Настя вышла во двор, проверила куриц, постояла возле ограды. Прохладно. Темнеет. На соседней улице собака залаяла. Трактор проехал. Сашка-то теперь только за полночь придет.

Зашла в дом, разобрала, не зажигая света, свою кровать. Легла. Не заметила, как задремала.

Проснулась от стука двери, звякнул крючок. Послышались осторожные шаги. Сашка из клуба вернулась. Чего-то носом шмыгает. Плачет, что ли? Настя подхватилась, приподнялась на кровати.

— Саша!

— Да я это, мам, спи, — стараясь сдержать слезы, ответила Сашка.

— Чего ревешь? Обидел кто? — в голосе Насти слышались и тревога, и твердость в случае чего защитить дочь.

— Да никто меня не обидел!.. — Сашка всё же не удержалась, разревелась и убежала в свою комнату.

Настя помедлила, потом встала, накинула халат и пошла в комнату дочери.

Сашка лежала на кровати и плакала навзрыд. Настя села рядом, погладила дочь по спине, по волосам. Помолчала, выждала, пока та немного успокоится, и заговорила, стараясь отвлечь:

— А какое кино сегодня в клубе крутили?

— «Анискин и Фантомас».

— И что, интересный фильм?

— Фильм как фильм. — Сашка снова всхлипнула.

Настя вздохнула, но ничего не сказала.

Сашка сама повернулась на спину и стала с обидой в голосе рассказывать:

— После кино танцы начались. И когда медленный танец объявили, к Витьке эта городская подскочила.

— Это чья?

— Да к Сойкиным приехала.

— Это к каким Сойкиным?

— Ну, возле клуба они живут.

— Не помню. — Настя сделала вид, что не помнит.

— Там через дом баба Клава еще живет.

— А-а…

— Теть Лида, их старшая, давно в город уехала. Так ее дочка и прикатила погостить на каникулы. — Сашка опять всхлипнула.

— А, вспомнила! Сын-то тоже уезжал, потом вернулся, — Настя пыталась отвлечь дочку на «детали».

— Мам, а Витька с этой городской из клуба ушел.

— А ты видала?

— Нет. Девчонки сказали.

— Девчонки!.. Девчонки наговорят. А ты сама с кем танцевала?

— А я с Мишкой Быстрыкиным. Ему можно, а мне…

— Ну вот. Он, Витька твой, поди, заревновал, а сейчас тоже «плачет в подушку»?

Сашка представила плачущего Витьку и рассмеялась.

— Ну скажешь, мам!

— Завтра и разберетесь, кто виноват. А сейчас давай спать укладываться. Хочешь, завтра вареников постряпаем? Твоих любимых — с картошкой и луком.

— Хочууу, — благодарно протянула Сашка.

Настя оставила успокоившуюся дочь и вернулась в комнату. Она слышала, как Сашка разделась, легла, поворочалась немного, повздыхала и уснула. Сама Настя долго не могла заснуть, снова думала, вспоминала.

Сашенька, как только приехали в Вешки, сначала еще просилась к маме, помнила ее, потом Настю начала мамой называть. Настя и не поправляла: раз ребенку так хочется, то и пусть.

А зимой, в начале декабря, пришла телеграмма — умерла мать Саши.

Настя не поехала: морозы стояли, чего ребенка мотать, да и не поймет она ничего, маленькая, испугается только. И денег на дорогу надо.

Но была и еще одна причина. Боялась Настя, вдруг узнают, что никакая она не родственница, и отберут Сашеньку. Или настоящие родственники объявятся… Может, и нехорошо это, но так они и не поехали.

И с Сашкой серьезно не поговорила. Всё думала рано. Вот вырастет, тогда ей всё и расскажет. Остались ведь и фотографии, и письма.

«Надо бы рассказать. Помру ведь, и некому будет. А тут любовь у девчонки. Надо бы все-таки поговорить. Вот экзамены сдаст. А то уедет потом учиться. Вот выбрала же профессию — геолог. Какой из девчонки геолог?! Так ведь и слушать ничего не хочет. И зачем это ей — камни собирать, по горам лазить. Не дай бог заблудится где или еще чего случится. — Настя услышала крики первых петухов. Вздохнула. — Скоро светать начнет. Ночи в июне самые короткие».

Оперативникам повезло: они нашли машину, хозяин которой не выключил видеорегистратор, и тот работал до утра.

Алла с Ильей уже больше часа прокручивали запись, то и дело останавливая ее, чтобы сделать крупный план и лучше рассмотреть выходящих из подъезда.

Ничего особенного в то утро не происходило. Люди шли на работу, по своим делам. С детьми, с собаками. Никого, кто мог бы вызвать подозрение. Проверять всех на предмет прописки? И тех, кто был в гостях?

— Илья, отмотай назад, еще раз посмотрим, — без энтузиазма попросила Алла.

Илья молча повиновался, но потом все же не выдержал:

— Алла Сергеевна, может, он на чердаке где прятался, а потом вышел, и не утром.

— Может, может, Илья. Все может быть, — задумчиво произнесла Алла и тут же встрепенулась: — А ну-ка, останови. Да-да. Вот этот, долговязый, с мусорным ведром. Кого-то он мне напоминает. Жаль, лицо не разглядеть. Воротник поднял, шапка на глазах, от ветра отворачивается.

— И в тапочках вышел. Не побоялся, что ноги замерзнут, — усмехнулся Илья.

— Вот-вот, а воротник поднял. Хотя это ни о чем еще не говорит. Давай дальше, — попросила Алла.

Они просидели у монитора еще час, но безрезультатно. Алла понимала, что придется проверять всех мужчин, которые вышли в то утро из подъезда, а это потеря времени. Преступник может затаиться или вообще укатить далеко. Ищи его потом. Однако ничего другого не оставалось, разве что он снова проявит себя, позвонив Супонину или…

Думать про «или» вообще не хотелось, но и исключать, что Супонину может грозить опасность, тоже нельзя. Наблюдение за Супониным начальство, скорее всего, не одобрит — людей и так мало.

Алла встала, дала отмашку Илье и начала собираться, чтобы ехать по другим делам, но неожиданно застыла с курткой в руках.

— Илья, а этот долговязый обратно в подъезд заходил? Я что-то не помню.

— Вроде нет, — засуетился Илья, снова включая компьютер. — Куда это он в тапочках и с ведром?

— Вот именно! И не мусорное это ведро. Слишком новое. Посмотри! — обратилась Алла к Илье, который успел увеличить изображение на экране.

— Может, кого встретил? В другой подъезд зашел. В гараж к кому-нибудь, — предположил Илья.

— Ага. А может, зашел за угол, вытащил из ведра ботинки, обулся и…

— И вообще — почему с ведром? Сейчас ведра-то не носят. Всё в пакетах, — добавил сомнений Илья.

— Вот именно. Но это тоже еще ни о чем не говорит, — «оправдывала» долговязого Алла.

— От любовницы сбежал? — хмыкнул Илья.

— Вот и вернем его, — подхватила шутку Алла и уже серьезно добавила: — Так, Илья, фото увеличь, распечатай. Проверь, проживает ли такой в этом подъезде, да и вообще в этом доме. Обойди квартиры, выясни, кто видел «товарища», кто что знает. И еще: может, кто находил новое ведро. Я сейчас к потерпевшей в больницу. Надо расспросить ее о корзине. А то, наверное, она давно знает о сокровищах, а мы тут бегаем, — усмехнулась повеселевшая Алла, застегивая куртку. — И все-таки этот долговязый кого-то мне напоминает. Вспомню — скажу. Ну всё, на связи.

Алла подъехала к больнице как раз к вечернему приему посетителей. В больничном фойе было шумно и суетливо: пациенты и посетители стояли, сидели, ели, разговаривали, выясняли что-то между собой.

Алла узнала, что Гергардт перевели из реанимации в общую палату. Что ж, хорошо, что ее подопечная идет на поправку, но разговаривать в палате при посторонних неудобно. «Встает ли Александра Васильевна? Напроситься в кабинет к врачу? — думала Алла, поднимаясь на второй этаж. — Интересно, сын ее навещал? Надо бы с ним поговорить». По дороге она купила фруктов, молочку и так, по мелочи. Родни у потерпевшей, кроме непутевого сына, нет, ходить особо некому, поэтому всё пригодится.

В палате, кроме Гергардт, лежали еще три женщины. И выходить не собирались. Пришлось позвонить лечащему врачу. Хорошо, Александра Васильевна уже поправилась настолько, что могла вставать и ходить.

Она обрадовалась и растрогалась, увидев Аллу и большой пакет с продуктами.