На этот пункт разъяснений митрополита Евлогия следует указать особо, поскольку упомянутое им послание, опубликованное за границей осенью 1927 г.{473}, касалось не передачи полномочий Местоблюстителя митрополиту Сергию, а лишь подтверждало наложенное последним запрещение в священнослужении раскольников-григориан, и митрополит Евлогий знал настоящее содержание документа.
Карловчане никакого ответа на обращение митрополита Евлогия не дали. Что же касается дальневосточных архиереев и духовенства, то они должны были ответить на него самостоятельно. В Харбине обсуждение документа состоялось 19 июля на экстренном заседании Епархиального совета. Из архиереев на нем присутствовали архиепископ Мефодий, как председатель, и епископ Мелетий. Когда началось обсуждение вопроса, как же реагировать на указ Московской церковной власти, один из участников совещания внес оригинальное предложение: так как архиепископ Мефодий никакого указа от митрополита Сергия не получал, то, следовательно, нет необходимости вообще поднимать этот вопрос. В итоге собравшиеся не пришли ни к какому решению и после обмена мнениями высказались за необходимость созыва более широкого совещания с участием представителей от клира и мирян.
Из всех дальневосточных иерархов единство с Московской церковной властью во главе с Заместителем сохранял только архиепископ Японский Сергий. Он был возмущен действиями Зарубежного Синода по отношению к сторонникам митрополита Евлогия и в своем письме митрополиту Сергию от 17 сентября 1928 г. говорил о необходимости ликвидировать Карловацкий Синод как источник всех нестроений в жизни заграничной Русской Церкви. Об этой ликвидации он советовал известить Константинопольского, Александрийского, Иерусалимского и Сербского Патриархов, а также Греческого и Болгарского митрополитов с просьбой не допускать работы Синода на территории Сербии. Тогда, как считал архиепископ Сергий, все эмигрантские архиереи и духовенство смогли бы «работать на своих местах без запрещений»{474}.
Своими мыслями глава Японской Миссии не раз делился с епископом Нестором, в котором встречал сочувствие и понимание. Под влиянием этих бесед епископ Нестор весной 1929 г. начал переписку о принятии его в юрисдикцию Московской Патриархии. В результате Заместитель Местоблюстителя издал указ № 1496 от 31 мая 1929 г. о приеме архиерея в московскую юрисдикцию. Однако уже летом 1929 г. Камчатский епископ проявил неуверенность в своем решении и через архиепископа Японского Сергия направил письмо митрополиту Евлогию с просьбой не публиковать указ № 1496 в официальном печатном органе Западноевропейской епархии. Но указ получил огласку, о нем сообщалось в октябрьском номере «Церковного вестника Западно-Европейской епархии»{475}.
После этого на епископа Нестора обрушился поток анонимных писем, обвинявших его в живоцерковничестве и большевизме. В эмигрантской среде стали распространяться слухи о его назначении на Харбинскую кафедру с возведением в сан архиепископа. Ответом на обвинения стало интервью епископа Нестора, опубликованное в феврале 1930 г. в газете «Гун-бао»{476}. Объясняя свою позицию, он указал на невозможность для себя отделения от гонимой Матери Церкви и Всероссийской Церковной Власти во главе с Местоблюстителем Патриаршего Престола. При этом епископ Нестор считал, что, поскольку митрополит Петр находится в заключении, временным главой Русской Православной Церкви стал его Заместитель, митрополит Сергий. Епископ Нестор был уверен, что митрополит Сергий не признал советской власти, а только отказался от всякой политической борьбы и в своих действиях проявлял заботу о целостности Православной Церкви в России. В заключение он опровергал слухи о своем назначении на Харбинскую кафедру и оставлял для себя лишь дело милосердия, которому он служил в Харбине{477}.
В ответ на это интервью в белградской газете «Царский вестник» было опубликовано «Открытое письмо Китайского и Пекинского Митрополита Иннокентия Епископу Нестору»{478}. Глава Пекинской Миссии митрополит Иннокентий (Фигуровский) был активным защитником Зарубежного Синода и сохранял личную преданность его главе – митрополиту Антонию (Храповицкому). Он вел с ним обширную переписку, и его мнение, особенно по вопросам церковного управления, часто принималось к сведению на заседаниях Синода. Не признававший никаких компромиссов, митрополит Иннокентий стоял на непримиримой позиции по отношению к политике митрополита Сергия и его Декларации, поэтому ответил на интервью епископа Нестора крайне резко. Вместе с письмом он прислал своему оппоненту брошюру под названием «Церковная смута» и посоветовал ознакомиться с ней, «чтобы понять сущность и опасность сергианского раскола»{479}.
С тех пор о своей принадлежности к той или иной юрисдикции епископ Нестор не заявлял и продолжал служить в Харбинской епархии, ничем не проявляя какого-либо несогласия с деятельностью Зарубежного Синода. В ведении митрополита Евлогия, к тому времени перешедшего в оппозицию к митрополиту Сергию и отделившегося от Московской Патриархии, он уже состоять не мог. Указом митрополита Сергия № 1518 от 11 июля 1930 г. митрополит Евлогий был уволен от управления русскими приходами в Западной Европе с последующим запрещением в священнослужении вместе с подчиненным ему духовенством, а 17 февраля 1931 г. русские приходы, которыми управлял митрополит Евлогий, были приняты в юрисдикцию Вселенского Патриарха.
Обнаруженные в архиве Архиерейского Синода РПЦЗ документы свидетельствуют о том, что после попытки епископа Нестора перейти в ведение Московской Патриархии Зарубежный Синод запретил его в священнослужении. Однако об этом запрещении в Харбине не было известно несколько месяцев. Не знал о нем и сам епископ Нестор, продолжавший свои труды в Доме милосердия, имевшего неофициальный статус подворья Камчатской епархии. В начале 1931 г. в приютах Дома милосердия содержалось 50 сирот и более 30-ти больных стариков. В эти трудные дни, когда заметно уменьшились пожертвования на содержание приютов, епископ Нестор продолжал звать харбинцев на доброе дело, устраивал всевозможные сборы, благотворительные лотереи-базары. Служил он в Иверской церкви и в новом храме Дома милосердия, где в начале января 1931 г. рукоположил в сан священника диакона Георгия Вознесенского.
Неожиданно 20 мая 1931 г. епископ Нестор официально уведомил настоятеля Иверской церкви протоиерея Николая Вознесенского о том, что оставляет Иверскую церковь и в дальнейшем будет служить только в храме при Доме милосердия. 22 мая, в день святителя Николая и престольного праздника Иверского храма, епископ Нестор совершил там последние богослужения. Причиной его ухода послужили события, связанные с положением епископа Нестора в епархии.
После кончины митрополита Мефодия на Харбинскую кафедру был назначен архиепископ Мелетий (Заборовский). Его назначение было утверждено на открывшемся 25 мая 1931 г. очередном Архиерейском Соборе РПЦЗ. Одновременно с назначением Собор постановил утвердить и сообщить новому главе епархии о запрещении в священнослужении епископа Нестора, поручив преподать последнему увещание{480}.
В середине мая викарий Пекинской епархии епископ Шанхайский Симон (Виноградов) обратился к архиепископу Мелетию и епископу Нестору с просьбой приехать в Пекин в связи с болезнью начальника миссии. Митрополит Иннокентий, около месяца находившийся в госпитале, продолжал принимать посетителей и заниматься делами епархии{481}. Но надежды на его выздоровление уже не было.
