Через мгновение он лежал на полу с разбитым носом. Приподнялся, и снова получил удар носком сапога в живот. Ойкнул и остался лежать, корчась от боли. От очередного удара его спас зазвонивший телефон. Следователя куда-то срочно вызывали.

— Подумай хорошо, Николай. Конвой! Забирайте.

Николай плелся по коридору, боль постепенно стихала. И снова лязг железной двери, и снова он в камере.

Стал пробираться к своему месту.

— А ну вали отсюда, пока ребра целы! — нападал на земляка здоровый, быковатого вида мужик, пытаясь занять их место.

— Ах ты сукота! — Николай набросился на здоровяка, вымещая на нем весь накопившийся страх и злобу.

Началась потасовка. Люди дрались, с ожесточением выплескивая в драке растерянность и затянувшуюся неопределенность. Прибежал конвой и быстро всех утихомирил, приложив особо неугомонных прикладами винтовок.

Через неделю Николая снова повели на допрос. Только следователь был уже другой: помоложе и видно, что не очень опытный — не пообтерся еще. Разговаривал мало, признаваться в контрреволюционной деятельности против советской власти не заставлял и быстро оформил все показания. Так же быстро прошел суд, где вынесли приговор — восемь лет лагерей.

Николая отправили по этапу. Иван Полоскунов остался в камере.

Свидятся ли когда?

Зимний рассвет пробивался трудно, как бы нехотя, медленно наступая на город. Он лениво серел сквозь неплотно задернутые шторы.

Алла открыла глаза, сладко потянулась. Посмотрела на спящего рядом Влада.

«И кто сказал, что женщине за сорок не так просто найти мужчину? Нет, на одну ночь — проще, конечно. Но чтобы вот так: лежать, смотреть на него и… и ничего больше не надо. А он у меня всего вторые выходные. — Стоило только подумать о времени, мысли сразу перескочили на дела. — Так и не заметишь, как отпуск закончится, а воз… еще не бежит. И угораздило же всё сразу — и дело это, и Алиска замешана, и сокращение, и…» — Алла снова посмотрела на Влада.

Тот, видимо, почувствов ее взгляд, повернулся и положил руку ей на живот.

— Как хорошо, что сегодня выходной! Ты выспалась?

— Да-а.

— Знаешь, я давно не люблю выходные. Маешься, ходишь из угла в угол или пялишься в телевизор. Думаешь, быстрей бы на работу, что ли. Глупо, да?

— Хм… Согласна. А теперь ты любишь выходные? — кокетливо спросила Алла.

— Обожаю. Жаль, что их только два. — Влад потянулся к ней.

— Ты любишь только выходные? — Алла увернулась от Влада.

— Еще я люблю «теплых женщин». — Влад склонился над ней, чтобы поцеловать.

— Интересно. — Она мягко отстранила его. — Значит, я «теплая женщина»? — Алле нравилось быть «теплой женщиной».

— Ти гарачая жэншина! — произнес Влад, изображая кавказца. Он снова наклонился и теперь уже не дал ей увернуться от поцелуя.

Они стали в шутку бороться, в ход пошло одеяло и полетели подушки. Потом, отсмеявшись и отдышавшись, Алла продолжила выяснение.

— А все-таки, — ей было интересно, — как ты различаешь: холодная женщина или горячая?

— Теплая, — поправил Влад.

— Мамка, что ли? Накормит, напоит, спать уложит?

— И это тоже, но это не главное. — Влад замолчал, собираясь с мыслями. — Она тебя принимает любым, понимаешь, как… мать своего ребенка. Даже если не понимает… Путано я говорю. Тепло, короче, от нее идет, и всё, — выдохнул Влад.

— Ладно, горец, что на завтрак сделать?

— Из твоих рук, красавица, приму всё, — снова начал дурачиться Влад. — Но утром лучше что-нибудь полегче, без мяса и колбасы.

— Так ты у меня не горец, а зайчик. — Алла, улыбаясь, накинула халат и пошла в ванную.

— Заец! — гордо произнес Влад ей вслед.

— Ец, ец, — со смехом согласилась Алла. — Я сейчас.

Минут через тридцать они сидели за столом: ели, шутили, строили планы на день, снова дурачились.

Женщине Алле хотелось, чтобы это как можно дольше продолжалось, а капитан Алла Сергеевна ждала звонков, отчетов, экспертиз и даже торопила события. Не так много ей удалось узнать.

«И у Алиски, по-моему, в ее «местах силы» скоро эта сила через край полезет. Набралась. Рвется домой, в бой. — Алла усмехнулась, и тут же раздался звонок. — Накликала».

Она взяла телефон.

— Здравствуйте, вы Алла Сергеевна Смагина?

— Да.

— Вам звонят из больницы, завотделением Войтин.

— Да-да.

— Александра Васильевна Гергардт, потерпевшая, пришла в себя. Можно поговорить, но недолго.

— Хорошо. Еду.

Влад тоже стал серьезным.

— Дела? Когда приедешь? Может, в городе встретимся, сходим куда-нибудь?

— Не знаю, Влад. Я позвоню.

Алла начала собираться.

В прихожей поцеловала Влада в щеку, бросила:

— Ключи возле зеркала, будешь уходить, захлопни дверь.

Какой бы современной, отремонтированной, оборудованной ни была больница, а заходить туда без надобности не хочется.

У Аллы надобность была. Еще какая! Сейчас все должно было проясниться. Кто нападал? Красавчика-атлета Зубова трудно с кем-то спутать. Что за ценность хранится в квартире? Где конкретно? И хорошо бы изъять её на время, пока еще кто-нибудь не полез за чужим добром.

Алла в сопровождении лечащего врача поднялась на второй этаж, зашла в палату. Врач в который раз предупредила, чтобы недолго, и оставила их.

Александра Васильевна лежала на спине. Лицо припухшее, руки сложены на груди. Блуждающий взгляд.

— Александра Васильевна, здравствуйте! Я — Алла Сергеевна Смагина, веду ваше дело. Может, помните меня, мы встречались с вами у меня в кабинете. Случай в троллейбусе…

— Помню, — с трудом произнесла Александра Васильевна. — Я же говорила… — она закашлялась, — …что встретимся.

— Вам много нельзя говорить. Я буду спрашивать, а вы можете только кивать или отвечать односложно: да или нет. Хорошо?

— Да, — выдохнула Гергардт. — Только все было в автобусе.

— Это не важно. — Алла не сразу сообразила, что сама перепутала троллейбус с автобусом, но порадовалась, что ее подопечная не потеряла память. — Вы помните, кто на вас напал? Сможете узнать? — Она поднесла ближе фото Кирилла Зубова. — Не торопитесь, внимательно посмотрите.

— Нет, не он напал… А этот уже получил свое… Другой… рядом… — Александра Васильевна собралась с силами и, возбуждаясь, почти выкрикнула: — Вы должны найти мою дочь! Я… как увидела вас… поняла — вы… сможете. Обещайте… — Женщина закрыла глаза, запищал монитор, в палату вбежала дежурная медсестра, за ней врач.

— Всё, всё, выходим.

— Пожалуйста, позвоните, когда ей станет лучше, — попросила Алла и послушно вышла из палаты.

«Обещаю, — мысленно обращаясь к Гергардт, твердо заверила ее Алла. Она в задумчивости спускалась по лестнице. Допрос почти ничего не дал, только всё запуталось, и теперь придется искать еще и дочь потерпевшей. — Неужели она жива? Столько лет прошло. Или это навязчивая идея пострадавшей, то, что ее мучает всю жизнь. И картина эта на стене. Наверняка Гергардт рисовала».

В машине Алла продолжила анализировать разговор, ругая себя:

«Может, не с этого надо было начинать? Сразу спросить, что она хранит в квартире. Отсюда бы, наверное, легче было плясать.

А если Гергардт не выживет?

Так, спокойно, выживет, раз надеется встретиться с дочерью.

Она сказала «другой», выходит, их было двое. Кто? Зубов и Супонин? Нет, Виктор Семенович птица не того полета, чтобы самому идти на дело или стоять на стреме. Конечно, все может быть. Но что я ему предъявлю? Алиса что-то слышала. Смешно. Зубов мертв. Свидетелей их разговора нет. Дамочка напилась, зашла без спроса в кабинет, что-то услышала, потом вышла. Ерунда.

И к биографии Супонина не подкопаешься: «в деяниях, порочащих его, не замечен». В молодости пошел по линии комсомола, оброс связями, потом удачно женился.

Интересно, жена в курсе его дел?

Надо в понедельник нажать на экспертов, чтобы поторопились. Неужели машина сама загорелась? Что-то слишком вовремя. Если эксперты найдут криминал, можно поближе познакомиться с этой семейкой и ее гостями, которые были в тот вечер.