Данилов глянул на мужчину повнимательней, не понравилась ему бледность кожных покровов. Наконец, из кабинета хирурга вышел посетитель, а следом за ним зам главврача по хирургии. Увидев Валерию Павловну, он заулыбался и сжал женщину в своих медвежьих объятиях. В это время мужчина с мозолью вошёл в кабинет.

Валерия Павловна что-то говорила о вакансиях, интересовалась, есть ли место, а потом стала рассказывать, что Диночка встретила свою первую любовь и вышла замуж… Но Данилов её не слушал, у него в голове крутился рассказ мужчины, а перед глазами вставало бледное худое лицо.

— Интересно, он всегда был таким худым? Или резко скинул вес в последнее время?

— Простите, вы о ком? — спросил зам главврача.

— Да мужчина тут стоял, сейчас пошёл мозоль удалять, а я думаю, что это не мозоль вовсе. Глянуть бы хоть одним глазом.

— Так почему бы нам вместе не посмотреть? Заходите. — С этими словами он открыл дверь кабинета и пропустил в него Данилова. — Иван Фёдорович, тут наш коллега имеет некоторые мысли по поводу вашего пациента.

— А какие тут могут быть мысли. Мозоль — он и есть мозоль. Пойдёмте в перевязочную, посмотрим все вместе. Я уже поле продезинфицировал, лидокаином обколол.

— Константин Сергеевич, — представился зам главврача.

— Александр Дмитриевич, — ответил Данилов и протянул руку для рукопожатия.

Втроём они прошли в перевязочную. Иван Фёдорович докладывал больного. Он рассматривал результаты анализов так, как будто видел их впервые.

— У него СОЭ повышено, лейкоцитоз, так он кашляет, направлю к пульмонологу, только сейчас мозоль удалю.

— Погодите удалять мозоль. — Они вышли из перевязочной. — О чём думаете, Александр Дмитриевич? — спросил Константин.

— О плоскоклеточном раке кожи и, судя по анализам, уже с метастазами.

Далее они обнаружили увеличенную печень и отправили пациента на дополнительные обследования органов брюшной полости и рентген грудной клетки.

— Ну что ж, молодец, Александр Дмитриевич. Думаю, мы вас берём на работу. В понедельник приступите, а пока напишите заявление, а я посмотрю, какую нагрузку можно вам дать. Ваша супруга работала у нас до декрета. Догадываюсь, что вы захотите больше, чем одну ставку. Ну да ладно, посмотрим.

Данилов тайком выдохнул. Проблема с работой была решена.

Прошло два месяца с тех пор, как Дина с Сашей вернулись из Москвы. Саша работал, много оперировал, впрочем, как всегда. О том, какой Данилов на работе, Дине рассказывали подружки — медсёстры из отделения. Они его откровенно недолюбливали. Удивлялись, как она с ним жить может, ведь он словно робот: сухой, замкнутый, с персоналом прямолинейный, требовательный. «Да он и дома такой же», — отшучивалась Дина, сама же думала о том, что настоящего Сашу никто кроме неё не знает, потому что он ласковый, нежный и очень внимательный.

Сколько раз она пыталась довести его, норовила поскандалить, капризничала, вредничала, ныла. А он голоса ни разу не повысил. А как он любит Мишку! Иногда кажется, что больше, чем её саму, и она ревнует по-настоящему. Столько лет жила без Данилова. Вроде бы и не одна, при муже, а любви-то не было. В постель с Павлом ложилась, а представляла Сашу. Глаза закрывала, чтоб не видеть, кто её обнимает и ласкает. А тут Данилов уделяет столько внимания ребёнку и даже не своему: и лекарства по часам, и массаж ежедневный, и книжки читают, картинки рассматривают, играют вместе. Мишка цвета называть начал, не все, конечно, но красный, зелёный, синий, чёрный и белый безошибочно определяет, возраст свой на пальчиках показывает, Сашу папой называет. Ей бы радоваться, а почему-то горько. Сколько осталось ей жить… а Саша с ней и не с ней.

Кому сказать — за дуру посчитают. Даже свекрови не говорила, не жаловалась, мыслями своими с ней не делилась, потому что не поймёт её Валерия Павловна, эгоисткой назовёт.

Да и не было бы у Дины дум этих, если бы хоть какое-то будущее ей светило. Только нет никакого будущего. Ничего нет впереди, кроме смерти… Но ведь она и не жила ещё совсем, только-только счастливой себя почувствовала. Как же так… Почему судьба так несправедлива? Ей же всего тридцать пять, разве это возраст?!

Дина снова и снова думала об одном и том же. Замыкалась в себе и не хотела общаться ни с кем, кроме Саши. Но разве детям это объяснишь, да и свекровь не понимает. Или не хочет понять. С кровати её подняла, заставила умыться и одеться, кашей накормила параллельно с Мишкой. Да, именно накормила — не может Дина самостоятельно есть, ложку в руках удержать ей теперь не под силу.

Валерия Павловна внука собрала да гулять с ним отправилась, Дине же телевизор включила, сказала, что надо от глупых мыслей отвлекаться, словно знает она, о чём Дина думает.

Но телевизор только раздражает. Фильмы смотреть не хочется, герои в них нереальные, наигранные, ни жить, ни любить не умеют. Да и сюжеты глупые, наивные, по сравнению с жизнью. Выключить бы эту говорилку бестолковую, да на кнопки пульта не нажмёшь, придётся терпеть.

Дина глянула на часы — сколько ей ещё ждать, пока Саша с работы домой вернётся. Вот так вся оставшаяся жизнь в ожидании пройдёт… Хоть бы умереть у него на руках, а не вот так, в одиночестве, сидя на диване. Подумала и заплакала. Одна радость — не видит никто слёз её. Ревела, ревела и испугалась, что сейчас свекровь с Мишкой вернутся, а она вся в расстроенных чувствах. Валерия Павловна не смолчит, отругает по полной. И главное, права ведь будет… Не объяснишь ей, не поймёт — она хоть и старая, а о смерти не думает. Как-то Дина заговорила с ней об этом, поделилась страхами, а свекровь лишь отмахнулась, сказала, что некогда ей о глупостях размышлять, ей вон и прибраться в двух домах нужно, и обед сообразить, потому как если женщины чем-то лёгким перебьются, то трёх мужчин кормить надо досыта. А в помощниках у неё одна Катя. Сашу же беречь нужно, ему работы в больнице хватает, да и дома есть чем заняться, кроме вытирания пыли и мытья полов.

Прошёл ещё час, с минуты на минуту должны были вернуться свекровь с Мишей, а лицо у Дины зарёванное, вот и решила до ванной комнаты добежать, умыться, следы слёз холодной водой уничтожить. Встала, сделала пару шагов и подвернула ногу, не удержала равновесие и упала на колени, больно стукнувшись головой о журнальный столик.

Подняться самостоятельно она не смогла. Пыталась опереться на руки, но кисти не слушались, коленки ныли от боли, а ещё кружилась и раскалывалась голова. Дина перестала сопротивляться. Всё, что ей остаётся, это лежать на полу и ждать, когда кто-нибудь придёт домой. Слёзы продолжали течь из глаз, но теперь её это уже не волновало. Она плакала от бессилия и безысходности…

Хорошо, что Гоша вернулся из школы. Поднять мать и посадить её на диван он не смог, а потому просто-напросто вызвал скорую.

Кожа чуть выше виска была рассечена и рану требовалось зашить, потому Дину забрали в больницу, Гоша поехал с ней.

***

Данилов совсем недавно вышел из операционной и теперь пил крепкий кофе, заполняя историю болезни, точнее — записывая ход операции, когда в двери ординаторской постучали и через порог переступил Гоша.

— Александр Дмитриевич, — не здороваясь произнёс он, — там мама в приёмном, вы бы спустились, упала она, расшиблась, врач говорит, что ничего серьёзного, но она плачет.

Данилов вскочил из-за стола и быстрым шагом направился в приёмный покой.

— Бабушка в курсе? — на ходу спросил он у Гоши.

— Не знаю. Нет, наверно. Я домой пришёл, а мама лежит рядом с диваном, лоб и лицо в крови. Я поднять её пытался, да не вышло ничего. Бабули не было, и я ей не позвонил, не подумал.

— Сильно испугался? — Данилов попытался ласково приобнять мальчика за плечи, но тот сбросил руку.

— Ничего я не испугался, мне Катя всё объяснила, я знаю, что с мамой будет дальше. Нам бы побыть с ней, а тут вы… Я домой пойду, ладно? Всё равно она кроме вас никого видеть не хочет.