Глеб Никифорович внимательно посмотрел на него, а затем спросил:

- А вы, видимо, Герасим Потапович?

- Да, Глеб Никифорович, он самый... - лесник смущённо улыбался, перетаптываясь с ноги на ногу.

- А у меня до вас, Герасим Потапович, есть разговор. Может, пройдёмте ко мне в кабинет?

Мужчины удалились, а баба Варя, доставая из саней так и не переданную посылку леснику, перепачканную кровью, качала головой и вздыхала:

- Вот в какое время живём... Одолели супостаты, прям на нашу голову. Конечно: народ безбожный, посты не соблюдают, нет уже той веры и порядку... Не иначе, как антихрист скоро подойдёт, батюшки святы...

Глеб Никифорович, пригласив гостя сесть, первым начал разговор. Он всё ещё находился под впечатлением увиденного. Много раз, слыша от Пелагеи Ивановны рассказы о том, как оборотни убивают людей, воочию с последствиями их нападения хирург столкнулся впервые.

- Что будем делать, Герасим Потапович, как вы считаете? Я думаю - так оставлять нельзя. Нам нужно что-то решить и прекратить трагические смерти людей.

- Да конечно, Глеб Никифорович, я давно народу говорю: сколько можно терпеть? Ну, родственники ваши там, ушедшие прежде в Нелюдимку. Ну а толку-то? Что, пожалеют при встрече? Да этим зверям никого не жаль. Уж я-то их знаю, столького в лесу навидался, рассказывать страшно. Их со зверьми даже сравнивать нельзя. Ничего святого! Нечисть - она и есть нечисть. Я их, когда в лесу вижу, стреляю без разбора. Нападают - не нападают - как увидел -прицелился и выстрел.

Мне, помню, ходили из деревень, что-то предъявляли, укоряли... Людям одно время жаль, их было. Родная кровь, понятно... А я им всегда говорил: "Подождите, пока их мало - вы о них не слышите. Как только размножатся - житья вам не дадут." Вот, никто не верил, а, пожалуйста! - и Герасим красноречиво указал рукой в сторону кровавых саней Степана.

- Так что значит, Герасим Потапович, идти на них в лес и отстреливать, как волков?

- Да, Глеб Никифорович, по-другому я выхода не вижу. Может, и жестоко, но людям они давно житья не дают. Никогда мы с ними не договоримся. Им нужна наша кровь и плоть. Ну, и ещё души. До сих пор ведь пытаются совратить и переманить на свою сторону. Вон, недавно только слышал: девка молодая со свадьбы убежала с упырём в лес! Никто ей не нужен: ни родители, ни муж молодой... Это что же произошло? Когда они успели её обработать? Кончать с ними надо, Глеб Никифорович - это моё слово. Я их стрелял и стрелять буду. И капканы хочу закупить, на полянах расставить, где они по ночам собираются. Но мне нужна подмога. Один я не осилю. Тем более, они вот на Степана сегодня напали, но следом буду я. Хоть и хранит меня Бог молитвами отца Василия, доброго ему здоровья, но чувствую: что-то они измышляют и против меня... Не нравится мне последнее время, что происходит в моей сторожке, и амулеты какие-то нахожу, и коконы прядильные с иглами, чего только нет. Колдуют эти нелюди, следующим хотят меня на тот свет отправить.

Глеб Никифорович посмотрел на мужественного уставшего лесника и произнёс:

- Нет, Герасим Потапович. Я обещаю: вас мы в обиду не дадим. Давайте, оставайтесь сегодня у нас в больнице, мы вас накормим, отдохнёте, переночуете. А завтра посмотрим, сколько у нас денег, кинем клич по деревням и накупим капканов.

- Да нет, Глеб Никифорович, спасибо вам, пойду я... Лошадь Степана в его двор отгоню и снова к себе. Я их не боюсь, не думайте. Это уж я так... А с капканами, если поможете - большое вам от меня человеческое спасибо и поклон. Неоценимая помощь будет. Стрелять-то их на месте всё удобнее, чем меж стволов деревьев. Спасибо, Глеб Никифорович. Даст Бог - увидимся ещё. А я поеду к Степану, сообщу, что в больнице. Пусть родственники навестят, да, может, службу за здравие закажут...

Никодим вернулся ночью. В заброшенной Нелюдимке, окружённой со всех сторон лесами, никого не было. Видимо, стая разбрелась по лесам, болотам, кладбищам, подпитываясь тёмной энергией и в поисках добычи.

Но Никодим всегда знал: даже если во всех окнах темно и в деревне никого нет - в одном доме точно жива пока грешная душа - находится старик Кондрат. Это - очень старый колдун, никто точно и не знал, сколько ему лет. И давно уже по людским меркам должен был он отойти в мир иной, да вот не принимал Бог его душу. И мучался Кондрат, лёжа на печи в холодном и тёмном доме, всегда полуголодный.

Кормила его стая, когда вспомнят. Раньше жива была дочь - Шила - не молодая, но резвая и очень злобная "волчица", которая, не задумываясь, покинула деревню, чтобы уйти вслед за отцом. Людей она ненавидела, отцу же служила преданно и верно, перенимая от него опыт общения с духами преисподней, и принося в зубах добычу.

Но убили года три назад Шилу на охоте. Подстрелил её лесник, когда она уже возвращалась домой. Он этих тварей ненавидел всей душой и никогда не упускал возможности сократить их численность. Шилу он помнил хорошо, у него были и личные счёты: она по весне загрызла его собаку и пыталась подпалить дом. Поэтому раздумывать Герасим не стал и одним выстрелом лишил Кондрата проворной и ловкой дочери.

Остался старик один и первое время приторговывал среди своих же ножками пауков, тушками крыс, снадобьями и зельями для оккультных ритуалов. Но потом его поймали на обмане, что сбор его травный - вовсе не с тех мест, да и не из той травы; что шкуры змей и лапки пауков, якобы тёртые в ступе и продаваемые как готовый ингредиенты - тоже липовые и не работают... В общем, выживал старый ведьмак, как мог, но был изобличён и с позором раскушен стаей, которая носила ему за подобные товары живность из леса. Оборотни перестали кормить его на постоянной основе, а дед сам уже в силу возраста не мог не только охотиться, но и кувыркнуться через ножи, чтобы стать оборотнем.

Так и лежал старик на холодной нетопленной печи в темноте, ожидая подачки от стаи, как милостыни. И иногда его вспоминали и что-то приносили ему поесть; чаще же - считали балластом и никчёмным обманщиком и обходили дом стороной.

Поняв, что никого в деревне нет, Никодим заглянул за новостями к старику. Странным образом даже никем не навещаемый Кондратий откуда-то знал все новости: то ли звериным нюхом угадывал, то ли ворожил, смотрел в "зеркальце"?

Никодим отворил еле держащуюся на ржавых петлях гнилую дверь Кондратия и зашёл в полную темноту...

- Старик! Жив ещё? - спросил он, щурясь в темноте и принюхиваясь. На печи послышалось слабое кряхтенье.

- На, еды тебе принёс. Спускайся.

- На печь лучше закинь. Не те у меня кости теперь, чтоб их шевелить...

Никодим подошёл к печи и закинул на полати остаток курицы, раздобытой по дороге назад. На печи снова послышалось шевеление.

- Как там лесник, Кондрат? Жив ещё?

- Жив, жив, чего ему, паскуде, сделается?... - отвечал старик сверху, жадно засасывая и жуя беззубым ртом остатки добычи.

- Я ему подклад хороший сделал, перед тем, как уйти. Неужто не подействовал?

- Не -а... Живой, сволочь, всё по лесам бегает, да наших стреляет. Вон, месяц назад: шестерых запалил, падла. И дочь твою, кстати, тоже...

- Младшую?... Или Иргу?

- Старшенькую твою. Там перестрелка была, на Степана напали. Они с Герасимом стреляли в наших. А младшенькая твоя - умница: вцепилась, говорят, в рожу Степану наглую и разодрала до крови. Не знаю, жив ли? Молодец, девка, не испугалась стволов, действовала, как надо.

Никодим сел и задумался. Видимо, что-то вспоминал.

- Да, жаль девочку, жаль Иргу... Молодец, опорой была. Как на себя положиться мог... - он ещё немного помолчал, а потом добавил:

- А меня, значит, не дождались?

- А ты где пропадал? Мы уж думали: сгинул ты, раз вестей нет. Братца твоего, иуду Кудима, начальником выбрали...

- Кудима, значит... Новый предводитель у вас... Понятно. Ну, посмотрим, как вы тут с Кудимом.