— Молодец, Аксенов! — с места произнес секретарь общетрамвайного комитета комсомола. — Я знал, что у тебя хватит ума и такта сказать именно то, что ты сказал.

Минут пять Маштаков говорил о задачах, стоящих перед молодежью страны.

Андреев повторил свой вопрос.

— Я хочу сказать несколько слов! — раздался знакомый голос из задних рядов. Не веря своим глазам, изумленный Ваня увидел Луку Иванова в новенькой курсантской форме, а рядом с ним — свою сестру Шурочку и Нину Калганову с ее неизменной иронической улыбкой на губах.

— Пожалуйста, говорите, — разрешил Андреев.

Поскрипывая новыми сапогами, Лука вышел вперед, и Ваня только теперь увидел, что левая забинтованная рука его висит на черной перевязи, переброшенной через шею. Лука сказал:

— Я знаю Аксенова с детства. Я знаю его лучше, чем знаете вы. Это талантливый юноша, он много читает и сам пишет стихи. Когда в наш город ворвались белые, он не побоялся спрятать у себя дома на чердаке красноармейца-китайца.

Все присутствующие на суде изумленно посмотрели на Ваню, никто не знал этого, никому из товарищей он не рассказывал о своем подвиге. Лука Иванов продолжал:

— Я доволен, что Аксенов сам разобрался в своем поведении и произнес такую хорошую и такую короткую речь. По сути, к ней нечего добавить и нечего из нее убрать. Ваш товарищ Аксенов совершил ошибку потому, что не до конца понял, что значит в нашем обществе дисциплина. Сегодня он многое себе уяснил, да и вы тоже получили хороший урок. В этом уроке — все значение товарищеского суда. — Лука подошел к скамье подсудимых, обнял и под аплодисменты фабзавучников расцеловал Ваню, крепко прижав друга к своей груди.

— Откуда ты, Лука, какими судьбами? — бормотал растерявшийся Ваня. Ему было стыдно, что их свидание произошло в такой обстановке.

— Как чувствует себя Иван Данилович? — спросил Лука.

— Папа? Папа теперь студент, сбылась мечта всей его жизни. Поступил-таки в ветеринарный институт.

Андреев призвал к порядку расшумевшуюся молодежь и торжественно объявил, что суд удаляется на совещание. Вместе с судом ушел Маштаков. Альтман засуетился, стал доказывать товарищам, что никто не имеет права появляться в совещательной комнате, оказывать давление на суд.

Лука присел на скамью рядом с Ваней. За эти годы он возмужал, на худощавом лице его появилось выражение уверенности и силы.

— Только сегодня приехал в Чарусу и сразу же бросился разыскивать тебя. Прихожу к вам домой, а Шурочка взволнована, уверяет, что ты не ночевал дома и что это случилось впервые в жизни. Отправились в фабзавуч наводить справки и вот попали на суд. А ты даже не предупредил сестру! По-прежнему скрытничаешь.

— Постой, ты где остановился?

— У Юрки Калганова. Андрей Борисович обрадовался моему приезду. Приглашает тебя в гости. Он нас всех помнит.

— Почему не у нас? Ты меня обижаешь. — Ну, на это есть свои причины.

Подошел Гасинский, поклонился Луке, сказал:

— Молодец, Аксенов. Признаться, не ожидал этого от тебя.

— Юрий Александрович, дорогой, у меня к вам большущая просьба, — зашептал Ваня.

— Это что же, вымогательство платы за признание ошибки?

— Да нет, что вы! Сюда пришла одна девушка, она из катакомб. Хочет поступить к нам в фабзавуч. Я ей обещал от вашего имени. Возьмите ее. Если не возьмете, пропадет человек.

Гасинский нахмурился.

— Какая девушка, сколько ей лет, какое у нее образование? С нею надо предварительно потолковать. Все ты делаешь с кондачка, Аксенов.

— Да нет же, Юрий Александрович. Да вон она. — И Ваня энергичным движением руки показал на Чернавку, спорившую в стороне с Герцогом.

— Ваня, пойдемте к нам. Папа будет очень рад снова видеть всех нас вместе, — попросила Нина Калганова.

— Не могу я так сразу уйти. Мне нужно еще выслушать приговор. Юрию Александровичу мало моего признания, ему еще нужно помучить меня ожиданием.

— При чем здесь я? Ты напрасно, Аксенов, полагаешь, что суд — это моя затея. Это необходимость, продиктованная самой жизнью, — ответил Гасинский.

— Понимаю, понимаю, все понимаю… А как же с девушкой, Юрий Александрович?

— О девушке поговорим завтра.

Появился торжественный Зинка Суплин, объявил:

— Суд идет. Прошу встать!

Как на настоящем судебном процессе, публика слушала приговор стоя. Ваня тоже стоял, переминаясь с ноги на ногу и опустив голову.

Суплин читал какие-то длинные суконные фразы, а Ваня слушал плохо, взволнованный и появлением лучшего своего друга, и тем, что Герцог не отходил от Чернавки. «Зачем явился на суд этот противный тип, что ему здесь надо? Почему он не отходит от Чернавки?»

— «Принимая во внимание все вышеизложенное, товарищеский суд постановил…» — донеслось до слуха Вани. Он увидел, как Суплин, видимо нарочито, уронил на пол бумагу, наклонился, принялся искать ее.

«Вот оно, самое неприятное», — подумал Аксенов.

— «Товарищеский суд постановил, — повторил Суплин, подняв бумагу, — исключить Аксенова Ивана Ивановича из состава учеников фабзавуча…»

— Как это исключить, за что?! — взвизгнула Чернавка и ринулась вперед, расталкивая фабзавучников.

— «…Но, принимая во внимание чистосердечное раскаяние подсудимого, суд нашел возможным приговор считать условным».

Чернавка остановилась на полпути, с облегчением передохнула.

Камень свалился с души Вани, ему сразу стало легко и покойно. В руке его был зажат какой-то небольшой твердый предмет. Он разжал ладонь и увидел пуговицу, оторванную в момент, когда торопливо расстегивал ворот рубахи. Все время молчавшие фабзавучники, дослушав приговор, одобрительно зашумели.

— Ну теперь будто все. Теперь можно идти, к нам. Пойдемте, Ваня, — повторила свое приглашение Нина Калганова.

— Сейчас, сейчас… Но видите ли, я здесь не один, здесь девушка, которую я не могу оставить, — краснея и запинаясь, забормотал Ваня.

— Какая там еще девушка? — насторожилась Нина, и ноздри ее носа вызывающе раздулись.

— Зови свою девушку, и пошли, — потребовал Юра Калганов.

Чернавка ждала Ваню на улице. Рядом с нею неотступно стоял Герцог и, держа руки в карманах пальто, нагло улыбался. Увидев Ваню, Чернавка бросилась к нему, доверчиво заглянула в глаза.

— Знакомьтесь, товарищи, это… это Чернавка. — Только теперь Ваня вспомнил, что даже не спросил у девушки ее имени.

— Какая же она Чернавка? Скорее — Рыжавка, — недружелюбно и насмешливо сказала Нина.

Чернавка смело поздоровалась с товарищами Вани за руку.

— Пора, красавица, домой, — властно потребовал Герцог, сжав локоть Чернавки.

— Никуда я с тобой не пойду, отстань! Я уже сказала, что не пойду. Не по пути мне с тобой.

Ваня изумился и обрадовался. Он-то знал, сколько нужно было мужества, чтобы произнести эти слова. Девушка отказывалась от катакомб, в которых жила, отрекалась от постыдного ремесла, кормившего ее многочисленную семью. Отталкивая Герцога, она рвала с прошлым, не задумываясь над тем, что будет есть сегодня и где найдет ночлег. Буйная радость вошла Ване в душу. Первый раз в жизни человек поверил ему и не раздумывая пошел за ним. Ваня готов был броситься на Герцога, раздавить, уничтожить его.

— Так ты это вправду? Ну, еще попомнишь меня! И ты, ты тоже! — взбешенный Герцог накинулся на Ваню.

— Ну, ну, потише. Что вам от нее надо, оставьте ее в покое, — облизывая пересохшие губы, яростно сказал Ваня, заслоняя девушку своим телом.

— Замри! — Герцог поднял кулак, туго обтянутый кожаной перчаткой, но в эту минуту между ним и Ваней встал Лука. Светлые глаза его недобро вспыхнули. Герцог, сплюнув под ноги, медленно отошел в тень.

— Пойдемте с нами, — проговорил Лука и, не взглянув на Герцога, взял девушку под руку.

Герцог еще долго стоял на месте, провожая туманными глазами уходившую Чернавку.

Впервые его ужалила зависть. Этот смазливый молокосос в военной форме глядел на него с нескрываемым презрением! Он для него не Герцог, не всесильный бандит, а жалкий гаер.