— А сама она где? — спросил Данилов.

— Гулять с братишкой пошла да к какой-то Асе заглянуть собиралась. Валерия Павловна утром заходила, выглядела откровенно плохо. Плакала от несправедливости, что сына да сноху Бог забрал, а она живёт. Поговорили, много интересного я узнал. Давление я ей замерил, таблетки дал. Она к себе отдохнуть отправилась, извинялась, что мне, гостю, внимания мало. Ты прости, что я вот так припёрся к вам без спроса.

Поднявшись на крыльцо, Саша подумал, что покурить ему сегодня, видимо, не удастся. Положил на то же место, откуда взял, так и не открытую пачку и поставил кипятить чайник.

Достал из холодильника тарелочку с бутербродами, поставил на стол, на автомате снял полиэтиленовую плёнку и, нарезав огурцы, обратился к Олегу.

— Честно скажи, тебя мать моя прислала?

— Нет, — совершенно спокойно ответил Олег, — вернее, она сильно беспокоилась, что ты не отвечаешь на звонки. А я и так собирался тебя навестить. Вот и поехал, воспользовавшись тем, что в центре сейчас относительное затишье после всех комиссий, проверок и аудитов. Саш, я много думал и перепроверял всё, мне кажется, что ты не можешь быть отцом Сониного ребёнка.

— Уверен? — Саша сел напротив и внимательно посмотрел на брата.

— Не знаю, почти уверен. Я опросил каждого из сотрудников, посмотрел видео с камер наблюдения. И знаешь, к какому выводу пришёл? Либо Соня врёт, либо она сама не в курсе всей правды. Врач, что готовила материал, уволилась, но я нашёл её, она говорит, что было оплодотворено три яйцеклетки, две донорские и одна Софьи. И это делалось с согласия самой Сони. Сперму брали донорскую из хранилища. Ты сдавал анализ за неделю, до забора её яйцеклеток. В лаборатории утверждают, что остатки материала утилизировали. И видео с камер это подтверждает. Так что и тут сроки не сходятся. В документах всё идеально, не придерёшься ни к чему. Да и вообще, если б ты знал, сколько меня трясли вместе с центром! — возмущённо воскликнул Олег.

— А Соня-то точно мать этого несчастного ребёнка? — Данилов чувствовал, как у него от волнения начали дрожать руки. Снова хотелось напиться до беспамятства, но он дал слово, пусть самому себе, но ведь дал. Да и алкогольный угар рассеется, а действительность не денется никуда. Значит, надо её принять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Достоверно сказать можно только после теста ДНК. Кстати, и о твоём отцовстве тоже.

Олег встал из-за стола и подошёл к окну. Саша видел, как непросто брату даётся этот разговор и признания.

— Знаешь, что меня напрягло больше всего? — меж тем продолжал Олег. — Соня не захотела даже посмотреть на свою дочь, когда та родилась. Она, видите ли, устала…

— Сука! — в сердцах произнёс Данилов, сжав кулаки.

— Натуральная, — вторил ему Олег. — Почти три месяца прошло, а я всё помню: вот стою я посреди родзала с девочкой этой в руках, она кричит и на меня смотрит, серьёзно так, будто чувствует, что мать от неё отвернулась. А я, взрослый мужик, главный акушер города, понимаю, что виноват перед ней и никому она, кроме меня, на этом свете не нужна…

Какое-то время Олег и Саша молчали. Каждый думал о своём. Но в этот момент Данилов полностью осознал всю глубину того, что произошло по вине Сони и ещё кого-то, потому что в хитроумие Сони и способности плести интриги он не верил.

— Мать мне звонит всё время, требует признать ребёнка, — не глядя на Олега, произнёс Саша. — Я не могу, не хочу! Я до последнего считал, что при помощи девочки они рассчитывают манипулировать мной. Только вот о самой дочери Сони я не думал.

— Даша, её зовут — Даша. Санька, это я ей имя дал. Потому что эти две клуши — что Сонька, что твоя мать — такой мелочью, как имя для ребёнка, не озаботились. Их фамилия интересует, причём — твоя. Деньги тоже. Ты выслал, так они что-то ребёнку купили, я даю на питание, вернее, смесь покупаю и привожу. Сонька не кормит, у неё грудь болит, когда дочь сосать начинает. Ну, так поначалу было, а потом молоко ушло. — Олег зажмурился и схватился за волосы. Подёргал их, вымещая злость на собственных кудрях. — Я зашёл к ним как-то вечером, обе на кухне картошку жарят. Ага в четыре руки. Нет, мать твоя у плиты стоит, всё честь по чести, а Сонька ей майсы рассказывает, развлекает, короче. Малая орёт в комнате, надрывается, захлёбывается плачем. А им пофиг. Посмотрел я на это безобразие и в комнату отправился, Дашку из манежа достал, она и утихла. А эти ко мне с нравоучениями: зачем ребёнка к рукам приучаю! Им же западло её взять, ну, сам понимаешь. Твоя мать и твоя любовница — ты их как облупленных знаешь.

Данилов подвинул брату тарелку с бутербродами.

— Олег, я так понимаю, что ты к ребёнку прикипел? Да уж… Влипли мы оба. Если честно, я бы её забрал. Где трое, там и четверо. Но не отдадут же. Мать моя с Соней документы ещё на неё не оформили, ждут, когда измором выцыганят мою фамилию. Мне мать по двадцать раз на день звонит. Я отвечал, пусть через раз, но отвечал. А тут… — Саша замолчал, вспоминая. — Дина тяжело уходила и долго. От реанимации отказалась, от трахеостомы тоже. Мы Мишку знакомой отдали, чтобы не видел её мучений. — Ком опять встал в горле, а на глаза навернулись слёзы. — Как я ему скажу правду? Ведь надо же что-то сказать, и обманывать нехорошо, он же ребёнок, сын, у них связь, знаешь, какая!

— Я объяснил ему всё вчера, и он понял. Теперь Мишенька знает, что мама у него — вот здесь. — Олег положил свою руку на левую часть грудной клетки. — Счастливый ты человек, Сашка. — Он ухмыльнулся и продолжил: — Пусть и непутёвая у тебя жизнь получилась, но ты всё успел: и любовь у тебя была, и наследники имеются. А я со всех сторон успешный, только одинокий, никого у меня нет. Жил работой, думал, людей осчастливливаю, радость им несу, а потому своего не надо — чужого достаточно. А она ребёнка новорожденного к сердцу прижать не захотела…

Олег тяжело выдохнул, потом выскочил из дома в чём был, а вернулся с бутылкой коньяка.

— Думаю, не убьют тебя твои домочадцы, если мы выпьем и поговорим. Давно мы, брат, с тобой по душам не говорили, а может, даже и никогда. Ты мне свою жизнь расскажешь, я тебе свою расскажу. И начнём всё по-новой, точно зная, что мы есть друг у друга, — сказал он, разливая коньяк по чайным чашкам.

Саша посмотрел на чашки, на Олега и вдруг засмеялся. Олег сначала ничего не понял, но потом подхватил смех брата.

— Ну не аристократы мы, — развёл он руками. — Будем по-нашему, по-простецки, пить и разговаривать.

— Надеюсь, без мордобоя обойдёмся? — отдуваясь от смеха, спросил Саша.

Как же, оказывается, не хватало ему вот такого простого человеческого участия!

***

Те несколько дней, что Олег был рядом, помогли Саше найти точку опоры, взять себя в руки, осознать, что, несмотря ни на что, жизнь продолжается и он должен взять на себя руководство семьёй. Определить качество жизни каждого, кто находится с ним рядом. Стать опорой и поддержкой. Ведь им труднее — это для него они давно стали родными, а ему самому это право надо ещё заслужить. А потому необходимо собраться с силами и идти вперёд.

— Данилов, тебе крупно не повезло, сегодня с тобой в ночь выходит новая санитарка. Шеф обещал представить нам её после обеда, — сообщил Сергей, как только вошёл в ординаторскую.

— Почему после обеда? — Саша потянулся, чтобы размять плечи, и на минутку оторвался от заполнения историй.

— Она студентка, учится. Зато, говорят, молоденькая и страшно симпатичная.

— Интересная информация, но нам с тобой она зачем? С утра на пятиминутке зав хирургией сказал, что в ночь выходит новая сестра, а ты сообщил о новой санитарке. Из чего следуют неутешительные выводы, что делать инъекции и подмывать больных я буду сам.

— Ты забыл упомянуть про пол в палатах, внутривенных, системах и про свои прямые обязанности — людей лечить. А вообще, я на тебя со шваброй в руках посмотрел бы. Зрелище должно быть впечатляющим — при твоём росте, солидности и любви к накрахмаленным халатам. — Сергей искренне веселился, наливая в чашку кипяток и окуная в него пару пакетиков чая.