Ввоз этих украшений во Францию облагается пошлиной, но за пять процентов комиссионных г-н Ботт берется доставить свой товар контрабандой; сделка между продавцом и покупателем заключается на этом условии совершенно открыто, словно на свете и вовсе не существует таможенников. Но, по правде сказать, г-н Ботт обладает непревзойденным умением водить их за нос. Одна забавная история из тысячи подобных подтвердит достоверность сделанного нами лестного отзыва.

В свою бытность на посту главного управляющего таможен граф де Сен-Крик был до такой степени наслышан о ловкости, с какой г-н Ботт обманывал бдительность его служащих, что он решил лично удостовериться в правдивости этих разговоров. Ради этого он отправился в Женеву, явился в магазин г-на Ботта и купил украшений на тридцать тысяч франков, выставив условие, что их доставят без оплаты таможенной пошлины в его парижский особняк. Господин Ботт принял это условие с видом человека, привыкшего к сделкам подобного рода; однако он предъявил покупателю нечто вроде приватного соглашения, в соответствии с которым тот должен был заплатить ему сверх тридцати тысяч франков, составлявших стоимость покупки, еще пять процентов комиссионных, как это было принято в подобных случаях. Покупатель улыбнулся, взял перо и подписался: «Господин де Сен-Крик_у главный управляющий французских таможен», после чего отдал расписку Ботту, который посмотрел на подпись и с легким поклоном произнес в ответ лишь следующее:

— Господин управляющий таможен, украшения, которые вы купили в моем магазине, оказав мне тем самым честь, прибудут в Париж одновременно с вами.

Войдя в азарт, г-н де Сен-Крик поужинал на скорую руку, послал за лошадьми на почтовую станцию и отбыл во Францию спустя час после заключения сделки.

На границе г-н де Сен-Крик, представившись служащим таможни, которые подошли к его карете и собирались подвергнуть досмотру багаж, рассказал начальнику таможенного поста о заключенном соглашении, приказал соблюдать повышенную бдительность на всей линии границы и назначил вознаграждение в пятьдесят луидоров тому из таможенных служащих, кто перехватит пресловутые украшения; три ночи подряд никто из таможенников не смыкал глаз.

Тем временем г-н де Сен-Крик вернулся в Париж, вошел в свой особняк, поцеловал жену и детей и поднялся к себе в комнату, чтобы снять дорожное платье.

В глаза ему тотчас бросилась стоявшая на каминной полке изящная шкатулка, которую он никогда прежде не видел. Он подошел ближе и на серебряной пластине, украшавшей шкатулку, прочел:

«Господин граф де Сен-Крик, главный управляющий таможен».

Открыв шкатулку, он нашел там драгоценности, купленные им в Женеве.

Ботт сговорился с одним из гостиничных слуг; помогая людям г-на де Сен-Крика укладывать багаж их хозяина, тот незаметно подложил в экипаж и недозволенную шкатулку. По приезде в Париж лакей г-на де Сен-Крика, обратив внимание на изящество шкатулки и выгравированное на ней имя, поспешил поставить ее на камин в комнате хозяина.

Господин управляющий таможен оказался лучшим контрабандистом королевства.

А вот и другие контрабандные товары, которые можно найти в Женеве за полцены по сравнению с Парижем: пикейные ткани, столовое белье и английские фаянсовые тарелки; эти предметы стоят здесь даже дешевле, чем в самом Лондоне, ведь пошлина за их ввоз в английскую столицу, в окрестностях которой они изготовляются, гораздо выше, чем цена их доставки в Женеву. И повсюду из расчета все тех же пяти процентов комиссионных вам гарантируют их незаконный провоз через границу, что наглядно свидетельствует, как можно судить, о надежности тройного таможенного заслона, оплачиваемого нами ради защиты границы.

Хотя Женева и стала местом рождения многих прославленных деятелей искусства и науки, торговля — вот единственное занятие ее жителей. Едва ли кто-нибудь из них имеет представление о нашей современной литературе, и старший приказчик банковского дома, я полагаю, счел бы себя глубоко оскорбленным, если бы его авторитет и влияние сравнили бы с авторитетом и влиянием Ламартина или Виктора Гюго, чьи имена, вероятно, ему вовсе незнакомы. Единственная литература, которая ценится здесь, — это пьесы в постановке труппы театра Жимназ. В мой приезд в Женеву город сходил с ума по Женни Верпре, прелестной миниатюрной копии мадемуазель Марс; каждый вечер театральный зал был переполнен, и уже вот-вот готов был разразиться бунт из-за того, что владельцам театральных абонементов запретили доступ за кулисы. По этой причине любовные послания должны были преодолевать рампу на виду у всех, что, впрочем, нисколько не уменьшало их числа. Некоторые рикошетом упали мне в руки, и должен заметить, что требовалось больше бескорыстия, чем добродетели, чтобы устоять перед ними: как правило, они напоминали товарные накладные, в которых очаровательная женщина оценивалась по рыночной стоимости натуральной жемчужины.

Общество, собирающееся в салонах Женевы, это в уменьшенном виде то, что наблюдаешь у нас на Шоссе-д’Антен; вот только, несмотря на нажитые состояния, здесь по-прежнему дает о себе знать первоначальная бережливость; везде и всюду ты каждое мгновение чувствуешь, что видишь перед собой прежде всего рачительную хозяйку дома. Наши парижские дамы хранят у себя дорогие альбомы; в Женеве же дама берет альбом напрокат на один вечер: это обходится ей в десять франков.

А вот те немногие достопримечательности, которые стоит посмотреть приезжим.

В библиотеке: папирусный манускрипт святого Августина; история Александра Великого, в изложении Квинта Курция, найденная в обозе герцога Бургундского после битвы при Грансоне, а также дворцовые счета Филиппа Красивого, записанные на восковых дощечках.

В церкви святого Петра: усыпальница маршала де Рога-на, друга Генриха IV, горячего сторонника кальвинистов, умершего в 1638 году в Кёнигсфельдене[16]; он похоронен вместе с женой, дочерью Сюлли.

И наконец, дом Жан Жака Руссо на улице, носящей его имя; он отмечен памятной доской черного мрамора, на которой выбита следующая надпись:

ЗДЕСЬ 28 ИЮНЯ 1712 ГОДА РОДИЛСЯ Ж. Ж. РУССО.

Прогулки по окрестностям Женевы восхитительны; в любой час дня тут можно найти элегантные экипажи, готовые доставить путешественника туда, куда только пожелает завести его любопытство или прихоть. Осмотрев город, мы сели в коляску и отправились в Ферне; два часа спустя мы прибыли на место.

Первое, на что обращаешь внимание, прежде чем войти в замок, это небольшая часовня, надпись на которой являет собой настоящий шедевр, хотя она состоит всего из трех слов:

DEO EREXIT VOLTAIRE.[17]

Цель ее — доказать всему миру, глубоко обеспокоенному распрей между Творцом и его творением, что Вольтер и Господь наконец-то примирились; мир воспринял это известие с чувством удовлетворения, но он всегда подозревал, что первые шаги к примирению сделал все-таки Вольтер.

Пройдя через сад и преодолев две-три ступени, мы поднялись на крыльцо и оказались в передней; именно здесь, прежде чем войти в святилище, собираются с мыслями паломники, пришедшие поклониться богу безбожия. Привратник торжественно предуведомляет их, что меблировка дома нисколько не изменилась и что жилище они увидят таким, каким оно было при жизни г-на Вольтера; в редких случаях такая краткая вступительная речь не оказывает должного действия. Эти простые слова вызывают слезы на глазах у подписчиков «Конституционалиста».

Нет ничего более занимательного, чем наблюдать за самоуверенностью привратника, которому поручено водить по дому иностранцев. С ранней молодости он состоял в услужении у великого человека, а это означает, что в репертуаре у него имеется целый набор занятных историй о хозяине, которые приводят в блаженный восторг внимающих ему славных буржуа.

Когда мы вошли в спальню, там уже находилось целое семейство, которое, окружив рассказчика, буквально впитывало каждое слово, слетавшее с его губ, и казалось, что восхищение, испытываемое ими к великому философу,