В сельской больнице уже заканчивался приём больных, и молодой доктор Глеб Никифорович собирался пойти прилечь. В коридоре выясняла отношения с припозднившимися пациентами медсестра - опытная пожилая женщина Пелагея Ивановна.

- Вертайтесь, я вам говорю. Всё, не примет он вас. Раньше надо было приходить. Приходите в ночь, кто просит? Завтра, завтра...

Отчитав и усовестив всех пациентов, она ласково, по-матерински посмотрела на молодого худого стеснительного парня, наказывая также ему:

- А вы с ними, Глеб Никифорович, построже. Нечего поваживать. Пусть вовремя приходят. И так не дают вам покоя ни днём, ни ночью. Идите, полежите немного, отдохните. А мы тут управимся. Ежели тяжёлое чего будет - постучим к вам в комнатку.

Высокий угловатый Глеб Никифорович, стесняясь и сутулясь, благодарно кивает, смущённо улыбаясь, и пятится в соседнюю комнатку, где его разместили жить сразу по прибытии в деревню по распределению после учёбы.

Он скидывает сапоги и сладко растягивается на больничной койке, которую приволокли из отделения этажом выше специально для него. Сон морит, в голове мутно, он зевает и тут же отрубается. Снится ему вспаханная пашня, будто лезет он по чернозёму, по колено в рыхлой земле, стремясь за горизонт, куда-то к солнцу...

Через час его разбудили люди, что-то бубнящие за стеной. Отчётливо слышался строгий, увещевательный голос Пелагеи Ивановны, будто она с кем-то спорит. Другой же голос был хриплый, грубый, обрывистый, короткими фразами, похожий на лай. Наконец медсестра не выдержала натиска настойчивого посетителя и тихонечко постучала в дверь:

- Глеб Никифорович, - прошептала она виноватым голосом, словно извиняясь, - тут вот пришли...

- Да-да, иду. - Вскочил с постели молодой доктор, вмиг усевшись и тряся хмурной ото сна головой.

- Глеб Никифорович, - заговорчески продолжала Пелагея Ивановна, заглядывая в комнату и видя, что врач одет и уже встал, - я тут сказать хотела... - и она, осторожно оглянувшись назад и зайдя в его комнату, закрыла дверь и шёпотом продолжила, - Пришли люди... с Нелюдимки, что за лесом... Просят пулю из бедра кому-то достать... Вы бы не езжали с ними сегодня в ночь... Ну, их... Пусть сами его сюда привезут... Чего они?...

- Пулю? - удивлённо переспросил Глеб Никифорович, всё ещё моргая сонными глазами, - пулю достать можно...

- Нет, я говорю: скажите им, чтоб его сюда везли. Зачем вы-то туда поедите?

- А что же не поехать? - недоумевает доктор, - инструменты у меня есть, всё с собой... Можно и поехать...

Пелагея Ивановна, уразумев, что врач её намёков не понимает, продолжила шептать напрямую:

- Да вурдалаки они, понимаете? Вампиры. Как вам объяснить? Оборотни...

Глеб Никифорович расхохотался. Он, конечно, понимал, что пожилая медсестра его жалеет и оберегает, но чтоб такое...

- Ничего, Пелагея Ивановна, и у оборотня пулю достанем, - он ей весело подмигнул и прошёл мимо в свой кабинет. Там у двери стояли двое: огромного роста мужчина и девушка. Они недоверчиво, исподлобья косились в сторону медиков. Мужчина сжимал в руках меховую шапку. Высокая худая девушка диковато жалась к отцу и смотрела на доктора почти враждебно.

- Так что у вас? - спросил он их снова, сев за стол.

- Пуля. - Прохрипел низким голосом лохматый и бородатый рыжий мужчина. - Пуля в ноге застряла. Вытащить надо.

- А завтра никак? - переспросил уставший невыспавшийся доктор, откинувшись на спинку стула.

- Сегодня бы надо... Знобит его ... Кровь идёт...

- Да... - молодой хирург задумался. За окном было темно, мела пурга, переходящая временами во вьюгу с гудящим и свистящим ветром... На улицу в ночь не хотелось... Но, делать было нечего: пациент действительно срочно нуждался в помощи, и молодой доктор решился:

- Поехали.

Мужчина, с дочерью молча, вышли из кабинета. Врач стал собираться.

- Глеб Никифорович, вот не послушали вы меня... - переживала беспокойная Пелагея Ивановна, - а я вам говорю: нехорошие они люди. Нечистая сила с ними в деревне живёт. Оборотни там все. Их еще, когда из других сёл повыселяли да повыкидывали туда, за лес... Не связывается с ними никто. Страшные люди, лютые убийцы...

Глеб Никифорович удивлённо слушал медсестру и не понимал, зачем она с такой настойчивостью говорит ему странные антинаучные вещи. Он всё уже сложил в свой чемоданчик и направился к выходу, как медсестра выкрикнула напоследок:

- Крестик-то хоть у вас есть?...

Глеб Никифорович, не оглядываясь, закрыл дверь. Внизу, у крыльца больницы, стояли запряжённые двойкой сани. Вокруг была чёрная, непроглядная ночь. Вьюга выла, стегая ноги и лицо струями ледяного колкого снега. Врач огляделся, поднял воротник и уселся в сани рядом с девушкой, съёжившись и нахохлившись от холода. Бородатый мужчина, обернувшись и увидев, что доктор на месте, тронул вожжи, и сани поехали.

Дорогой молчали. Возничий периодически оглядывался, желая убедиться, что доктор не сбежал.

Глеб Никифорович с каждой минутой, пока отдалялись они от больницы, чувствовал, что это правда, странные люди. Дикие, недоверчивые, грубые и холодные. Даже в их взгляде читался нечеловеческий холод. "Так , наверное, смотрят аборигены и папуасы на чужаков... - думалось в санях молодому доктору, - Ну понятно: их выселили, не пойми за что, гнали, преследовали... Относятся плохо... Конечно, и они платят за такое неадекватное и нерадушное отношение той же монетой. В принципе, всё можно понять..." - объяснял себе уставший, желающий хоть немножко покемарить, молодой врач.

Он чуть-чуть пригрелся, закутавшись с головой в свой тулуп, и уснул, укачиваемый неровной снежной дорогой. Ему снова снились какие-то непроходимые леса, а он будто парил над ними, разглядывая, что там внизу...

Очнулся Глеб Никифорович от резкого толчка и грубого окрика возницы. Они находились глубоко в заснеженном, будто сказочном лесу. Вокруг по обе стороны снежной дороги стояли, покуда хватало глаз, высоким белым забором запорошённые ели и сосны. Снег на их пушистых лапах искрился и переливался от заглянувшего туда загадочного голубоватого света луны. Сани стояли, возница с кем-то переговаривался, и Глебу Никифоровичу пришлось высунуть голову из воротника тулупа, чтоб рассмотреть причину остановки.

Посмотрев вперёд, доктор увидел, что путь им преградили волки... Стая из двенадцати особей ёрзала возле саней, поскуливала, потявкивала, периодически завывая. Возница обрывистыми глухими рычащими словами им что-то объяснял. Доктор удивился...

Лошади стояли, как вкопанные. Было видно, что они испуганны, но не рвались и не шарахались. Волки тоже лошадей не трогали. По их заискивающему скулежу думалось, что они что-то выпрашивают у возничего. Когда скулёж стал нервным и требовательным, мужчина, что вёл упряжку, так же громко рявкнул:

- Да свой он, говорю! Нужен он мне!

Волки, ещё немного поёрзав возле саней, не довольные тем, что остались без добычи, растворились в белой дымке вьюги...

Сани поехали дальше, а врач сидел и не мог понять: что это было? Что же произошло? Сонный уставший мозг его не мог позволить мыслить трезво и сосредоточенно, но одно доктор почувствовал, точно: его попутчики говорили с волками на равных, как со своими одноплеменниками. Волки какими-то повадками, поведением, чем-то напомнили ему людей... Было чувство, что он только что соприсутствовал на сельском собрании... И ещё заметил молодой врач, что девушка, что сидела бок обок с ним, при виде волков стала радостно улыбаться... Она как будто знала их и радовалась встречи. Возничий с дочерью не испугались стаи волков в ночном лесу...

Глеб Никифорович, поняв всё это по отдельности, не мог проанализировать увиденное и сделать какой-то вывод... В разрозненном виде ему это ничего не давало... Каждый элемент мозаики был странен сам по себе, но сложить всё в единую картинку, учитывая сильнейшее утомление и нежелание доктора верить в мистику - не получалось...