На следующее утро тюремщик, войдя в камеру, обнаружил загадочную подмену: вместо заключенного на его соломенном тюфяке спал медведь.

Тюремщик выбежал из камеры так поспешно, что забыл запереть дверь; медведь степенно последовал за ним, а поскольку все тюремные проходы и выходы оказались открыты, он вышел на улицу и неторопливо направился в сторону зеленного рынка. Легко догадаться, какое впечатление произвело на рыночных торговцев появление этого нового покупателя. В одно мгновение площадь опустела, и вновь прибывший беспрепятственно смог выбрать среди выставленных на продажу овощей и фруктов те, что более всего пришлись ему по вкусу. Он не преминул воспользоваться случаем и, вместо того чтобы отправиться прямо в горы, куда, вероятно, ему удалось бы добраться без всяких помех, с наслаждением принялся за груши и яблоки, то есть фрукты, которым, как известно каждому, этот зверь всегда отдает предпочтение. Чревоугодие его и погубило.

Два кузнеца, мастерская которых выходила на площадь, придумали средство вернуть беглеца в его яму. Они почти докрасна раскалили пару огромных клещей и, с двух сторон подойдя к мародеру в ту минуту, когда все его внимание было поглощено едой, крепко схватили его с обоих боков клещами за уши.

Медведь тотчас понял, что его прогулка окончена и потому, не пытаясь сопротивляться, смиренно последовал за своими вожатыми, лишь жалобными криками протестуя против незаконности методов, использованных при его задержании.

Между тем городской совет Берна, рассудив, что подобное происшествие может повториться и, вполне возможно, исход его будет уже не таким мирным, постановил перевезти медведей за город и построить для них две ямы возле крепостной стены.

Именно в этих двух ямах они продолжают жить и в наши дни; строительство ям наполовину уменьшило состояние медведей, ибо оно обошлось им в тридцать тысяч франков; чтобы получить эту сумму, медведям пришлось взять ссуду под залог своей собственности.[60]

«Мой дорогой Александр!

На днях я прочел в „Обозрении Старого и Нового Света " твою статью, озаглавленную "Медведи Берна"; все события описаны в ней настолько правдиво, что я считаю себя обязанным сообщить тебе некоторые подробности относительно этих забавных зверей, известные лишь мне одному, ибо это тот случай, когда выражение quorum pars magna fui* подходит более всего.

Войдя в Берн, французы вывезли из города не только казну, но еще и двух из тех четырех медведей, которым она принадлежала; одним из этих медведей был знаменитый Мартин, который с тех пор служил отрадой для всего Парижа и известность которого достигла даже твоих ушей. Что касается казны, то она целиком состояла из французских монет достоинством в шесть, двадцать четыре и сорок восемь турских ливров с двумя гербовыми щитами Людовика XIV. Именно на эти деньги снарядили экспедицию в Египет, и ими же нам выплатили во время нее жалованье за три месяца вперед. Маршалу Сюше, в то время командиру

Как только я записал все эти подробности в своем дневнике, мы продолжили нашу прогулку по окрестностям Берна. Нас поманила великолепная аллея, по обеим сторонам обсаженная деревьями, и, следуя примеру окружающих, мы углубились в нее. Наша пешеходная прогулка длилась около часа, после чего мы сели в лодку и приплыли в Райхенбах, оказавшись там перед выбором между веселой и шумной швейцарской таверной и старым, мрачным замком Рудольфа фон Эрлаха: в первой нас ждал сытный обед, во втором — старинное предание; голод одержал верх над поэзией, и мы вошли в таверну.

Для любителя вальса и кислой капусты немецкая таверна идеальное место. К сожалению, я мог насладиться лишь одним из этих удовольствий.

И потому, кое-как пообедав, я без промедления устремился на середину танцевальной залы и пригласил на танец первую же крестьянку, стоявшую рядом со мной, на что она согласилась без лишних церемоний, хотя на руках у меня были перчатки — роскошь совершенно неведомая в этом веселом собрании. Я тут же закружился в танце, с первых же тактов уловив четкий ритм этого стремительного вальса, словно всю жизнь обучался исключительно такому виду искусства. По правде говоря, нам превосходно бригады, а до этого воевавшему в рядах 18-й полубригады, было поручено вручить Директории ключи от города, а в придачу к ним городскую казну и медведей. По этому случаю он получил звание бригадного генерала.

Я могу поручиться за достоверность этих малоизвестных подробностей, ибо как раз мне довелось руководить отъездом их превосходительств, поместив их в хвосте первого обоза, часть которого составляло их состояние: в ту пору я был капитаном, командиром эскадрона драгун 3-го полка.

Приветствую тебя, мой дорогой Дюма; буду счастлив, если эти подробности окажутся сколько-нибудь полезны тебе, ведь ты знаешь, как сильно я тебя люблю.

Всегда к твоим услугам, барон Дермонкур.

P.S. Более того, у меня сложилось убеждение, что отъезд медведей произвел на Берн гораздо большее впечатление, чем вывоз городской казны: город был ввергнут во всеобщий траур, и местные дамы неоднократно говорили мне: "Вы забрали нашу казну, ну что ж, пусть будет так; но вы отняли у нас наших славных медведей, а это непростительно с вашей стороны[61] Впрочем, от неблагоприятного впечатления, которое это событие произвело на женскую половину Берна, пострадали, главным образом, наши молодые офицеры; немногие из них, случай весьма редкий, покидая город, имели причины сожалеть об отъезде".

помогал оркестр, хотя он и состоял целиком из деревенских музыкантов, игравших на непонятно каких инструментах, но должен сказать, что ни один из наших парижских оркестров, на мой взгляд, не сумел бы лучше приноровиться к этому танцу.

Когда вальс закончился, я на вполне сносном немецком попросил у своей партнерши позволения поцеловать ее (дело в том, что это была одна из тех немецких фраз, строение и произношение которых лучше всего сохранились в моей памяти), и девушка с удовольствием подарила мне поцелуй.

Дальше наш путь лежал в Райхенбахский замок. С ним связано предание, в котором, как и во всех швейцарских легендах, тесно переплелись история и поэтический вымысел. В этом замке состарившийся Рудольф фон Эрлах отдыхал от ратных дел, доживая последние дни своей жизни, принесшей огромную пользу его родине и доставившей ему великое уважение сограждан. Однажды к Рудольфу фон Эрлаху приехал его зять Руденц, имевший обыкновение навещать старика; между ними вспыхнула ссора из-за приданого, которое тесть должен был выплатить зятю. Руденц вышел из себя, схватил лежавший на камине меч победителя при Лаупене, ударил старика, мгновенно испустившего дух, и спасся бегством. Но две собаки Рудольфа, сидевшие на привязи по обе стороны двери, сорвались с цепи и по следам беглеца бросились в горы; спустя два часа они вернулись с окровавленными мордами, но никто никогда больше не видел Руденца.

Молодой человек, рассказавший нам эту историю, возвращался в Берн; он предложил нам поехать вместе с ним, и мы согласились. По дороге мы перечислили ему все осмотренные нами городские достопримечательности и поинтересовались, где еще, по его мнению, нам следует побывать. Он пришел к выводу, что мы изучили уже почти все самые живописные кварталы города, но, тем не менее, предложил нам сделать небольшой крюк ц въехать в Берн через башню Голиафа.

Башня Голиафа получила такое название потому, что в вырубленной в ней нише стоит гигантская статуя святого Христофора.

Поскольку подобное истолкование этого названия должно показаться моим читателям крайне нелогичным, как это случилось и со мной, я поспешу разъяснить, какая все же существует связь между воином-филистимлянином и мирным евреем.

В конце пятнадцатого века один богатый и весьма набожный сеньор пожертвовал кафедральному собору в