Пройдя около полульё в окружении этого изумительного пейзажа, чьи первозданные краски, яркие и сочные от природы, стали еще насыщеннее благодаря игре солнечного света и облачных теней, ложившихся на отдельные участки долины, мы приблизились к утесу Братьев, над которым высится скала Ротенфлу. На вершине этой скалы красноватых тонов, о чем свидетельствует ее название, некогда стоял мощный замок, принадлежавший двум братьям: Ульриху и Рудольфу. Любовь к женщине вызвала разлад между ними. Однако отвергнутый Рудольф спрятал свою обиду и боль и на время затаил ненависть. Накануне того дня, когда должна была состояться свадьба, он предложил жениху поохотиться вместе в горах; тот без опаски принял предложение брата, и они уехали вдвоем. Когда же они оказались у подножия утеса, о котором мы упоминали, Рудольф, воспользовавшись тем, что вокруг царило безлюдье, нанес брату удар кинжалом. Ульрих упал.
Тогда, вынув из зарослей кустарника заступ, спрятанный им там накануне, убийца выкопал яму, бросил туда тело жертвы и засыпал его землей, а потом, обнаружив, что его собственная одежда забрызгана кровью, направился к Лючине, которая течет в нескольких шагах от утеса.
Когда пятна крови, покрывавшие его камзол, исчезли, он встал на ноги и бросил последний взгляд на место разыгравшейся трагедии, желая удостовериться, что там не осталось никаких следов, которые могли бы его выдать. И тут он увидел, что тело Ульриха, преданное им земле, лежит на песке.
Рудольф вырыл новую яму и бросил в нее тело брата; но убийца заметил, что, по мере того как он засыпал землей могилу, брызги крови вновь проступали на его камзоле, и, когда яма была полностью завалена, его одежда снова оказалась в крови.
Не веря своим глазам, Рудольф во второй раз спустился к реке, и ее прозрачные воды вскоре вновь смыли все следы этого жуткого знамения; затем, почти в исступлении, он повернулся к утесу и увидел, что могила во второй раз извергла труп. Убийца издал крик ужаса и бросился прочь.
Вечером того же дня слуги Ульриха нашли тело своего господина и принесли его в замок.
Рудольф, не осмеливаясь ни у кого просить приюта и скитаясь в горах, умер от голода.
Надпись, выбитая на утесе, подтверждает достоверность этого события, не входя в подробности, о которых я только что рассказал и которые, несомненно, показались бы слишком несерьезными строгому историку, сделавшему ее. Вот что она гласит:
НА ЭТОМ МЕСТЕ БАРОН ФОН РОТЕНФЛУ БЫЛ УБИТ СВОИМ БРАТОМ. УБИЙЦА, ВЫНУЖДЕННЫЙ БЕЖАТЬ1 ЗАКОНЧИЛ СВОЮ ЖИЗНЬ В ИЗГНАНИИ, снедаемый ОТЧАЯНИЕМ. ОН БЫЛ ПОСЛЕДНИМ ОТПРЫСКОМ СВОЕГО РОДА, НЕКОГДА СТОЛЬ БОГАТОГО И МОГУЧЕГО.
Почти напротив развалин замка Ротенфлу, с противоположной стороны долины, высится, словно его гигантское подобие, гора Шайниге-Платте, красная и округлая вершина которой хранит на себе следы первобытного океана. Именно с этого утеса, поднимающегося над долиной на высоту около трех тысяч футов, дух гор заставил броситься вниз охотника на серн, историю которого рассказал мне мой проводник, излагая ее так, что в его голосе странным образом смешивались сомнение и ребяческая вера. Этот охотник, отдававшийся своему занятию со всей страстью, какую питают горцы к добыче зверя, был бедняком, которого на первых порах заставила приобщиться к этому делу нужда, однако со временем оно стало для него потребностью и отрадой. Его ловкость и умение получили всеобщее признание, и слава о нем разнеслась по всему Оберланду. Однажды, когда он преследовал серну, вынашивающую плод, несчастное животное не смогло перепрыгнуть через пропасть, которую в любое другое время оно преодолело бы одним прыжком; видя впереди и позади себя смерть, оно легло на краю пропасти и заплакало, как затравленный олень. Однако зрелище страданий бедной матери не смягчило сердце охотника; он натянул арбалет, достал стрелу из сумки и уже приготовился поразить добычу, как вдруг, взглянув на то место, где всего за мгновение перед этим его глаза видели одну лишь серну, он заметил там сидящего у края пропасти старика, у ног которого прерывисто дышала серна, лизавшая ему руки: старик этот был духом гор. При виде этой картины охотник опустил арбалет, и дух гор промолвил:
— Человек из долины, кому Господь дал все дары, какими богата равнина, почему ты пришел сюда и почему заставляешь так страдать обитателей гор? Ведь я не спускаюсь к вам, чтобы похищать кур из ваших птичьих дворов или быков из ваших стойл. Почему же ты поднимаешься в мои владения, чтобы убивать серн, обитающих на моих утесах, и орлов, парящих среди моих облаков?
— Потому что Господь создал меня бедным, — отвечал охотник, — и не дал мне ничего из того, что он дал другим людям, за исключением чувства голода. И вот, поскольку у меня нет ни кур, ни коров, я разоряю орлиные гнезда и выслеживаю серн в их убежищах. Орлы и серны находят себе пищу в горах, но я не могу отыскать себе пропитание в долине.
Дух гор задумался, а затем, сделав охотнику знак приблизиться, стал доить серну в небольшой деревянный кубок; молоко в нем тотчас же загустело и, приняв его форму, превратилось в сыр; старик дал его охотнику, сказав при этом:
— Этим ты впредь сможешь утолить свой голод; что же касается утоления твоей жажды, то мой пот в достатке снабжает долину водой, так что ее хватит и на твою долю. Этот сыр ты всегда найдешь в своей сумке или в своем шкафу, только никогда не ешь его весь; я даю его тебе с условием, что отныне ты оставишь в покое моих серн и орлов.
Охотник дал обещание оставить свое занятие, спустился в долину, повесил арбалет над очагом и год прожил, питаясь чудесным сыром, который он всякий раз находил нетронутым.
Ну а обрадованные серны вновь стали доверчивы к людям и спускались до самой долины: местные жители не раз видели, как они грациозно прыгали навстречу козам, забиравшимся в горы.
Как-то раз вечером, когда охотник сидел у окна, одна серна так близко подошла к его дому, что он мог убить ее, не выходя на улицу. Искушение было слишком велико; он снял со стены арбалет и, забыв об обещании, данном им духу гор, со свойственной ему меткостью прицелился в животное, гулявшее без всяких опасений, и убил его.
Он тут же подбежал к тому месту, где упала несчастная серна, взвалил ее на плечи и, принеся добычу домой, приготовил себе кусок мяса на ужин.
Съев мясо, он вспомнил о сыре, который на этот раз послужил бы ему не основным блюдом, а десертом. Охотник подошел к шкафу и открыл его; оттуда выскочил громадный черный кот с человечьими глазами и руками, державший в пасти сыр; выпрыгнув в распахнутое окно, кот исчез вместе с сыром.
Охотника не слишком обеспокоило это происшествие: серн в долине стало так много, что целый год ему не требовалось даже ходить в горы, чтобы подстрелить одну из них; однако мало-помалу животных все больше охватывал страх, они стали попадаться все реже, а потом и вовсе исчезли. И тогда охотник, забыв о появлении старика, возобновил свои прежние походы по утесам и ледникам.
Однажды случай привел его в то самое место, где тремя годами раньше ему встретилась стельная серна. Он несколько раз ударил по кустарнику, откуда тогда вышло животное, и из зарослей, подпрыгивая, выскочила серна. Охотник прицелился, раздался выстрел, и раненое животное упало на край пропасти, на то самое место, где сидел когда-то старик.
Охотник бросился к серне, но было уже поздно: животное, бившееся в агонии, скользнуло по откосу и рухнуло в пропасть.
Охотник наклонился над ее краем, чтобы посмотреть, куда упала серна, и на дне ущелья увидел духа гор; их взгляды встретились, и охотник больше не смог отвести свой взор от глаз старика.
В тот же миг он почувствовал, как все закружилось у него перед глазами; он хотел бежать, но не мог сдвинуться с места. Старик трижды позвал его по имени, и на третий раз охотник, издав крик отчаяния, разнесшийся по всей долине, бросился в пропасть.
Выше я назвал небольшую речку, которая течет вдоль дороги на Лаутербруннен, Лючиной. Однако я допустил ошибку: мне следовало говорить о двух Лючинах (Zwei Lutchinen), ведь примерно в тысяче шагов от тех двух гор, о которых только что шла речь, вы оказываетесь там, где у подножия Хюнненфлу сливаются Черная Лючина[67], спускающаяся с ледников Гриндельвальда, и Белая Лючина, берущая начало на леднике Чингель. Какое-то время они текут рядом по общему руслу, каждая вдоль своего берега, и их воды не смешиваются, сохраняя свойственные им оттенки: у одной он известковый, а у другой пепельный. Дорога, как и река, в этом месте раздваивается: вдоль берега Белой Лючины идет путь к Лаутербруннену, а вдоль берега Черной Лючины — в Гриндельвальд.
