Впервые Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной посетил Горки в конце сентября 1918 года и с тех пор по настоянию врачей несколько раз отдыхал в полюбившемся ему доме, среди соловьиных, живописных рощ Подмосковья.

В 1923 году Ленин окончательно поселился в Горках.

Охраняли вождя пролетариата небольшие отряды, выделяемые 4-м Видземским полком латышских стрелков, и курсанты 1-й Советской объединенной военной школы имени ВЦИК Советов.

21 января 1924 года в карауле находился Лука Иванов. Ему и раньше приходилось дежурить в Горках, и он не раз видел, как выздоравливающий Владимир Ильич с крестьянами ближайшей деревни отправлялся в санях на охоту.

Минувшая неделя выдалась солнечной и морозной, а 21 января небо нахмурилось с утра; к полудню его совсем заволокли свинцовые тучи, придавившие землю.

Мрачная погода сказалась на настроении молодого курсанта. Он тоскливо шагал по снежной длинной аллее, обсаженной высокими тополями. Небо темнело, и темней становилось на душе Луки.

Когда холодные тучи скрыли солнце и густые тени их зачернили снег, сердце Луки заныло. Почти физически чувствовал он приближение неотвратимой и близкой беды.

«Что бы это могло быть? — стараясь избавиться от тревожного предчувствия, думал Лука. — Может быть, что-нибудь случилось с отцом или мачехой?» Но ведь вчера, в воскресенье, он обедал у них в общежитии у Сретенских ворот, и они оба пребывали в добром здравии. Шурочка? Но третьего дня пришло от нее письмецо, в котором девушка сообщала о своих учебных занятиях, о том, как интересно исцелять больных, облегчать страдания. Школа? Но и с этой стороны ему ничто как будто не угрожало. Учился он хорошо, был дисциплинирован, начальство было довольно им.

Лука долго ходил взад-вперед по парку, сбивая снег с кустов бересклета, останавливаясь у замерзших прудов, покрытых толстым слоем снега. Голые деревья трещали на морозе, и этот сухой треск, звучавший в застоялой тишине, настораживал и пугал.

И вдруг Луку обожгла догадка: Ленин! Лука даже попятился, словно шагнул на край пропасти. Но ведь часовой, которого он сменил в полдень, сказал, что Ильичу значительно лучше. Вот уже больше года газеты не печатают тревожных правительственных бюллетеней о его здоровье.

Из аллеи был виден светло-желтый, окрашенный охрой двухэтажный особняк с шестью круглыми белыми колоннами и деревянным балконом, видны были отсюда освещенные окна комнаты, в которой жил Ленин. Они горели, как это казалось Луке, каким-то болезненным светом.

Он знал, что еще в прошлом году, в начале марта, Ленина настиг третий приступ болезни. Паралич правой руки и правой ноги, приковавший больного к постели, протекал мучительно.

В солнечные дни второй половины июля здоровье начало улучшаться. Ильич дышал медовым запахом цветущей гречихи, доносимым ветром, выполнял упражнения, чтобы восстановить утраченную речь, учился писать левой рукой.

В сентябре Лука видел, как Ленин сходил по лестнице со второго этажа. Он бросился помочь ему, но Ильич, улыбаясь, отстранил его здоровой рукой и, хватаясь за перила, сам сошел вниз. Начиная с этого дня Ленин ежедневно в своем большом автомобиле «делонэ бельвиль» выезжал на прогулку по глухим дорогам среди окрестных полей и рощ, затянутых тончайшей пряжей бабьего лета.

В середине октября Ленин ездил в Москву, и шофер рассказывал дежурным курсантам, что Ильич навестил Кремль и заезжал на Всероссийскую сельскохозяйственную выставку.

В начале ноября Ильича посетила делегация рабочих Глуховской фабрики, которая привезла ему вишневые деревца для оранжереи в Горках. Правда, делегация пробыла у него всего пять минут.

Последний консилиум в Горках с участием знаменитого профессора Бехтерева состоялся 15 января, состояние больного было признано удовлетворительным.

Горничная, по утрам убиравшая кабинет Ильича, по секрету рассказала своему ухажеру-курсанту, что третьего дня Надежда Константиновна читала мужу рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». После этого Лука раздобыл в библиотеке неразрезанный томик Лондона и вслух прочитал этот рассказ товарищам-курсантам.

Нет, все говорит о том, что Ленин пошел на поправку! Вот и вчера приезжал известный окулист, профессор Авербах, осмотрел глаза Ильича и остался доволен; уехал в веселом расположении духа, с какой-то книгой, которую ему подарил вождь.

«Все хорошо, напрасно я тревожусь», — пытался успокоить себя Лука, но сердце не верило разуму, чуяло недоброе.

Стемнело. В глубине парка послышались торопливые шаги, кто-то бежал, задевая звенящие, покрытые стеклянной наледью ветви. Лука взял винтовку на изготовку. Еще издали узнал Тишку, десятилетнего мальчика из соседней деревни, который частенько с такими же, как он сам, огольцами бывал у Ленина.

У ног мальчика прыгала собака.

— Дяденька, дяденька, не случилось ли тут у вас какой беды? — издали запричитал Тишка.

— А что? — спросил Лука, вешая на плечо винтовку.

— Ох, чует сердце мое беду!.. Я вот не испужался, через мазарки прибег, узнать, как здоровье дедушки Ленина!

— Хорошо здоровье!.. Да и доктора неразлучно с ним.

— А ты поди спытай. Меня отец с матерью послали, и соседи тоже, они забоялись, кабы не случилось несчастья…

— С чего это вы вдруг все взяли — несчастье? Какое несчастье, откуда? — разозлился Лука, но, встретившись взглядом с ясными глазами мальчонки, доверчиво глядевшими ему в душу, сразу успокоился. — Ну хорошо, пойдем узнаем.

Они взошли на каменное, очищенное от снега крыльцо. За колонной, хоронясь, стоял бородатый садовник в фартуке.

— Надежда Константиновна покликала профессора Форстера и Осипова. Баит, Ильич тяжко и неправильно дышит. Да и доктор Елистратов у них. Кабы не случилось чего, — доверительно поделился своими опасениями садовник.

— Давно вызвала? — деловито спросил Тишка.

— Да часа два, как они там. Елистратов звонил в Москву, вызвал на подмогу еще докторов, и Семашку звали. Сказывали по телефону, будто у Ильича перегрев тела.

— Перегрев — это плохо. Снег прикладывать к голове надо при перегреве, — как взрослый, посоветовал Тишка. — Снегом нашу бабку отходили. Ты пойди им скажи, дохтора могут и не знать про снег. Они все больше пилюлями да микстурой облегчают.

Лука робко вошел в полутемную прихожую, и сердце его оборвалось: по лестнице со второго этажа неестественно, как-то боком, торопливо спускалась сестра Ленина — Мария Ильинична. Оторвав от глаз мокрую ладонь, она увидела знакомого часового, с трудом проглотила слезы, спросила: «Не приехал Семашко? — С минуту молчала, пристально-пристально всматриваясь в вооруженного человека, и вдруг, заломив худые руки, с невыразимым отчаянием в голосе произнесла: — А вы знаете? Володя умер… Наде совсем плохо», — и, согнувшись под тяжестью горя, пошла наверх, подобрав юбки и громко стуча каблуками по ступеням лестницы.

Лука задохнулся, судорожно глотнул воздух, почувствовал, как в сердце его медленно входит пронзительная, отдающая во всем теле боль. Впервые в жизни он почувствовал, как болит сердце. Всегда, всю жизнь будет он чувствовать, что Ленина уже нет с ним, никто, ни один человек в мире не сможет заменить ему Ленина.

— Помер!.. Дедушка Ленин помер!.. — заголосил Тишка, услышавший разговор через открытую дверь, и, обливаясь слезами, потеряв на бегу облезлую заячью шапку, напрямик, через кладбище, кинулся к себе в деревню.

Лука, чувствуя, что у него кружится голова и подкашиваются ноги, боясь расплакаться и все же всхлипывая, вышел на мороз, приложил снег к разгоряченному лбу и оперся спиной о стену дома.

«Что же теперь будет, как станет жить без Ленина советский народ, как будут жить пролетарии всего мира? Люди осиротели. Умер наш умный и добрый отец», — одна за другой проносились в голове Луки мысли, причиняющие щемящую боль.

Луке казалось, что густая темнота, обволакивающая землю, никогда не рассеется, никогда не появится в небе солнце, не раскроются цветы, не запоют птицы и весь мир навсегда погрузился в черную пучину траура. Впечатление было такое, будто земной шар, все время привычно вращавшийся вокруг своей оси, внезапно остановился, и что теперь будет — никто не знает.