– Если бы перед тобой стоял выбор: начать заново или попытаться починить старое, что бы ты сделала?

– Если дорого старое – я бы его склеила. Пусть прежняя красота не вернется, и ваза будет вся в трещинах, зато обретет прежние формы, которые были любимы…

Бьёрн задумчиво поглядел в окно, а мне так сдавило горло, что пришлось быстренько смотаться в ванную, пока он не успел увидеть слезы, дрожащие в уголках глаз. Значит, у него была любовь, и он ещё не забыл её. Это-то гадкое чувство собственной неполноценности пронзало меня, лишало покоя и надежды на устойчивое будущее. Ни ласка, ни страсть не помогут завоевать его сердце, если оно предано другой женщине… Тем более у такого человека, как Бьёрн.

Вот откуда его колебания, вот где спрятана печаль, вот почему он порой глядел на меня с сомнением! Мне захотелось взвыть в голос, удариться головой о стену, схватить в руки что-то острое и твердое и так сжать, чтобы края вонзились в ладони до крови! Вместо этого я села, привалившись спиной к стене, и тихо заплакала. Сил не осталось терпеть эту разъедающую горечь.

Ему не следовало ничего говорить. Нет смысла в прощании, прощении, объяснениях. Он сомневается, значит, причина не только в прежних чувствах, но и в нынешних.

Тогда откуда взялась эта неподдельная ласка, искренность и теплота? Не померещилось же мне, что мы нуждаемся друг в друге? Или я всего лишь убедила себя? Я всхлипнула громче и зажала рот рукой. Злоба взяла верх: ещё взвой волком, дура!.. Ты напортачила, ты была не такой, как нужно, не смогла завоевать его, помочь избавиться от призраков! Шанс упущен, профукала, прозевала…

– Таиса, – раздалось за дверью, – ты очень устала? Хочу кое-что показать.

Я тотчас включила воду и, отдышавшись, ответила спокойным голосом:

– Конечно. Сейчас выйду.

Красные глаза, будь они неладны, никуда не денешь, но я надеялась, что в полумраке это будет не так заметно.

Бьёрн и правда ничего не сказал, только взял меня за руку и куда-то повел. Как выяснилось – к кораблю, который на сей раз решено было «припарковать» намного ближе к поместью. Мы молча взошли на борт, сели на привычные места и поднялись в ночное небо. Я поглядел на мужчину: хмурится, о чем-то усиленно думает. И снова перед глазами поплыло, но я сумела удержаться. Зачем ему мои слезы?

Я не смотрела в иллюминатор, изучая собственные руки и пытаясь подавить боль в груди, и не поняла, куда мы направляемся, пока Бьёрн не приземлился.

– Голубая Долина, – сказал он. – Знаю, нам нельзя здесь быть.

– Звездное озеро, – прошептала я, наконец-то подняв глаза. – Неужели оно?..

Красота на несколько мгновений отвлекла сердце от страданий. Это было то самое место, где я порой гуляла во сне. Единственное, где мне хотелось начать новую жизнь. Одно из немногих мест, на которые я променяла бы свою нынешнюю усадьбу, если бы посмела. Огромный бездонный глаз, в который глядели разноцветные горы, густые леса и луга, и пляжи широкие, белые от лунного света, бесконечные. И водопад – далекий, высоченный, словно заколдованный ночью, и камни, похожие на мифических существ, и само небо – черное, искрящееся, безмолвное. И Бьёрн – не мой... Едва я успела об этом подумать, как мужчина медленно меня обнял, поворачивая к себе лицом.

– Знаешь, мне здесь так спокойно. Единственное место, где я чувствую себя уместно, – сказал он.

– Когда-нибудь ты сможешь здесь жить, – пробормотала я. – Если научишься беречь красоту, докажешь, что достоин её.

Он вздохнул и прижался ко мне. Доверчивый, незнакомый, потерянный. Я решилась.

– Бьёрн, у тебя была любимая?

– Угу, – после небольшой паузы ответил он.

– А теперь? Где она?

– На Винтаре. Это ее родная планета.

– Она замужем?

– Угу.

– Ты её любишь?

– Нет, – резко сказал он и отстранился. – Уже нет. Прости. Женщины разные бывают. Одни уходят с гордо поднятой головой, другие тебя дерьмом поливают… Есть и такие, от которых не хочется никуда уходить, но приходится.

– Ты не хотел расставаться?

– Хотел.

– И?

Я почувствовала, как он напрягся, но решила узнать все, во что бы то ни стало.

– Расскажи, прошу тебя.

Он вздохнул и отвернулся.

– Она была умной, красивой, сильной, нежной… Хорошей, в общем. У нас могло получиться, Таиса. Могло… Но она хотела, чтобы я изменился. Чудесная женщина, ради такой что угодно сделать можно. Только вот не я ей был нужен, а некто, созданный по хорошо продуманному плану. Она требовала, чтобы я контролировал любовь, понимаешь? Нет, наверное, этого не понять, если сам не прошел через подобное... Идеальный мир, Таиса. Для нас с ней. Я должен был его создать. Должен – ключевое слово. Ради неё. Не потому, что сам этого желал. Не для счастья своего, лишь для неё. Она вела меня за собой – требовательная, но мягкая – и я поздно осознал, что не хочу быть ведомым. Меня всё больше раздражали эти нежные просьбы-приказы, я не мог больше летать, потому что она хотела иного. И повторяла, что я принадлежу ей. Если поначалу это было терпимо, потом начало сводить с ума. Такое хорошо не кончается, но я бы не хотел рассказывать эту историю до конца. Итог всё равно один: мы расстались.

– Мне кажется, ты всё ещё её…

– Нет, – перебил он, – тебе лишь кажется. Да, у меня есть чувства, но не те, о которых ты думаешь. Я зол, потому что она поступила по-своему, сделав расставание стыдным и запоминающимся. Я боюсь снова вляпаться в грязь. Она была другой в начале. Она была замечательной. Я не хочу, чтобы люди носили маски.

Теперь-то мне всё стало понятно.

– Ты думаешь, и я её ношу?

– Нет. Я верю тебе, Таиса. Ты на неё не похожа ни стремлениями, ни восприятием мира. Это теперь я могу поразмышлять и понимаю, что уже тогда она вела себя как царица, а я, даже если и был королем, сидел на длинном поводке. Потом он стал короче, появился строгий ошейник, и, если бы всё продолжилось, жить мне в наморднике.

– Но любимым?

– Да. Любимым псом её величества.

– Это ужасно.

– Многих бы устроило, – пробормотал он, и на лице появилось новое выражение – мрачно-кровожадное. – Моих родителей в том числе. Они возненавидели меня, посулили одиночество до конца дней и бесцельную, пустую жизнь. В общем-то, она таковой и была… Пока я не прилетел сюда.

У меня сердце забилось, но Бьёрн не собирался признаваться мне в любви.

– Эти горы, – сказал он. – Что-то странное в них. Не могу объяснить, но здесь я принадлежу самому себе, не обязан ни перед кем отчитываться. Пустота внутри, и она приятна. В меня столько всего хотели запихнуть, я и сам много в себя насовал. А здесь – тишина.

Я прикусила губы. Значит, вот чего он на самом деле хотел! Не меня и моего общества, а понимания!

– Ты можешь попробовать… Ну, сделать запрос. Говорят, сюда пускают только при определенных условиях. Ну, жить… И дом разрешат построить. Ты мог бы остаться. Один, в смысле. В качестве хранителя. У нас так часто бывает в заповедных зонах – небольшие поселения или отдельные дома для лесничих.

– Да, это хорошая идея, – кивнул Бьёрн. Он снова глядел на небо, а я опять разглядывала собственные пальцы. По носу текло, капало на землю.

Не любит и не полюбит. Ему хватило смелых чувств. Мы будем просто друзьями, может быть, любовниками… При мысли об этом я не ощутила прежнего возбуждения, словно и внутри меня поселилась пустота.

Проблема была в том, что я хотела быть заполненной. Я бы разбилась вдребезги, учась летать, до последнего помогала бы ему собирать себя заново и отпустила… Или не отпустила бы? Мне было холодно, мурашки бегали под тонким платьем. Бьёрн стоял в куртке и не замечал ничего вокруг. Наверное, именно тогда я поняла, что значит остаться одному. Чувство оказалось медленным и вязким, и проникало в самые недра, затрагивая и душу, и сердце. Тело обмякло, задрожало, а потом высохло и превратилось в ковыль, трепещущий на ветру. Печальная легкость тонкого стебля, сухая седая веточка среди тысяч других. И только ветер поднимет острое семя, унесет вдаль, поможет увидеть иные земли… Но зачем, если там, на красивых пуховых холмах я прорасту одинокой травинкой, которая никому не будет нужна?