — испуганно крикнул Николай, готовый броситься в бегство. Ему показалось, что это вернулся Захар.

— Ты чего здесь один разговариваешь? — раздался голос Васьки Черного.

— А, это ты, — успокоился Николай.