Но ничего из того, что я предполагал, не случилось. Франческо сел на самый гребень горы и, так сказать, оседлав его, ибо ноги у него оказались на противоположных склонах вершины, дважды перекрестился: первый раз повернувшись в сторону запада, а второй — в сторону востока; затем, налив вина в горсть, он плеснул его в воздух, и оно брызгами упало вокруг, словно капли дождя, оставляя на снегу маленькие красные крапины, весьма похожие по цвету на те крупные красные пятна, тайну происхождения которых я раскрыл незадолго до этого. Наконец, закончив этот своеобразный обряд изгнания нечистой силы, Франческо отдал мне фляжку, даже и не подумав поднести ее к губам.

— Что за дьявольскую церемонию ты сейчас проделал? — спросил я его, подвешивая на боку у себя фляжку.

— О, — промолвил он, — эта предосторожность, которая должна отвести от нас беду.

— Как это?

— Но ведь эта дорога ведет в Италию, не так ли? И как раз по ней доставляют вина, которые везут с той стороны

Сен-Готарда, а затем отправляют в Швейцарию, Францию и Германию; эти вина разлиты в бочки, а бочки перевозят на мулах, погонщики которых, итальянцы, почти все сплошь пьяницы. А поскольку подъем на вершину Фур-ка — самый трудный на всем протяжении пути, то именно здесь их и начинает искушать демон пьянства, и чаще всего он добивается своей цели, заставляя их пробивать отверстия в бочках, которые им доверили и которые поэтому редко когда прибывают к месту назначения полными. Как вы понимаете, подобные люди, при жизни обманувшие тех, кто им доверился, после смерти не могут находиться в одном обиталище с честными людьми. И вот их неприкаянные души возвращаются на землю и блуждают по ночам в тех самых местах, где они поддались искушению; это они, все еще насквозь пропитанные украденным вином, оставляют эти красные пятна, разбросанные повсюду на снегу; это они, желая развлечься, насылают на путешественников грозу, заставляют их скользить к краю пропасти, а по ночам блуждать в горах, следуя за обманными огнями. Так вот, есть только одно средство, способное умилостивить эти души: надо разлить им, осенив себя крестом, несколько капель того вина, которое они так любили при жизни и которое обрекло их на вечное проклятье после смерти. Поэтому-то я налил в вашу фляжку вино вместо киршвассера.

Я нашел это объяснение настолько исчерпывающим, что в ответ лишь попросил Франческо повторить, на этот раз ради меня, обряд, которой в первый раз он проделал во имя себя, и я уверен, что лишь благодаря этой мере предосторожности, принятой нами против злых чар, мы без единого происшествия добрались до Реальпа, небольшого селения, расположенного у подножия этой страшной горы.

В Реальпе мы пробыли всего лишь час, а затем вновь тронулись в путь и дошли до Андерматта. Всего за несколько дней до нашего прихода здесь побывали Шатобриан и г-н Фиц-Джеймс, и хозяин гостиницы с гордостью показывал мне имена двух знаменитых путешественников, внесенные в его книгу постояльцев.

На следующее утро я договорился с возницей небольшой коляски, собиравшимся вернуться в Альтдорф, что он возьмет меня с собой. Однако у нас завязался спор по поводу одного пункта: я оставлял за собой право идти пешком, когда мне вздумается, и бедняга никак не мог понять, зачем я нанимаю экипаж, если не собираюсь в него садиться.

Наконец, благодаря моему переводчику Франческо, мне удалось объяснить ему, что я намереваюсь во всех подробностях изучить отдельные участки дороги, но быстрая езда в экипаже не позволит мне осуществить задуманное. Уладив этот вопрос, мы отправились в путь по новой дороге, ведущей от Сен-Готарда к Альтдорфу.

Эта дорога, от которой в первую очередь выигрывал кантон Ури, была построена им с помощью его более богатых собратьев: кантоны Берна, Цюриха, Люцерна и Базеля по первой же его просьбе раскрыли свои кошельки и щедро ссудили ему, причем без всяких процентов, восемь миллионов; этот долг он скрупулезно выплачивает им, ежегодно возмещая по пятьсот тысяч франков.

Как только мы отъехали на четверть льё от Андерматта, я воспользовался дарованной мне привилегией идти пешком. То было одно из самых интересных мест на нашем пути: горное ущелье, образованное хребтами Галеншток и Криспальт и целиком заполненное водами Ройса, у истока которого я стоял накануне на вершине горы Фурка и который уже в пяти льё ниже по течению набирает такую силу, что заслуживает право носить данное ему имя Гигант. Дорога в этом месте упирается в гранитное основание Криспальта, и строителям пришлось прокладывать тоннель в скале, чтобы попасть в соседнюю долину. Эту подземную галерею длиной в сто восемьдесят шагов, куда свет проникает через отверстия, обращенные в сторону Ройса, в народе называют дырой Ури. Выйдя с противоположной стороны тоннеля и пройдя несколько шагов, я увидел перед собой Чёртов мост: мне следовало бы сказать "Чёртовы мосты", так как их на самом деле два, но теперь пользуются только одним: новый мост заставил забыть о старом.

Мой экипаж покатил по новому мосту, а я посчитал своим долгом добраться, помогая себе руками и ногами, до подлинного Чёртова моста, у которого новый фаворит похитил не только путников, но еще и имя.

Оба моста, отважно переброшенные с одного берега Ройса на другой, имеют по одному пролету, под которым течет река: у нового моста арка имеет шестьдесят футов в высоту и двадцать пять в ширину, тогда как у старого — всего лишь сорок пять в высоту и двадцать два в ширину. Однако пересекать старый мост не менее страшно, так как у него нет ограждений.

Предание о том, как мост получил свое название, пожалуй, одно из самых любопытных во всей Швейцарии; привожу здесь этот рассказ во всей его изначальной простоте.

Ройс, проложивший русло на глубине шестидесяти футов в теснине между отвесными скалами, нарушал всякое сообщение между обитателями долины Корнера и долины Гёшенена, то есть между кантонами Гризон и Ури. Это отсутствие связи причиняло такое неудобство населению двух соседних кантонов, что их власти, призвав самых искусных своих архитекторов, уже несколько раз общими усилиями возводили мосты, соединяющие берега Ройса, но все эти мосты оказывались настолько непрочными, что уже через год они рушились, не выстояв под натиском урагана, паводка или сошедшей лавины. Последняя попытка такого рода была предпринята в конце XIV века, и, когда зима уже близилась к концу, у местных жителей появилась надежда, что в этот раз мост выдержит все капризы природы, как вдруг однажды утром фогту Гёшенена доложили, что переправа разрушена и сообщение вновь прервалось.

— Лишь дьявол в силах построить здесь мост! — вскричал фогт.

Не успел он произнести эти слова, как слуга доложил о приходе мессира Сатаны.

— Пусть войдет, — произнес фогт.

Слуга отступил в сторону, и в комнату вошел мужчина лет тридцати пяти — тридцати шести лет, одетый по немецкой моде, в красных обтягивающих панталонах, черном камзоле с прорезями на локтях, позволявшими видеть сквозь них подкладку огненного цвета. На его голове красовалась черная шапочка с длинным красным пером, которое, покачиваясь, придавало этому головному убору особую изысканность. Что же касается его башмаков, то они, опережая моду, были загнуты на мысках, как это будет принято через сто лет, в середине царствования Людовика XII, а огромная шпора, похожая на петушиную и будто приросшая к его ноге, вероятно, служила ему, когда ради собственного удовольствия он путешествовал верхом.

После обычного обмена приветствиями фогт сел в кресло возле камина, дьявол устроился напротив; фогт поместил ноги на подставку для дров, а дьявол просто поставил их на угли.

— Итак, милейший, — сказал Сатана, — вы нуждаетесь в моих услугах?

— Признаюсь, ваша светлость, — отвечал фогт, — что ваша помощь была бы нам небесполезной.

— Речь идет об этом проклятом мосте, не так ли?

— А если и так?

— Значит, он вам очень нужен?

— Мы не можем без него обойтись.

— Надо же! — откликнулся Сатана.