Что-то из себя представлять;Быть немного сумасшедшим для знакомств в неожиданных местах;Быть красивым или «в стиле».
Первое довольно субъективно, однако и у него есть мерила. В каждой сфере свои регалии и достижения. Художник должен где-то выставляться, подойдёт граффити на фасаде здания, но только не менее значимое, чем Хармс на Маяковской. Ныне рисунка уже нет, царство ему небесное. Злостные коммунальщики всё закрасили. У актёра должен быть перфоманс, облетевший весь интернет. У музыканта — приличное количество успешных квартирников.
Но даже с граффити под мостом у художника появляются связи, как и у музыканта с отличным голосом. Вопрос только в том: продолжат ли они действовать. Дерзнёшь ли воспользоваться новым знакомством? Али тварь дрожащая? Ну, вы поняли.
— Через четыре дня мы с ребятами встречаемся в их студии. И я смогу уговорить их выделить вам немного времени. Бесплатно. Но придётся отработать быстро, — предложила я.
Толик вытаращил на меня глаза.
— Они согласны, — вдруг сказала Любовь Михална, которая зашла в комнату. — Чего стоять, сиськи мять. Песня красивая. Ещё пару набросков, знаю, у вас есть. Достаточно для этого… Тьфу ты, как оно? ИП?
— EP.
— Ипи, морду протри да вали песни пиши. Пошлите уже вон отсюдава. Вот где мне этот придурковатый лесник и его дружок, — она приложила руку к горлу.
— Я уже «дружок», повышение, — хихикнул кто-то, мы все обернулись. Оказалось, всё это время на кресле сидел Кислый и наблюдал за тем, что происходит. Мне стало жутко неловко, так как он оказался свидетелем моего «сталкинга». Придётся его убить, что ли. Эх, жаль, не смогу всё-таки найти общий язык с папой.
— А меня понизили до лесника, — иронично добавил сидящий рядом. Юрия Степановича тоже никто не заметил…
— Я с вами выдвинусь в путь. Счастливо, лесник, — хохотнул Кислый. — Но ты подумай всё-таки над моим предложением.
— И думать нечего, — фыркнул Юрий Степанович.
— Сколько можно прозябать в этой глуши со своим талантом! — вскипел скульптор. — Тебе уже не надо ни от кого прятаться. Я, клянусь, Юра. Я сюда Оксану пришлю! Может, ты хоть так выйдешь из своей норы.
— Когда ты уже отстанешь от меня! — Юрий Степанович сжал кулаки. — Не хочу я возвращаться. Нравится мне тут! Тут безопасно. Тут от меня ничего никто не хочет. Не мучают все эти вопросы. Жизнь расписана, всё понятно, всё стабильно. А если возвращаться в Петербург, то снова появятся сомнения, требования, трудности. Мне оно надо? Не надо! Вали отсюда! — лесник подскочил и ушёл в свою комнату, ни с кем не прощаясь.
Лицо Кислого выражало много разных чувств: злость, пренебрежение, жалость. Он с остервенением оттягивал ворот рубашки. Казалось, что сейчас либо порвёт ткань, либо расцарапает себе горло. Мне было жаль смотреть на отца в таком состоянии: он вжался в кресло и тяжело дышал.
— Мальчики, полазите по ящикам и найдите тонометр. Оля, налей воды, — раздала указания Любовь Михална, а сама присела на локоть кресла и сочувственно погладила Кислого по плечу. Он благодарно накрыл её ладонь своей, и разница между их размерами просто поражала: у Кислого рука была больше в два раза.
— Я думал, что утащу его с собой, рано или поздно, — хрипло произнёс мужчина. — Но Юра заплесневел в своей дыре.
— Он боится. Трус по натуре, ничего не поделаешь. Не дави ты на него, будь его безопасным островком. Вы ведь лучшие друзья с самого детства. Оставайтесь такими, и ваша дружба станет для него силой и опорой. Но если ты продолжишь так нервничать — ни тебе, ни Юре счастья это не принесёт.
— И где ты была все эти годы, — тяжело ухмыльнулся Кислый. Он взял у меня из рук стакан воды и выпил залпом. Толик с Витасей уже надевали на бицепс скульптора тонометр. — Надо идти, у меня ещё дела, — Кислый помешал ребятам и убрал прибор прочь. Мужчина тяжело поднялся с кресла.
— Куда идти? А если у тебя давление? Уже не молод. Тут с горы топать, грохнешься в обрыв же, старый дурак.
— Не могу оставаться. Стены этой халупы давят на меня.
Кислый мечтал вырвать друга из этого места с корнями, но тот никак не поддавался. Обида Кислого была настолько велика, что он готов был провалиться и умереть. Он вышел на улицу, мы все поплелись за ним. Любовь Михална понимала, что ситуация хуже некуда. Кислый явно не в порядке, а она сама не спала всю ночь из-за боли в ногах. Они оба могли не пережить этот спуск. И ладно, они — старики — сдохнут и хрен бы, но жалко ранить чувства детей, так думала Любовь Михална
— Сейчас бы чуда, — сорвалось с её губ.
Но Любовь Михална бросила это не всерьёз, забыв о желании тут же, потому что в жизни так не бывает. Никогда небеса не откликаются, когда ты их зовёшь. Любовь Михална часто звала. Чего греха таить, и я часто звала. Мы ничего не ждали от этого мира, но уже и не были на него в обиде. Не случится чуда, и хрен бы с ним. Хорошо не жили, нечего и начинать (о как же хочется здесь поставить смайлик!).
Я знаю, как прозвучат мои слова дальше, но клянусь, всё так и было: от первой заглавной буквы до самой последней точки.
Послышался гул и дребезжание, на которое отзывалось тело, дребезжа в ответ. На гору мощным движением взобрался уазик без боковых стёкол. Он влетел в прыжке на поляну возле дома. Мы озадаченно глядели на богатыря, выходящего из салона.
— Тьфу ты! Сёма! Совсем… Я думал, что коньки отброшу. Кто так водит?!
— А чё я? Это штурман нас завёл в какую-то срань.
— Я не виноват, — прохрипел тот, что сидел рядом с водителем, и потряс телефоном. — Это всё Ирина. Всё-таки бабам нельзя доверять, даже неживым.
— Кстати, здрасьте, милые девушки, — обратился вышедший из салона. — Может, вы нам подскажете. Тут где-то деревня должна быть. Петрос называется.
— Да ладно, — Любовь Михална подняла глаза к небу и покачала головой, она была крайне удивлена ответу Бога, в которого никогда особо-то и не верила. А, может, и стоило… — Знаю, молодые люди, мы как раз туда собирались. Покажем вам, если с собой возьмёте.
— Дак возьмём, конечно!
— Как проедете? — спросил Кислый, он зыркнул на богатырей с подозрением. — Это заповедная зона, сюда же нельзя заезжать на машинах.
— А нам можно, — забористо хмыкнул штурман. — Ты скажи нам, мужик, где выехать лучше. Достало петлять.
Кислый махнул в сторону.
— Там. Но не выпустят с машиной. Шлагбаумы, охрана. Будут ещё разбираться, как вы сюда попали.
— Нормально всё будет, — подмигнул штурман.
— Молодые люди, — вставила Любовь Михална, — а нас тут пятеро. А эти оболтусы, — женщина указала на Толика и Витасю, — с гитарами. Места-то хватит?
— Если оболтусы не зассут в багажнике ехать.
— Не зассут, — сказал Толик, который уже успел вытащить из дома все наши вещи.
— Тягай себя и шмотки, да погнали! — улыбнулся штурман.
Я бы сама в эту историю не поверила, если бы пять минут спустя ни сидела около пустого окна на заднем сидении. Сёма, Олег и Витя, так нам представились три богатыря, были пузатыми дядьками с волосатыми руками. Штурман Витя отдельно представил Ирину, в сущности, просто металлический голос навигатора. Больше мы не разговаривали: были сосредоточены на том, чтобы не умереть. Уазик носило из стороны в сторону, Сёма старался ехать ровнее, но всюду нас подстерегали то овраги, то деревья, то вездесущие белки. Порой я буквально вываливалась из окна. Думала, что отброшу коньки. А Любовь Михална сидела неподвижно и хохотала. Я думаю, что мир потерял прекрасную наездницу. Дайте этой женщине коня — у неё баланс эквилибриста. В тот момент ей не было страшно, она ведь уже и так готовилась к смерти. Просто выбирала нужный момент. Любовь Михална знала, что это не он, поэтому была спокойна и радовалась как ребёнок на американских горках. Олег сидел рядом с ней и восхищённо говорил:
— Нервы — камень. Хотел бы я к сединам быть таким же жизнерадостным!
В багажнике прыснул Толик, за что получил оплеуху от Любови Михалны и чуть не выпал. Но обошлось. Мы подъехали к месту, напоминающему КПП с перегородками и маленькими домиками охраны. К нам подошёл мужчина грозного вида. На лице Кислого явно читалось: «Я же говорил».
