Он улыбается на последней фразе. Я сужаю глаза, когда он снова приближается ко мне и касается моих щек.

— Роуз, тебе не нужно извиняться передо мной, — искренне говорит он. — Это была ошибка.

Я снова морщусь.

— Я знаю, — говорит он. — У нас с тобой их не так много, — Коннор убирает мои волосы, отводя их от глаз. — Но они случаются.

Я выдыхаю и киваю. Я так много держу в себе, что становлюсь больше похожей на деревянную доску, как будто кто-то засунул метлу мне в задницу, в состоянии красной тревоги, в ожидании следующей атаки. Я пытаюсь отпустить ситуацию, но это трудновато. Моё обнаженное тело по всему интернету, и мой мир изменился за одну миллисекунду и в одно мгновение.

Сделанного не воротишь.

— Можно я попробую кое-что? — спрашивает он меня.

Я глубокомысленно хмурюсь, не понимая. Пока он не хватает меня за запястье и не притягивает в свои объятия. А затем он кладёт свою большую руку мне на затылок, прижимая меня к своей груди так, что мой лоб надежно укрывается в ложбинке его плеча.

Наступает темнота.

Такая, которую мне не хочется встречать.

Эмоции, столь пещерные, бушуют во мне, и мощный всплеск начинает проявлять их на поверхность, и я не могу остановить эту силу. Слои, которые я ношу, чтобы заглушить боль, начинают быстро отслаиваться. Слезы приходят первыми. Тихие. А потом рыдания. Более громкие. Такие, что сотрясают всё мое тело. Я так ужасно облажалась, и расплачиваюсь за это не только я. Ненавижу, что из-за своей ошибки я потащила за собой вниз кого-то ещё.

Коннор может потерять работу из-за этого. Cobalt Inc. может не понравиться, что их будущий генеральный директор — порнозвезда. Потеря Calloway Couture причинит мне боль, но знать, что я разрушила чью-то мечту — это непростительно.

Я не могу перестать плакать. Я ненавижу слезы. Я ненавижу то, что они означают, но в объятиях Коннора мне кажется безопасным показать эту часть себя.

Он прижимает меня крепче, и я цепляюсь за ткань его рубашки.

— Выпусти это наружу, — воркует Коннор, поглаживая мой затылок.

Мое личное пространство было нарушено, и я никогда не смогу его вернуть. Я чувствую себя невероятно оскорбленной, но Коннор как-то приглушил эту боль, которая пытается меня ранить. То, как он держит меня, со спокойствием, приверженностью и уверенностью, заставляет меня верить, что я могу преодолеть всё. Думаю, что всю свою жизнь он помогал мне найти силу внутри себя, чтобы я могла идти вперед и никогда не оглядываться назад.

Я не знаю, как долго он обнимает меня, пока я плачу, но когда я чувствую себя истощенной, когда слезы заканчиваются и я нахожу в себе силы запереть чувство вины, я отстраняюсь от его теплой груди.

Коннор стирает с моего лица мокрые разводы.

— Ты можешь поправить мою тушь? — спрашиваю я шепотом.

— Посмотри вверх, — говорит он мне. Я смотрю на потолок, пока его большой палец убирает черные пятна под моими глазами. Когда он заканчивает, он снова кладет свои руки на обе мои щеки. — Роуз, — дышит он. — Я бы предпочел, чтобы ты поплакала в моих объятиях десять минут, чем два часа маниакально бегала по квартире. Я всегда здесь, когда я тебе нужен.

— Буквально плечо, на котором можно поплакать, — говорю я с небольшой улыбкой.

— Буквально, да, — он разделяем мою улыбку.

Он целомудренно целует мои губы, прежде чем сказать: — Мы пройдем через это. Нет такого вызова, который мы не смогли бы преодолеть вместе.

Он прав. Моя грудь вздымается с новой силой, как раз когда входная дверь распахивается. Мы оба оглядываемся, Лорен и Райк входят внутрь.

— Итак, грузчики только что уехали, — рассказывает Лорен. — Они сказали, что не могут вместить ваш кедровый стол в грузовик, поэтому нам придется понести его в ваш Escalade, — они останавливаются возле моего кофейного столика, как будто собираются его поднять, но потом просто ждут там секунду, со знанием дела глядя на меня. Это уровень странности, к которому я не привыкла.

Они видели, как я занимаюсь сексом.

Скорее всего, они видели меня голой или частично голой.

Я понятия не имею, посмотрели ли они неотредактированную запись случайно, специально или вообще не смотрели, но возможность останется. Вместо того чтобы терзаться смущением, которое грозит подкрасться, я кладу руки на бедра и говорю: — Чего вы ждете? Отнесите стол в машину, — я чуть ли не щелкаю пальцами. Но пытаюсь сдержать этот порыв.

Лорен качает головой, и его рот кривится в злобной ухмылке.

— Так тебе нравится быть связанной?

Мой нос вспыхивает. Смущение в достаточной степени прошло. Гнев остался нетронутым. Я собираюсь набросится на него (с самообладанием и знаниями по самообороне) и замахнуться на него своей сумочкой, но Коннор обхватывает меня за талию.

— Что? — насмешливо говорит Ло. — Я просто говорю правду.

Райк бросает взгляд на брата.

— Хватит заставлять её стыдиться.

Ло невинно прикасается к его груди.

— Я просто нахожу забавным, что девушка, которая изобретает новые способы уродовать члены каждый божий день, любит, когда её жестко трахают.

Коннор заговорил раньше, чем я успела открыть рот.

— Ей нравится то, что нравится. Давай оставим это, Ло, — он говорит непринужденно, но мы все чувствуем предупреждение за его словами.

— Хорошо, — говорит он, но с трудом сдерживает ухмылку и смех. Райк качает головой, но тоже вот-вот готов рассмеяться.

— Я ненавижу вас обоих, — говорю я им.

Райк выглядит немного извиняющимся.

— Мы не смеемся над тобой. Честно говоря, это просто... — его глаза мелькают между мной и Коннором. Он снова улыбается. — Ты идешь по жизни, воспринимая людей по-одному. И в один гребаный момент то, что ты считал привычным, становится чем-то ещё, чем-то... другим, — он пожимает плечами. — Вот и всё. Я вижу вас, ребята, немного по-другому. Не в плохом смысле, не в хорошем. Просто, блядь, по-другому.

Мне нужно время, чтобы это осознать. Я смогу нормально относиться к тому, что меня воспринимают по-другому. Коннор пытается подавить ещё большую ухмылку. Я практически слышу его мысли: Обыденность — это скучно, дорогая. Ему нравится каждое слово, которое только что прозвучало из уст Райка. А это случается редко.

Лорен кивает Коннору.

— Ты поможешь нам поднять это?

Коннор вскинул бровь.

— Он действительно такой тяжелый?

— Это цельное дерево, — говорит Лорен, собираясь пнуть стол, чтобы продемонстрировать это.

Я хмурюсь и указываю на него пальцем.

— Не порти мой стол.

Его нога замирает на полпути. Он ставит её обратно на пол, а Коннор идёт, чтобы взяться за середину, каждый из братьев по обе стороны.

Прежде чем они поднимают его, Коннор на секунду замирает, и я вижу, как его глаза напрягаются в замешательстве.

— Я хотел спросить, — говорит он, прочищая горло. Он смотрит между ними обоими. — Кто-нибудь из вас трахался в душе?

— Никогда, — отвечает Райк первым.

Ох. Черт. Не могли же мы быть единственными, верно?

Лорен говорит: — Лили была слишком напугана, чтобы принимать душ голой целых шесть месяцев. Неужели ты думаешь, что мы стали трахаться там?

Поэтому нет никаких записей о том, как Лили купается обнаженной. Должно быть, она не снимала купальник. Слава Богу. Я восприму это, как чудо.

— Вы двое что-нибудь делали? — спрашивает нас Лорен.

Мы молчим, вспоминая минет. Я выгляжу гораздо более подозрительно, чем Коннор.

Лорен встречает мой взгляд, и я свирепо смотрю на него в ответ. Он смеется сильнее.

— Ооо, а вот это забавно.

— Что будет забавно, так это моя нога у тебя в заднице, — отвечаю я.

— Почему бы тебе просто не ударить Коннора? — подтрунивает Лорен. — И тогда он сможет отшлепать тебя за это.

— Или я могу просто отшлепать тебя, — говорит Коннор.

Лорен смеется.

— До или после того, как ты меня свяжешь?

— После.

Лорен усмехается, и я прерываю его, когда его рот снова открывается: — Вы оба очаровательны. Мы всё поняли.