- Одежда, - одними губами требует Кирилл и скатывает ткань.

Торопливо высвобождаю руки, волосы лезут в лицо и путаются, через голову стягиваю платье и дрожащими пальцами царапаю спину, с трудом справляюсь с застежкой бюстгальтера.

Бретельки падают с плеч, и белье летит на пол, к платью.

Сижу в трусиках, сдвинутых в сторону и покрываюсь мурашками. Завожу руки назад и упираюсь ладонями в его ноги. Выгибаюсь в спине.

И шумно дышу, с каждым глубоким толчком во мне, с каждым движением члена все ближе к краю оказываюсь, никак не могу распробовать, что это такое, почему меня так потряхивает, и жаром обдает лицо.

В груди тянет что-то томительное.

Громко вскрикиваю, когда он губами обхватывает сосок и втягивает в рот. Прикусывает его, по коже запуская волны удовольствия, нежусь в них, теряюсь и тону, и не сразу замечаю, что тиски на бедрах становятся жестче.

Он словно фиксирует меня на месте, и двигается, быстрее и быстрее внутри моего тела, проталкивается в меня и выходит, и с силой врезается снова.

Удержаться не могу и со стонами наваливаюсь на него, подскакиваю и падаю, со звонкими шелпками с ним сталкиваюсь и просто изнемогаю, и не понимаю ничего.

Это уже второй раз.

А я в изумлении сжимаюсь от яркой вспышки внутри, с которой лопается во мне что-то, и сотни иголочек врезаеются в кожу.

Отжимаю волосы в полотенце.

Стою перед зеркалом и оглядываю себя со всех сторон.

Платье за день пропахло пылью, а потом и ароматами клуба, натягивать его на чистую кожу не хочется.

Белье тоже.

На трусиках несколько мазков крови - доказательство, что я до двадцати лет как спящая красавица не жила, а где-то в башне была заперта.

Под краном быстро застирываю ткань. То и дело бросаю взгляды на свое отражение.

Мокрые волосы разбросаны по голым плечам. На груди аллеют свежие засосы. Живот впалый, урчит, я все таки очень голодная, особенно после того, что чем мы занимались с Кириллом.

И уже два раза.

Стою и краснею. Мыльными пальцами трогаю лоб.

Температуры нет. А мне так жарко, словно я у плиты с самого утра кручусь в толстом свитере.

Не могу просто.

Развешиваю трусики на сушилке для полотенец и переступаю на месте босыми ногами.

Закусываю губу.

И ощупываю целлофановую упаковку с белым махровым халатом.

Он мягкий, теплый и наверняка безразмерный, я утону в нем.

Кошусь на крючок, на котором болтается рубашка Кирилла.

И решительно сдергиваю ее.

Перед зеркалом надеваю.

Она тоже несвежая, слегка пахнет машиной, бензином, и его парфюмом. Кедр и сандал, немного трав.

С удовольствием вдыхаю этот запах и застегиваю пуговки.

Со всех сторон смотрю на себя.

Края рубашки доходят до середины бедра, а если руки поднять, то задираются...очень неприлично. Чувствую себя, как в фильмах, после бурной ночи, возле сковородки с ароматными блинчиками ему на завтрак.

Не знаю даже, любит ли он блинчики.

Я их и готовить не умею, у папы дома на кухню заходить можно только за фруктами для перекуса, в остальное время там повар хозяйничает.

Да и вообще. Сейчас не утро.

Еще не кончилась ночь.

Тихонько приоткрываю дверь и выглядываю в комнату.

Он уже вернулся. Сидит на кровати. На сервировочном столике расставляет тарелки.

Горят свечи в розовых подсвечниках.

И это не похоже на романтику, кажется, он просто свет включать не хочет, свет все испортит.

Он поднимает голову.

Смотрит на меня долго, пристально, с ног до головы изучает мою фигуру в своей рубашке.

И неясно по нему, нравится ли, то что он видит. Может, он злится.

Он же такой брезгливый.

А тут я выперлась в его рубашке.

Он рывком поднимается.

И подходит, шире распахивает дверь, приглашая меня в номер. Наклоняется, заглядывает в лицо.

- Как ты, маленькая? - в его голосе звучат нежные нотки. - В первый раз нельзя увлекаться. Ничего не болит?

- Нет, - вру и отвожу взгляд. Семеню к кровати. Не болит, но что-то такое тянет между ног, и началось это, когда кровь на трусиках увидела, до этого и подумать некогда было, что со мной произошло.

А сейчас прохладный душ чуть остудил мысли.

И между ног появился дискомфорт.

Там два раза орудовало нечто большое и чужеродное.

И тело теперь не дает мне об этом забыть.

- И мартини заказал? - замечаю бутылку на тумбочке. Заползаю в кровать, под одеяло.

- Один бокал полезно. Чтобы спалось крепче.

Хмурюсь.

Снова подозревать его начинаю, что когда я спать лягу он уйдет сразу.

- Но сначала поешь, - он садится на кровать, взглядом окидывает тарелки. - У них на кухне с плитой что-то. Заказы пока не принимают. Взял то, что было. Ну, вареники с вишней ты любишь, - он кладет передо мной вилку. - Сметана вот.

Завороженно киваю.

- Ты не спрашиваешь, ты уверен, что люблю, - беру предложенную вилку.

- Конечно.

- А еще что знаешь?

- Все знаю, Аня, - он скручивает крышку на бутылке с зеленоватой жидкостью.

Тычу вилкой в вареники. 

Хочется допрос устроить. Но страшно, что он, такой уверенный и спокойный, не угадает. И если угадает - тоже страшно, ведь когда тебя так снизу доверху знают - это...очень странно.

Я понятия не имею, какой любимый художник у Марка. Но все эти годы мне казалось, что я влюблена.

Неужели в этом все дело, в мелочах, которые тебе о другом человеке известны?

- Что теперь будет? - не притронувшись к еде, отодвигаю столик. Требовательно смотрю на него.

Кирилл наполняет треугольные бокалы мартини. Мой разбавляет Спрайтом, как я и просила. Не отвечает, подносит бокал ко рту и отпивает.

- Кирилл, - вилкой брякаю по тарелке.

- Что, Аня? - он поворачивается. Придвигается ближе. - Ты очень капризная девочка. 

- Нет.

- Да.

- Меня бесит, когда со мной так разговаривают.

- Как? - он улыбается уголком рта. Пьет. Поверх бокала смотрит на меня.

А я опять...распаляюсь.

Никак привыкнуть не могу к этим откровенным, говорящим взглядам, зато уже привыкла к нему. Хочется, чтобы навалился, подмял под себя, и начал ласкать.

Обниматься хочется, и чтобы так же сладко было, как оба раза до этого.

В тишине тренькает мой телефон.

Мелодия громче становится, по нарастающей, заполняет воздух, провисает в нем натянутой струной. Мне звонят, настойчиво, отсчитывая гудки.

Боюсь думать, кто там.

Кирилл поднимается.

Смотрит на тумбочку, на светящийся экран телефона.

Пальцем давит сенсор и прикладывает трубку к уху.

- Слушаю тебя.

По спине ползут противные мурашки.

Он так просто снял трубку. Но нельзя, это же мой телефон.

Кручу перстень на пальце и взгляда не отвожу от его лица.

Оно бесстрастно. Из динамика долетает неразборчивое бормотание, не понимаю даже, кто на том конце, мужчина или женщина.

Кирилл отпивает мартини, осторожно ставит стакан на тубмочку. Кивает, словно его видят:

- Да. Все так. И не звони сюда больше.

Он отключается.

- Кто это был? - тут же спрашиваю.

- Марк.

- Что ты ему сказал? - в волнении мну одеяло.

- Ты же слышала, - он усмехается, садится на кровать. - Вообще, - ловит на вилку помидорку-черри, подносит к моему рту. - Марк губу раскатал, - улыбается, когда я зубами подхватываю помидорку. - Не сразу понял он, что я тебя никому не отдам. Но я объясню. Если до него не дойдет. 

Сажусь в машину и кошусь на окна гостиницы.

Аня еще спит, еще очень рано. 

Будить ее было жаль. Да и ехать некуда пока, не домой же ее вести, где ждет скандал.

Лиза телефон оборвала, до утра названивала. И Марк ночью, когда звонил, сказал. Что торопится к Лизе с новостями. И что понял теперь от кого Аня беременна.

Ерунда какая-то, как можно было поверить в это. Что она, домашняя такая, постоянно в рамках, вечно под надзором - и ребенка ждет.