Многие из присутствующих были навеселе, уже успев где-то угоститься. Под хмельком был и Степан Гарузов. Он вразвалку переходил с места на место, стараясь протиснуться в самую гущу.
— Ты что, Степан, вихляешься, словно тебя ветром покачивает? — заметил ему один мужик.
— Добрые люди, наверно, опять угостили, — сказал другой.
Вокруг посмеивались:
— Посмотрим, за кого будет голосовать.
— Ты смотри, Степан, обе руки не поднимай.
— Пусть хоть все три поднимет…
Степану было не по себе. И на этот раз его угостил Лаврентий Кошманов. Вот уже целую неделю, когда Степану случалось проходить мимо его лавчонки, Лаврентий зазывал его к себе и угощал самогоном из большого глиняного жбана, стоявшего у него под прилавком. Степан знал, что не один он прикладывается к этому жбану. Каждый раз, угощая, Лаврентий Захарович приговаривал: «Скоро пойдем выбирать нового председателя в Совет. Новый-то он всегда новый, да кто его знает, какой будет; лучше Чиндянова нам все равно не сыскать…» Степан, правда, и не задумывался, есть ли кто-нибудь в председатели лучше Чиндянова, но в душе недолюбливал его. Теперь он старался затеряться между людьми, чтобы его не заметили острые глаза лавочника, которые, как ему казалось, только и следили за ним.
Григорий Канаев объявил, что поступило предложение от бедняцкой части села о недопущении к выборам Кондратия Салдина, Лаврентия Кошманова и Ивана Дурнова. Дубков хотел было взять слово, поддержать это предложение, но промолчал: пусть выскажутся сами найманские мужики.
Поднялся шум. Все кричали, перебивая друг друга:
— Гони их!
— Это что за новые порядки? Что они, мешают вам?!
— Пусть отойдут в сторону!
— Поворачивай с нашей улицы!
— Ничего не поворачивай! Выбираем всем миром!
— Нет такого закона гнать их отсюда!
— Так, так, показывай им, Филипп Алексеич, дорогу!
— Го, го! Забыли, с какой стороны пришли!
— Пусть все выбирают, и они наши, найманские!
— Наши, да не товарищи! И Платоновых за ними. Всех гоните!
— А что с попом делать?! Вот он сзади примостился, подговаривает за Чиндянова поднимать руки…
— Гоните и его! С того же куста гнилой орех!
— Не трогайте бачку, а то и мы уйдем!
— Скатертью дорога! Все одно за Чиндянова руки будете тянуть.
— Го-о-они!..
Как ни шумели сторонники Чиндянова, но Салдину, Кыртыму и Дурнову пришлось уйти со сходки. Они остановились у церковной ограды и издали наблюдали за собранием. Вскоре к ним присоединился и поп Гавриил.
— Дожили, кум, — мрачно сказал Кондратий, облокотясь на церковную ограду.
— И не говори, — ответил ему Лаврентий.
От волнения его голосок упал еще больше. Он тяжело дышал, словно его целую версту гнали бегом. Дурнов молчал, насупив густые брови над налитыми кровью глазами.
— Как же теперь быть? — пропищал Лаврентий немного погодя.
— Подождем, что будет далее, — пробасил Гавриил, вытирая пот с высокого лба.
Собрание между тем шло своим чередом. Степан обрадовался: теперь его надзиратель не увидит, за кого он будет голосовать. Толпа вновь зашумела, с разных концов посыпались фамилии:
— Сергея Андреевича Болдырева!
— Канаева Григория! — прогремел голос лесника Дракина, покрывая остальные голоса.
— Надежкина!
— Чиндянова!
— Ты чего в рукав орешь! — заметили мужику, который выкрикнул Чиндянова.
— Это он в рот каши набрал!
— Лабыря пиши! — донеслось откуда-то сбоку.
— Не надо Лабыря, давай Чиндянова!
— Лабырь хорошо говорить умеет!
— Хватит!
— Не хватит, давай еще! Записывай! Дракина!
— Говорят вам, пишите Чиндянова! Чего не записываете его?!
— Лабыря! Лабыря! Побаски хорошо рассказывает.
Раздался взрыв смеха. Лабырь не вытерпел и попросил слова. Когда собрание немного успокоилось, он сказал:
— Это, едят вас, не шуточное дело, а председателя выбираем.
Его прервали.
— Давай, Егорыч! Расскажи что-нибудь, дуй побаску!
— Это, едят вас, не шуточки собрались шутить сюда, говорю вам! — крикнул он, задирая всклоченную бороденку и показывая огромный кадык. — Сидя в Совете, не станешь побаски рассказывать, довольно нам их порассказал Чиндянов. За эти годы, пока мы его выбирали, он нам много кое-чего порассказал…
Собрание сразу смолкло, словно люди слушали не балагура Лабыря, а другого, степенного мужика.
— Правильно, Гостянтин Егорыч! — крикнул кто-то с задних рядов.
— Меня слушайтесь, старики, — продолжал Лабырь. — В Совет нам надо посадить такого человека, который бы держал сторону бедняков, а нас, бедняков, больше половины села…
— Правильно! — опять поддержали его.
— Гришу Канаева надо посадить в Совет, вот кого! Он свой человек! — закончил Лабырь.
— Конечно, свой, зять он тебе!
Лабырь махнул рукой и с досадой проговорил:
— Вот уж и совсем не потому, дураки эрзяне, что он мой зять, я же для общего дела…
Потом говорили еще, одни хвалили Чиндянова, другие выступали за Канаева. Наконец слово попросил Дракин. За хозяином по ступенькам на крыльцо поднялась было и его собака, но ее кто-то оттащил за хвост.
— Правильно говорил Гостянтин Егорыч, — начал Дракин, оглядывая собрание. От непривычки произносить речи он смутился, — Григорий Канаев добровольно сражался за нашу власть, за что имеет он на груди красный орден. Он свой человек, нашенский…
Дракин еще что-то хотел сказать, но не нашелся и добавил:
— Выбирай, братва, Канаева, и больше никаких яких! Поднимай руки!
— Погоди, погоди, не торопись, — остановил его Сергей Андреевич, сидящий за столом рядом с Канаевым. — Нешто так выбирают?
Несколько рук было взметнулись вверх, но тут же опустились. Выбрали счетную комиссию и приступили к голосованию. За столом место Канаева занял Сергей Андреевич. Он негромко, но так, чтобы слышно было всем, объявил первого кандидата — Чиндянова, умышленно пропуская себя.
— У меня пятьдесят! — крикнул один из считающих.
— У меня сто!
— Двести!
— Братцы, здесь по две руки поднимали! — крикнули с задних рядов.
— Не верьте криворотому шайтану, он неправильно подсчитал. Я за ним нарочно считал и насчитал всего лишь сто пятьдесят, а не двести.
— Надо бы счетчиков выбрать понадежнее, — сказал Дубков Канаеву, а в толпе нарастал шум.
— Так не пойдет!
— Снова давай!
— Снова-а-а!
— Не снова, а других поставить считать!
Выбрали другую счетную комиссию: Дракина, Цетора и Филиппа Алексеевича. Дальше подсчет пошел правильно. Когда голосование закончилось, Сергей Андреевич объявил, что большинством голосов председателем Найманского сельсовета избран Григорий Канаев.
Были избраны также четырнадцать членов сельского Совета.
— Вот это по-нашему! — гаркнул Дракин, протиснувшись к Григорию, чтобы пожать ему руку.
Собрание закончилось.
— Айда, Гриша! — раздались голоса.
— Так их, в рот им дышло!
— Где вы, чиндяновцы?!
Но сторонники Чиндянова молчали и мрачные расходились по домам.
5
В конце собрания к Захару Гарузову подошел Николай Пиляев. Он, как всегда, был развязный. Фуражка набекрень, на лбу и на висках лохматились белые, как лен, кудри. Ворот розовой сатиновой косоворотки был расстегнут, под ним виднелась белая, как у девушки, шея.
— Здоров, меньшой Гаруз, — произнес он, хлопнув Захара по плечу, и, засмеявшись, добавил: — Видал, брат, как наша взяла! Ты за кого, за брата поднимал руку?
Захар молча отвел от своего плеча руку Николая и недовольно взглянул в его прищуренные масленые глазки.
— Ты все еще сердишься? — спросил Николай. — Ладно, брат, забудем, дело-то того не стоит, чтобы из-за этого между друзьями был разлад.
— Ты это считаешь нестоящим делом? — понижая голос и подходя к нему, проговорил Захар. — Обмануть девушку и бросить!
— Ну это еще неизвестно, кто из нас обманул и бросил. Не ты ли первый?
