Моя рука опускается к её спине, и я оставляю её с последним поцелуем в лоб, который кажется более искренним, чем все остальные.

— Вы околдовали меня душой и телом.

Она сверкает глазами.

— И ты испортил его цитатой из «Гордости и предубеждения».

Я ухмыляюсь.

— Что? Я думал, что мы намеренно используем клише.

— Тогда, наверное, в следующий раз цитируй книгу, а не фильм.

Я театрально вскидываю бровь и произношу: — Ты пронзила мою душу. Я наполовину мучаюсь, наполовину надеюсь, — я качаю головой. — Звучит не так эффектно, дорогая.

С ее губ срывается смех.

— Возвращайся к работе. Увидимся утром. А подожди, — притворно удивляется она, — уже утро. Увидимся, когда снова пересечемся.

Я смотрю, как она идет к лестнице, ее прекрасная круглая попка подпрыгивает на фоне шелкового халата.

— Почему ты уверена, что мы пересечемся? — спрашиваю я, прежде чем вернуться к своему ноутбуку. Она гипнотизирует меня, приклеивая к этому месту.

Она оглядывается через плечо, её шелковистые волосы украшают её прекрасное лицо.

— Потому что, — говорит она, — мы всегда это делаем.

Я не стала возвращаться ко сну. Я решила принять душ, пока весь дом не проснулся. Ванная — это мой ад. Думаю, это третий или второй круг. Скотт Ван Райт, дьявол под маской, прочно стоит в первом.

Кафельная стена высотой в грудь едва отделяет один душ от другого. Как будто нам нужно поприветствовать друг друга, пока мы моем волосы шампунем.

Я моюсь быстро, но у меня есть определенный распорядок: потереть под ногтями, по крайней мере, дважды, сполоснуть, нанести шампунь, смыть, нанести кондиционер, повтор. Я уже закончила с этими этапами. Но мне ещё предстоит сделать другие.

Я ставлю ногу на ручку горячей и холодной воды и брею ногу. Я медлю, чтобы не порезать лодыжку или колено.

И тут дверь распахивается.

Я опускаю ногу, и тёплая вода льется на меня из душевой лейки. Пожалуйста, пусть это будет Коннор.

За это время я внезапно осознаю, что из всех людей живущих здесь я хотела бы, чтобы это был именно он, поэтому я буду надеяться лишь на него. Даже если это отвлечет его от его бизнес-проекта.

Я ненавижу, что меня привлекает мужчина, который считает, что любовь — это всего лишь слабость. Но я также обожаю то, что в мире нет никого, хоть отдаленно похожего на Коннора Кобальта.

И он есть только у меня.

Когда я поднимаю глаза, Скотт уже наполовину входит внутрь, направляясь к одной из раковин в центре. Он едва обращает на меня внимание, просто включает кран и начинает чистить зубы. Я каменею. И я двигаюсь только для того, чтобы прикрыть грудь руками, стоя под душем, как будто ливень воды меня укроет.

Я должна проигнорировать его и просто вернуться к бритью, но я не могу снова привести в движение свои напряженные мышцы.

Мне также не следует наблюдать за ним, но я быстро сканирую его черты. Беспорядочные светлые волосы, вымытые до блеска, покрытая щетиной челюсть и покрасневшие из-за раннего утра глаза.

Он сплевывает в раковину, и его взгляд встречается с моим, когда он вытирает рот полотенцем.

— Да?

— Я ничего не говорила.

В моем голосе нет ни капли доброты. Я не знаю, как разморозить лед, прилипший к каждому слогу, даже если бы захотела.

— Ты пялишься.

Этот факт дает ему разрешение опустить взгляд на запотевшее стекло душа.

Я не отворачиваюсь. Я не хочу показаться испуганной птичкой.

— Мне было интересно, как ты относишься к зарослям на теле. Теперь знаю ответ, — он завершает фразу полуулыбкой.

Я поджимаю губы. Он не может видеть столько деталей через стекло.

— Ты — свинья.

Он бросает зубную щетку обратно в шкафчик под раковиной и прислоняется к фарфоровому краю.

— А Ло назвал меня мистер Голливуд. У вас у всех пунктик на прозвища?

— Лорен также сказал тебе давиться дерьмом не переставая, так что я не злорадствую.

Его ухмылка совершенно не исчезает, более того, она становится шире.

— Ты забываешь, что каждое бранное слово, каждая свинья и другое оскорбление — это еще один плюсик к рейтингу. Так что продолжай в том же духе, милая.

Он предпочитает провоцировать Лорена, так как жаждет драмы. Он хотел бы, чтобы я тоже его проклинала. Может быть, мне стоит зашить свой рот и дать ему возможность раздираться с тишиной. Мы могли бы иметь отличные рейтинги, не будучи противными. Но мне труднее быть доброй, чем злой. Каким бы ужасным это ни казалось.

Скотт подходит ближе к душевым, и мои глаза напрягаются, когда я смотрю на него так пристально. Я продолжаю прятать грудь рукой, но все остальное тело обнажено. Я могла бы потянуться за полотенцем, но сдаваться я не собираюсь. Я буду выглядеть глупо и испуганно, и это будет тянуть меня ко дну.

Он медленно снимает штаны.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Принимаю душ, Роуз, — он показывает на свободную кабинку рядом с моей — ту, что настолько близко, что мы могли бы практически дать друг другу пять. — Мне нужно твое разрешение?

— Да, — я расправляю плечи. — И ты его не получишь.

Он смеется.

— Я просто повел себя как придурок, когда спросил. Мне, на самом деле, плевать на твое разрешение.

Мне, на самом деле, плевать на твое разрешение. Его слова пробивают дыру в моем мозгу. Я ненавидела его раньше. Думаю, сейчас я презираю его.

Он снимает свою белую рубашку, и мой взгляд на пару секунд задерживается на его прессе. С ним всё в порядке... Заметный, но скорее такой типа «я поднимаю слишком много тяжестей и пью тонну протеиновых коктейлей», чем естественный «это мое тело, я просто чертовски горяч». Которым все три парня в доме обладают сполна (даже если и они все вместе занимаются спортом).

Моя лояльности где-то очень далеко от Скотта Ван Райта: и даже простой комплимент по поводу его тела похож на поцелуй свиньи, которая нагадила в моем дворе.

Я мельком взглянула на его красные трусы.

Это ненормально.

К черту всё. Где мое полотенце?

Я протягиваю руку через стеклянную дверь, чтобы снять полотенце с крючка, но Скотт выхватывает его, и оно выскальзывает прямо из моей руки.

Да, вы, наверное…

— Это мое полотенце.

Это ненормально.

— Теперь оно мое.

Скотт вдруг начинает вести себя скромно, обвязывая его вокруг талии, чтобы сбросить нижнее белье.

Я в ярости. В нескрываемой. Пар может начать идти прямо из моих ушей.

— Что, без пип-шоу(эротическое представление, зрители которого находятся в отдельных закрытых кабинках) сегодня утром?

— Мы оставим это для спальни, — говорит он.

И подмигивает. Он подмигивает мне. Мои внутренности содрогаются от отвращения. Кажется, он только что отравил мою матку.

Он снимает трусы, не снимая полотенце с талии, а затем отбрасывает бельё в сторону. Его глаза устремлены на меня, на губах играет улыбка. Да, он голый под этим полотенцем.

И да, я сейчас абсолютно обнажена и стою в душе.

Не уверена, что всё может стать намного хуже.

— Прости, что телефонный звонок занял так много времени, дорогая, — голос Коннора доносится из дверного проема, — партнеры не переставали говорить о пальчиковых красках.

Внезапная волна облегчения накрывает меня. Мой напарник пришёл, чтобы вытащить меня из этой катастрофы. Каким-то образом он увидел или услышал Скотта в ванной и пришел за мной. Может быть, он наконец-то понял, что я могу закончить его проект за него.

Спасибо. Я выберусь отсюда.

И тут Коннор говорит: — Мой шампунь у тебя?

Это облегчение раздавливается тревогой. Теперь я понимаю. Он хочет зайти в душ. Он планирует победить Скотта в этом раунде и продвинуть наши отношения туда, где они уже давно должны быть. И чтобы Коннор победил, я не могу быть ошарашена его приходом. Не могу оттолкнуть его, как будто он не является моим парнем. Я должна чувствовать себя рядом с ним так комфортно, как и следует. Я не могу сказать «подожди», как я это сделала внизу. Я должна позволить ему двигаться дальше. На полной скорости. Без гребаных тормозов. Отрасти яйца побольше, Роуз Кэллоуэй.