- А вот девушка сегодня приходила... Как думаете, уже их, уже волчица?

Пелагея Ивановна как ждала этого вопроса, заметив так же, что доктору она понравилась.

- Э, Глеб Никифорович, даже не смотрите в её сторону. Раз до этих годков среди них живёт и живая - точно уже оборотень. Вот для чего он её сегодня с собой взял, не подумали? Просто на первую девицу вы не обратили внимания, они вас сожрать надумали. А теперь по второму разу к себе заманивают. Или для потомства ихнего, или снова просто сожрать...

- Да что ж на них управы-то никакой нет? Людей же убивают. Скотину воруют. Сажать их надо.

- Да хитрые они, изворотливые. Разве их поймаешь? Знаете, какие быстрые? А сколько в них силы, представляете? Они же хоть и напоминают волков издали, на самом деле больше на лешего похожи, аль на него, рогатого супостата. Волки - это потому, что на задних лапах передвигаются, да рычат, скулят и воют. А так - нечистая сила в плоти! - и Пелагея Ивановна начала креститься.

- Значит, привлечь к ответственности их не пытались? Безнаказанно убивают?

- Так ведь стреляет -то лесничий в волков... В зверей этих. И жив лесничий наш только благодаря тому, что освещает периодически батюшка избу его в лесу, причащает, да за здравие почитай каждый день поминает. Благодарны мы Григорию, он один с ними воюет. Пострелял их тоже хорошо, когда врача в больнице не было - много подохло. Но вот, теперь к вам повадились ездить, лечиться... И нападают они на людей в образе своём мохнатом, где докажешь, что это Никодим?

- Никодим?

- Да, главный-то их, что сюда по очереди привозит стаю свою подлечиваться - Никодим... Знаем мы его хорошо. Главный он у них вожак. Как волк в стае - главный. Две дочери у него. С нами ведь когда-то жил Никодим, в одном селе... После его выгнали...

- После чего?

- Это я вам, Глеб Никифорович, после расскажу. Поздно уже, домой мне пора...

И уже выходя из кабинета, Пелагея Ивановна обернулась на него и сказала:

- Смотрите! Если ночью та девка опять с отцом приедет - не пускайте их в больницу. Нечего им тут делать. И её забудьте. Не пара она вам. Погибель с ней, вам говорю. Я вас лучше со своей племянницей познакомлю, Алёнкой. Ой, красавица девчонка, кожа белая, румяная, волосы русые в косе до пола, глаза - голубые-голубые, как васильки полевые. Вот только за вас её и отдам. Она такая же хорошая, как и вы...

Глеб Никифорович остался сидеть в кабинете. Он вспоминал утреннюю гостью, её отца - предводителя стаи Никодима, двух его братьев, и на душе у него было тревожно. Он предчувствовал, что они этой ночью нагрянут...

Молодой врач сделал вечерний обход, проверил состояние пациентов. Некоторые чувствовали себя удовлетворительно, готовились к выписке. Среди них порезанный в пьяной драке конюх Кузьма. Он довольно улыбался и обещал привести доктору после выписки литр самогона и медовые соты от брата, что разводил пчёл. Настроение у Кузьмы было отличное, но обидчика своего он так и не простил, и расквитаться с ним все, же обещал. Из этого Глеб Никифорович сделал вывод, что ему скоро предстоит штопать и дебошира Митька, если тому удастся выжить после сатисфакции братьев. Но не исключено, что Митёк за свои подвиги заключён под стражу, так что руки Кузьмы могут до него не дотянуться, и новой работёнки у хирурга не прибавится.

Дед Назар, на удивление врача, не сдавался и постепенно шёл на поправку. Он сильно сдал, похудел за это время. Но лабораторные показатели восстанавливались, воспаление стихало, по дренажным трубкам отделяемого практически не было, и Глеб Никифорович начинал робко надеяться, что новых осложнений дед не даст и выкарабкается из своего состояния.

Хуже всего чувствовал себя свежепривезённый и прооперированный прострелянный брат Никодима. Он лихорадил, метался в поту по постели, переворачиваясь с боку на бок, не смотря на сильные боли в ранах, дважды выдернул из вен на руках капельницы с антибиотиком. Медсёстры его боялись, процедурная пришла и пожаловалась на такое поведение пациента. Глеб Никифорович зашёл в его палату. Брат лежал один. Он повернулся на живот, зарылся головой в подушку и тяжело дышал. Врач обратился к нему:

- Вы должны вести себя спокойно. Надо слушаться медперсонал, соблюдать все назначения и предписания, а иначе как мы вас вылечим?

Мужчина не отвечал. Было видно, что ему тяжело. Он маялся... Уже совсем стемнело, и в небо вышла их покровительница - одинокая белая луна. Она звала своих детей, она давала им силы и питала их. И совершенно равнодушным оком взирала на всех, попавших ночами в беду и преданных на волю кровожадных. Брат тихо застонал и перевернулся на спину. Его худое измождённое страданиями лицо, заросшее щетиной, освещал свет маленькой потолочной лампочки. И врач вдруг увидел, что лицо у пациента постепенно становится другим. Более грубые, резкие, заостренные черты, придающие выражению лица свирепость. Ноздри стали широкими, нос как будто короче. Глеб Никифорович был почти уверен: открой пациент сейчас пасть - он увидит большие волчьи клыки. Окончательные подозрения рассеялись, когда он взглянул на его кисти: пальцы сжали от боли простыню, но отчётливо был видны чёрные когти вместо ногтевых пластин. В довершении ко всему вдруг со стороны далёкого от них леса послышался протяжный волчий вой. И пациент вдруг открыл глаза, опёрся локтями о кровать и так же высоко, но тихо, завыл... Он как будто отзывался на призыв своей стаи, сожалея о том, что не с ними...

Глеб Никифорович вышел из палаты и стал быстро соображать. Может ли этот необычный пациент ночью переродиться в вурдалака и напасть на других больных? Не ставят ли они под удар других прооперированных людей, оставив его на ночь, да ещё и в полнолуние, в больнице?

Он спустился на первый этаж и наткнулся на дремлющую, на кушетке смотрового кабинета приёмного покоя санитарку бабу Варю. У неё сегодня была ночная смена.

- Варвара Игнатьевна, - тихонько позвал он её.

- А? Что? - баба Варя спросони ничего не понимала.

- Проснитесь... Пациент этот, что записан Кудимом Афанасьевичем, что лежит на втором этаже после операции, из Нелюдимки...

- А что он?... Опять бесится? Девчонки вон жаловались: только капельник поставят - этот вурдалак опять иглу из вены вырвет.

- Иглу-то вырвет - тоже проблема, конечно, но это его дело, раз лечиться не хочет. Не вязать же его.

- А-то может и свяжем? Давайте руку ему привяжем?

- Вы бы его сейчас видели... Вместо ногтей когти, лежит, воет... Я не знаю, что будет через полчаса. Правда, может его связать? Как бы ради капельницы, а на самом деле - чтоб людей не тронул, если вдруг ночью чужой кровушки захочется.

Глеб Никифорович с Варварой Игнатьевной поднялись на второй этаж, и подошли к дверям палаты. За дверью они услышали тихий скулёж, кто-то метался по палате, периодически рычал. Санитарочка хотела было приоткрыть дверь, чтоб подсмотреть, чем занимается необычный пациент, но врач остановил её:

- Так. Он накормлен? Накормлен. Отдельный санузел в палате есть? Есть. Капельницы он и так вырывает, а вязать его сейчас - боюсь, мы не справимся, Игнатьевна. Оклемался он от операции. Чувствую, что этот вурдалак действительно без антибиотиков, на травах волчьих выживет. Вот полнолуние промается без кровушки, от луны силу получит, и завтра - как огурчик будет... Запирать его надо, Игнатьевна. Чует моё сердце: сюрприз он нам готовит... Как бы ни сожрал кого из пациентов. С него ведь взятки гладки. Сожрёт - и в лес убежит.

- Как же мы его запрём? Палату на ключ? Косяк ведь снесет, Никифорович. У них знаете, какая сила? Тут палатный замок не поможет... Разве, столом постовым дверь припереть?

- Или кроватью... Нет, шкафом. И столом, и кроватью. Давайте подстрахуемся, я за людей отвечаю.

И они стали двигать шкаф, загородив им дверь палаты. К нему прислонили кровать, на которую поставили стол.

- А если, Глеб Никифорович, в окно сиганёт? Он ведь безумный, ничего не соображает, особенно если стая позовёт.