— Конечно я согласна! — радостно согласилась я.
— Хорошо, вот, держи сценарий. Сегодня после занятий приходи ко мне, разберем, а на следующей неделе приступим к репетициям.
Я взяла из рук преподавателя сценарий и счастливая вышла из кабинета. Пройдя несколько метров, я пристроилась к батарее, прямо на том месте, где рыдала после неудачного прослушивания у Огорельцевой, и начала читать пьесу.
Пьеса была про сложные отношения. Женщина страстно и всем сердцем любит хладнокровного, бесчувственного красавца, которому нравится играть на ее чувствах. Ситуацию меняет третий герой, который привлекает внимание героини на себя, чем вызывает ревность самовлюбленного эгоиста. Итог: все остаются у разбитого корыта. Бесчувственный красавец неожиданно для себя начинает испытывать сильные чувства к женщине, но женщина не может ответить взаимностью. Ее сердце разбито, она становится жестокой и мучает своей холодностью своего бывшего возлюбленного. Третий герой является невольным свидетелем того, как жертва становиться палачом, а палач жертвой.
— Сложно, — отметила я про себя. Но если Добровольский решил, что я справлюсь, значит я действительно имею все шансы на успешную карьеру в театре.
После занятий Добровольский принял меня в своем кабинете, и мы вместе внимательно прошлись по сценарию, разбирая самые важные моменты. Я делала пометки на полях, задавала уточняющие вопросы. Роль самовлюбленного эгоиста досталась Холоду, чему я даже не удивилась. Типаж у него действительно подходящий. К следующему занятию я должна была заучить свой текст, чтобы мы могли приступить к полноценным репетициям.
Моему счастью не было предела. Я забыла обо всех своих проблемах, меня даже не пугало участие Холода в спектакле, не пугало и то, что в сценарии присутствовала сцена с поцелуем. Мне было все равно. Я горела творчеством, мне не терпелось поскорее приступить к репетиции. Всю ночь я учила свою роль под светом фонарей. Я бродила по просторной аудитории, репетировала сама с собой. Разговаривала с воображаемым Холодом и выдавала ему яростные реплики из текста. Весь мир перестал существовать, были только я и мой будущий спектакль.
К репетиции я выучила всю роль, Добровольский был доволен. Мы сидели с ним в нашей мастерской на стульях перед сценой и ждали, когда освободится Холод. Константин Сергеевич первым делом хотел проработать наши совместные сцены, а потом уже вводить Адама.
Хлопнула дверь в мастерскую, на пороге показался Дмитрий Анатольевич. Уверенным шагом подошел к нам, кивком головы поздоровался со мной.
— Здравствуйте, — ответила я ему.
— Здорово, что мы с вами здесь собрались. Приступим к делу. Надюш, на время репетиции я прошу тебя обращаться к твоему преподавателю на «ты», хорошо? — сказал Добровольский.
— Хорошо, — немного смутившись, согласилась я.
— На сцену, — скомандовал Константин Сергеевич.
Мы поднялись на сцену и начали репетицию небольшого отрывка. Все шло просто замечательно. Холод был невероятно органичным на сцене, его роль давалась ему легко, чувствовался опыт. Добровольский практически не делал ему никаких замечаний, только подсказывал с какой стороны лучше подойти и как встать, все остальное Дима делал сам. Интуитивно он чувствовал, как нужно расположить себя в пространстве, как сказать фразу, как посмотреть, как прикоснуться ко мне. Мне было до него далеко. Я чувствовала некую зажатость и не решалась самостоятельно выстраивать свое действие. Константин Сергеевич не давил на меня, мягко подсказывал, направлял.
Мы зашли в тупик, когда понадобилось изобразить любовь на грани ненависти. Мне нужно было сжать свою внутреннюю пружину до предела и потом резко ее отпустить, дав волю эмоциям. У меня не получалось.
— Вам нужно вывести друг друга на эмоции. Это страсть, — подсказывал Добровольский.
Дело не шло. Я по кругу проговаривала фразы, которые не находили во мне отклика, и следовательно не получали должной эмоциональной окраски.
— Давайте так, я вас оставлю наедине. Попробуйте сделать это без меня. Не торопитесь. Потихоньку, помаленьку. Я пока чайку попью у себя в кабинете. Как будете готовы — позовите меня, — сказал Добровольский и вышел из аудитории.
В помещении повисла тишина. Холод стоял на другом конце сцены и равнодушно смотрел на меня. Я не знала, что мне нужно делать, что нужно сказать, ждала указаний от него.
— Нравится? — небрежно бросил он мне.
— Ты о чем? — не поняла я.
— Получать то, что хочешь.
— Ты про этот спектакль? Да, я рада, что буду в нем играть.
— Умеешь прокладывать себе дорогу.
— Что ты имеешь в виду?
— Все. В театре тебе понравится. Там любят упрямых, настойчивых, до безумия жаждущих показать себя.
— Вы меня с кем-то путаете.
— Не путаю. Я тебя насквозь вижу, — с вызовом сказал он мне.
— Не нужно сравнивать меня с вашей Элизой. Если вам отказала девушка, не стоит мстить мне за это, — не выдержала я и ляпнула, что первое пришло в голову.
— Я что, маленький мальчик, чтобы мстить? — резко отреагировал он.
— Этого я не знаю и не хочу знать. Так уж вышло, что мы с вами будем играть в одном спектакле, будьте добры, проявите свои лучшие качества, если таковые имеются, и давайте сотрудничать, как бы нелегко нам обоим не было, — напряжение нарастало, я решила выстроить границы, чтобы не расшатать наши хрупкие взаимоотношения.
— С бездарными сложно сотрудничать, больше часа пытаемся отрывок сделать.
— Ах, спасибо, что вы, Дмитрий Анатольевич, согласились на эту авантюру и, превозмогая себя, терпите меня, такую бездарность, — вспыхнула я и ощутила непреодолимое желание врезать ему по голове.
— Бездарность, — повторил он, больно ударив по моему самолюбию. — Ты же по особому прослушиванию поступила. По особому конкурсу прошла.
— Какой особый конкурс, о чем ты? — я не понимала, к чему он клонит.
— Я о твоем коридорном прослушивании. О том, как ты песенки пела Добровольскому. Понравиться пыталась. Слезы из себя давила, на жалости играла.
— Какой же ты мерзкий! — его спокойный тон в сочетании с той гадостью, что он говорил выводили меня из себя. — Если бы был особый конкурс, то я бы поступила на бюджет, а я учусь на платном. У меня денег едва хватит, чтобы прожить еще два месяца. Меня из съемной квартиры выгнали, я экономлю на всем. До этого я работала в официанткой, терпела усмешки таких же мерзких типов, как ты, а иногда и пошлые намеки и даже откровенные заигрывания и предложения переспать. И мне, представь, сейчас очень жаль, что я потеряла эту работу, потому что другую я просто не могу найти. Если бы у меня был особый конкурс, неужели моя жизнь была бы такой? Пускай вы про меня плохо думаете, но ведь Добровольский не тот человек, который будет брать к себе на курс по особому прослушиванию. Я его очень уважаю, я обожаю этого человека и мне противно, когда появляются подобные слухи, которые дают повод усомниться в его честности.
— Бурная реакция, значит попал в точку. И не надо мне рассказывать про свою несчастную жизнь. Многим приходится еще хуже, чем тебе. Мне наплевать на твои проблемы с жильем, работой или ты так хочешь чувство жалости к себе вызвать? Неудачный ход, ничего, кроме отвращения, я к тебе не испытываю. Ты такая же, как все эти мечтательницы театралки. Болеете театром, идете по головам, за роль на что угодно пойдете, надо будет предать — предадите, надо будет переспать — переспите. Не надо строить из себя правильную, честную девушку.
— Как ты можешь так говорить? Ты меня совсем не знаешь.
Мои эмоции зашкаливали. Я перепрыгивала с «вы» на «ты» и обратно. Я была в ужасе от его слов. Он поливал меня грязью, как бы между прочим, не делая на этом акцента, будто у меня все это на лице написано и всем и без него давно известно, какая я ничтожная сущность. Я дошла до крайней точки кипения. Мне хотелось доказать, ткнуть его носом в его наглую ложь и показать, что он не прав по отношению ко мне.
— Мне не нужно знать тебя, чтобы сделать вывод о том, какая ты, — он подошел ко мне вплотную и нагло смотрел на меня с высоты, как на вошь. — Твое лицемерное поведение выдает тебя. Как ты подмазалась к Тамаре Алексеевне, потом к ее дочке, добралась до мюзикла, но там тебе по рукам дали. С Маркушей начала дружить, в надежде лакомый кусок от его дяди заполучить. Добровольскому пятки лижешь, а он тебе по доброте роль предлагает. Переживал за тебя старик, боялся, что после мюзикла ты сломаешься, вот и решил тебя реанимировать. Только толку, труп не оживишь. А ты ходишь такая важная! Видела бы ты себя со стороны, не задирала бы так нос. Выглядишь, как обезьяна, бегаешь, прыгаешь, улыбаешься, перед всеми педагогами заискиваешь. Именно поэтому они о тебе так хорошо отзываются. Я же не вижу в тебе никакого таланта. Думаю, что все таки был коридорный конкурс, потому что Добровольский взял тебя из жалости на платное, ты же можешь слезу пустить, когда надо, а он просто очень добрый человек. Вот и учится теперь бездарная обезьяна в театральном институте, занимает место какого-нибудь действительно стоящего человека. Неужели заплачешь. Нет? Ты даже не можешь нормально эмоции показать, как мы будем играть? Ты абсолютна ничего не можешь. Лучше бы взяли Инну, она у вас и красивая и талантливая.
